Валентин Моисеев - Как я был «южнокорейским шпионом»

Как и прежде, актуальны слова «Железного Феликса»: «Отсутствие у вас судимости — это не ваше достоинство, а наша недоработка». Он, кстати, если кто не заметил, остался единственным из революционеров, почитаемым на государственном уровне. А результаты его деятельности и деятельности его учеников, последователей и подчиненных хорошо известны — десятки миллионов загубленных жизней.

Не будучи специалистом и не считая, что эти записки будут интересны только им, я, как правило, избегал юридической оценки тех или иных описываемых явлений или действий, апеллируя главным образом к здравому смыслу. При этом я исходил из того, что если толкование законов может отличаться нюансами, то здравый смысл — всегда здравый, а иначе его носители — общество, организация, человек — больны. Излишне говорить, что в здоровом обществе закон и действия, его воплощающие, не могут противоречить здравому смыслу. Если мои записки хоть в малейшей степени будут способствовать оздоровлению нашего общества, то я буду считать поставленную перед собой задачу выполненной.

Прошу не воспринимать написанное как мемуары. Мемуары, на мой взгляд, — подведение жизненных итогов. А то, о чем я пишу, — эпизод, важный, преломляющий жизнь, но эпизод, позорный для страны и печальный для меня. Это попытка ответить на мучающие меня в течение более пяти лет вопросы, интервью самому себе. Мемуары, хотелось бы думать, еще впереди.

Занимаясь этой работой, я не могу не высказать слова глубокой благодарности моим адвокатам — Юрию Петровичу Гервису, который все это тяжелое для меня время с самого начала был рядом со мной, а также Каринне Акоповне Москаленко, руководителю Центра содействия международной защите, Ксении Львовне Костроминой, сотруднику Центра, и Анатолию Юрьевичу Яблокову, которые вошли в дело уже после первого приговора. Они, каждый в отдельности и все вместе, дополняя друг друга, проделали огромную работу, без которой исход дела мог бы оказаться гораздо хуже. Не их недоработка, что окончательный приговор был обвинительным. Я полностью согласен со словами К. А. МоскАленко, сказанными ею по другому поводу в одном из телевизионных интервью в ноябре 2000 года, о том, что адвокату уголовное дело в России выиграть невозможно. Если в закрытом суде — это я уже говорю от себя — судья ничего не видит и не слышит, не хочет видеть и слышать, то перед таким судом были бы бессильны А. Ф. Кони и Ф. Н. Плевако вместе взятые.

Особый, самый низкий поклон моей жене — Наталии Денисовой. Как она смогла вынести все выпавшее на ее долю, и не только вынести, но и кинуться в настоящий бой за меня, я до сих пор не представляю. Превозмогая нездоровье, охватившее ее после моего ареста, она нашла в себе силы освоить законодательство, писать полные любви и оптимизма письма, заботиться и поддерживать меня материально. Это был мой надежнейший тыл, без которого я бы просто не выжил.

Рядом с женой была моя любимая дочь Надя, моя надежда. Ей тоже нелегко пришлось, когда отец был объявлен шпионом. Обстановка в МГИМО, где она, как и я когда-то, учила корейский язык и где я периодически выступал перед будущими кореистами с лекциями, резко изменилась, как будто бы в чем-то обвинили и ее. Нет, ее не выгнали, просто некоторые перестали здороваться и замечать.

Будучи студенткой четвертого курса и далеко не дурнушкой, она зимой пришла ко мне в «Лефортово» в моем полушубке, купленном лет за пять до ее рождения. Она, улыбаясь, пыталась объяснить, что он ей вдруг понравился, но я-то знал, что просто ей больше нечего носить. Она все выдюжила, помогая мне и матери, подрабатывая и отдавая на меня все деньги, окончила институт. Но кореистику оставила, по всей видимости, навсегда. Фамилия не позволила ей после окончания вуза найти работу по специальности.

Моей семье и мне помогли выжить и наши друзья, хоть и не многочисленные, но зато мы теперь точно знаем, что настоящие. В первую очередь, это семья Колмыковых — Марина, Сергей и так неожиданно и трагично погибший их сын Кирилл. Подаренный ими компьютер, на котором и набирались эти записки, — лишь малая, может быть, тысячная, доля того, чем они помогли и что сделали для нас. Это моя теща Анна Алексеевна и брат жены Володя, приютившие мою семью и поддерживающие ее, когда, чтобы выжить, пришлось сдавать нашу квартиру. Это Надежда Филипповна и Николай Михайлович Шубниковы, мнением которых я всегда дорожил особо. Николай Михайлович — бывший посол СССР в КНДР, старый кореист и мой добрый старший друг и долгие годы ангел-хранитель. Это Андрей Гулин, мой друг еще со времен последней командировки в Пхеньян. Именно он привез меня на своей машине из Торжка домой. Это Наталья Моргунова, подставившая плечо моей жене, когда она была на грани срыва в первые месяцы постигшей нашу семью трагедии. Это моя крестная мать и соседка Тамара Родионова, не оставлявшая вниманием жену и дочку. Это другая наша соседка Галя Максимова, на собственном горьком опыте познавшая, что такое наветы. Это Олег Швечков, мой близкий друг со студенческих лет. Это Людмила Марова, кричавшая в Верховном суде: «Держись, Валентин!» Это Алексей Сапоженков, хороший друг моей дочери. И, конечно, другие, которых я не упомянул, дабы не превращать записки в список, но которые не обидятся, поскольку это настоящие друзья.

Сотрудников МИДа или других госучреждений среди них нет. Несмотря на мой более чем 25-летний стаж, даже журналистам не удалось найти в МИДе людей, кто бы был со мной просто хорошо знаком.[14]

Как все началось

Этот вечер — 3 июля 1998 года, пятница — не предвещал ничего необычного, хотя прошедший день и нельзя было назвать обычным для отпуска, в котором я формально находился уже две недели. Он весь прошел на работе, поскольку на следующий день планировался дважды до этого уже откладывавшийся вылет в Сеул бывшего тогда заместителем председателя правительства О. Н. Сысуева. Этот визит должен был «компенсировать» отсутствие представителей российского руководства на состоявшейся в начале года инаугурации президента Южной Кореи Ким Дэ Чжуна, куда никто официально не пригашался, но присутствие на которой значимых иностранных представителей «приветствовалось».

Отсутствие таковых от России вызвало, мягко говоря, непонимание у корейцев, придающих, как и все на Востоке, повышенное значение внешним знакам уважения и протоколу. Этого они не скрывали с учетом как претензий России на одну из ведущих ролей на Корейском полуострове, так и личности самого нового президента, его отношения к России, где он многократно бывал до своего президентства и даже защитил докторскую диссертацию в Дипломатической академии.

Сысуев должен был также передать письмо Ельцина Ким Дэ Чжуну и в качестве председателя российской части комиссии по экономическому сотрудничеству обсудить в Сеуле текущие проблемы российско-южнокорейских отношений.

Визит, таким образом, был весьма важен для двусторонних связей и для тех, кто ими непосредственно занимается, поскольку все претензии и недовольство корейцев выплескивались в первую очередь на МИД, на сотрудников его Первого департамента Азии, заместителем директора которого я работал последние два года, курируя наши связи с обоими корейскими государствами и Монголией.

Мне предстояло сопровождать Сысуева и соответственно нужно было должным образом подготовиться к поездке. Уходя в отпуск, я знал, что его придется прервать на неделю.

Просмотрев последнюю посольскую информацию из Сеула, обсудив некоторые детали визита с директором департамента моим однофамильцем Леонидом Моисеевым и заместителем министра Григорием Борисовичем Карасиным, я уложил в атташе-кейс приготовленные мне авиационный билет и паспорт с визой и собрался было уходить домой перечитывать документы, подготовленные, как обычно это делается, в департаменте к визиту. Документы — различные тематические и биографические справки, памятки к беседам, копия письма Ким Дэ Чжуну были уже дома. Я их забрал четыре дня назад, во время предыдущего прихода на работу.

Звонок из секретариата Сысуева, однако, изменил все планы. Его помощник сообщил, что в связи с начавшимися волнениями шахтеров в Кузбассе Олег Николаевич вместо Сеула срочно вылетает в Кемерово и визит в Южную Корею опять откладывается. На меня была возложена неприятная миссия информировать об этом южнокорейское посольство в Москве и наше посольство в Сеуле, связавшись по телефону с моим партнером по решению всех вопросов российско-южнокорейских отношений советником посольства Республики Кореи Ким Иль Су и российским послом в РК Е. В. Афанасьевым.

Домой я попал после всех переговоров и непростых объяснений только около семи вечера. И тут мне позвонил другой советник южнокорейского посольства, мой старый знакомый Чо Сон У. Поинтересовавшись, действительно ли в очередной раз отложен визит в Сеул столь долго ожидаемой делегации, он попросил разрешения заехать. Мы договорились, что он подъедет около восьми.