Всеволод Чаплин - Вера и жизнь

Ознакомительный фрагмент

В те годы я жил, где и сейчас – в Гольянове, на северо-востоке Москвы. В 9–10-х классах школы нас гоняли раз в неделю на УПК – учебно-производственный комбинат, где без особого успеха учили рабочим специальностям. Я обычно эти занятия прогуливал и приходил на литургию в ближайшие храмы. Их тогда на 200-тысячный северо-восточный сегмент Москвы было три: церковь Илии Пророка в Черкизове, церковь Рождества Христова в Измайлове и уникальный разделенный надвое Никольский храм на Преображенском кладбище, где главный престол – у старообрядцев-поморцев, а два придела – у нашей Церкви. Там я исповедовался у только что рукоположенного отца Владимира Воробьева, нынешнего ректора Свято-Тихоновского университета. В Рождественском храме – у отца Леонида Ролдугина, которого знал еще по Брюсову переулку, и отца Вячеслава Винникова, мудрых и очень трезвомысленных пастырей. Часто ходил я и на Антиохийское подворье – к отцу Вячеславу Винникову, которого туда перевели из Измайлова, и отцу Сергию Булатникову, очень радушному и доброму священнику, собиравшему вокруг себя молодежь.

Вокруг нескольких московских храмов – и не только православных – тогда сложилась немногочисленная, но яркая компания молодых людей. Главными центрами притяжения были Брюсов, Антиохийское подворье, костел Святого Людовика на Малой Лубянке и синагога. Иногда заходили в молитвенный дом баптистов. Компания, естественно, была многонациональная, многоконфессиональная и даже многорелигиозная (напомню, что слово «конфессия» означает «вероисповедание» и применяется только в христианстве; оно никак не означает «религиозная община» – это уже чиновничий новояз; когда мы говорим о христианстве, исламе, иудаизме – это не «конфессии» и не «мазхабы» – это разные религии).

В упомянутую компанию – вернее, в разные ее сегменты – входили люди, чьи жизненные пути потом сложились очень по-разному. Это Григорий Алфеев, нынешний митрополит Иларион, Алексей Пузаков, сейчас руководитель Московского Синодального хора, Сергей Белавенец, ныне иеромонах Никон, Олег Стеняев, сначала пятидесятник, а потом священник, сильный в полемике с протестантизмом, Сергей Кондаков, рукоположившийся в провинции и потом возглавивший протестную ультраконсервативную группу «ижевских отцов», Михаил Макеев, Михаил Анашкин и Александр Лобазов, ушедшие в неканонические сообщества, Хенрик Телеман, ставший ксендзом в Белоруссии, Кирилл Попов, остающийся до сих пор классическим диссидентом, Юрий Шубин, наивный юноша, ставший бизнесменом, Юрий Агещев, enfant terrible богемных и хипповских посиделок, а затем один из лидеров ультраконсервативного крыла православной общественности 90-х годов, Алексей Козырев-Яковлев, бывший военный переводчик, а ныне классический московский анахорет, польские студенты, близкие к идеям «Солидарности», молодые иудеи, потом уехавшие в Израиль и Америку… Всех не перечислишь.

День в первой половине 80-х мог, например, сложиться так. Прогуляв школу или удрав из нее пораньше, можно было подъехать в середине дня на Чистые пруды. Там в кофейне ресторана «Джалтаранг» уже с одиннадцати утра тусовались хипы. Можно было выпить кофе, поговорить о пагубности хипизма и о грязных волосах окружающих людей. Если не получишь за это в морду, то около двух-трех часов дня можно было двигаться дальше. Например, в одну из пивных на Покровских воротах, в это время туда уже подтягивалась какая-то часть юной интеллигенции, с которой можно было поговорить о ядерной войне. И о том, кто будет после Черненко. И о том, приедет ли в Россию и сколько еще проживет Солженицын, и что он еще напишет. Потом можно было идти на службу либо в Антиохийское подворье, либо в Брюсов. Там собиралась своя публика.

С этой публикой мы ходили по Красной площади взад-вперед, огибая собор Василия Блаженного, и говорили. В основном опять же о политике, но часто и о практике молитвы, о языке богослужения, о возможности или невозможности реформ в Церкви. Метро закрывалось в 1.15, в это время нужно было вскочить в последний поезд и поехать домой. Более широкая тусовка периодически перемешивалась с хиппи, которые сидели на Чистых прудах, на Гоголях и на Арбате, посещала пивные на Покровских воротах, там их было три. Если вдруг у кого-то оказывалось аж десять рублей, могли пойти в более чинное заведение и выпить водки. А так в основном ходили по бульварам и переулкам и говорили, говорили, говорили… О том, что будет с Россией, о том, что происходит в военно-политической сфере, – тогда все еще была актуальна возможность ядерного конфликта между СССР и США. Обсуждали будущее диссидентов и советской власти, спорили, можно ли найти что-то человеческое в таких фигурах, как Черненко, Андропов, Горбачев. Как раз тогда начался период быстрой смены государственных лидеров, умер Брежнев… Кончину Брежнева мы обмывали с евреями возле синагоги.

С хиппи я познакомился в середине 80-х годов – их тогда в Москве становилось все больше. Мой внешний вид радикально не соответствовал их субкультуре – летом я ходил в белой рубашке с галстуком, зимой – в классическом пальто и, по признанию своих друзей-неформалов, держался «как памятник». В руках обычно был кейс, правда в нем прятались бутылка или две. Так или иначе, первоначально хиппи всегда принимали меня за комсомольца-стукача. Впрочем, после разговоров о власти и «цивильном» народе и особенно после распития бутылок отношения налаживались. Религиозные искания хипов были чуть ли не основной темой их разговоров. Почти все из тогдашней тусовки к 90-м годам стали христианами – например, тот же Юра Агещев, Сергей Чапнин, один из хиповских гуру Никодим Углов. С хиппи пытались «работать» баптисты, но ничего не заработали – большинство стало православными, часть католиками, небольшая группа прибилась к иудейской общине.

Попадались в культовых заведениях – особенно там, где бывали иностранцы, – и фарцовщики, и торговцы «тамиздатом», и девушки либо юноши нетяжелого поведения, и наркоманы, и полудиссиденты-полустукачи, и просто воришки, и люди с тяжелейшими психическими расстройствами. Всякого народу хватало. Вспоминаю одного легендарного попрошайку – Игоря Ноткина. Человек был по тем временам весьма небедный (мы, по крайней мере, без проблем стреляли у него на пиво). Он любил стоять – в грязном белом костюме и мятой шляпе – у Антиохийского подворья и, как бы сейчас сказали, троллить зарубежных дипломатов примерно такими репликами:

«Подайте на пропой души»!

«Ну десяточку долларов, на Русь Святую… А вот, давай, спаси ж тебя Господи, вовек не забуду твою доброту».

«А ты, а ты? Нет десяточки? Ну спаси ж тебя Господи, чтоб у тебя все отсохло».

Большая часть собранного немедленно спускалась в ближайших пивных и ресторанах с приглашением практически всех желающих.

Впрочем, тогдашняя религиозная молодежь не только веселилась. Обычным делом, например, было уже мной описанное хождение по Красной площади после вечерней службы – с бесконечными разговорами о судьбах России и мира, о пророчествах и смысле Писания, о речениях старцев, о политическом устройстве страны после падения коммунизма и советской власти. Самое удивительное, что году к 1983-му все уже понимали, что ей конец, что «власть слабая», – эти слова стали у нас общим местом в разговоре. Очень много было тогда переговорено – два-три раза в неделю ходили мы по самому ненавистному для диссидентов месту, обсуждая их повестку дня и то, что волновало советскую власть. Незаметно ни для первых, ни для второй. Но с пользой для себя. Иногда и молились – в том числе за обитателей Кремля!

Многие были склонны прежде всего к саможалению и самокопанию и не видели за этим ни Бога, ни людей. Некоторые просто жили по принципу «перекати-поле». Иные предавались бесконечному поиску, за которым ничего не следовало. Кто-то погряз в пороках. К сожалению, большинство тогдашних активных верующих молодых людей из московской интеллигентской богемной среды куда-то потом исчезли. Кто-то ушел в другие религии и конфессии, прежде всего в католицизм и иудаизм. Кто-то потерял веру. Очень многие уехали в другие страны – в Западную Европу, Соединенные Штаты, Израиль. Думаю, что уехало около половины. Кого-то нет в живых. Если говорить о хиппи и более молодом поколении середины 80-х, немалая часть этих людей скончалась от наркотиков. Кто-то из исчезнувших потом вдруг опять появился на горизонте, как Юра Шубин, московский предприниматель. Он сейчас активно участвует в движении поддержки строительства храмов. Несколько человек начали странствие по конфессиям и юрисдикциям, как, например, талантливейший Миша Макеев. Кто-то ушел в бизнес и перешел на «стихийный атеизм». Это очень серьезное предупреждение для сегодняшней креативной молодежи: нетвердость и кризис призвания, которые могут казаться милым приколом в пятнадцать-двадцать лет, в сорок или пятьдесят часто оборачиваются жизненной трагедией, состоянием опустошенного и разрушенного человека.