Двадцатые (СИ) - Нестеров Вадим

Р.С. Землячка в годы подпольной работы.

Вскоре Землячка становится одним из лучших агентов «Искры», доверенным лицом Ленина, своеобразным связующим звеном между жившим в эмиграции руководством партии и партийными организациями на местах. Она много лет так и моталась челноком туда-сюда, прячась от полиции и водя за нос шпиков и засылаемых провокаторов.

С Владимиром Ульяновым и Надеждой Крупской она познакомилась в Мюнхене в 1901 году, а сошлась накоротке во время подготовки Второго съезда РСДРП, на котором, собственно, и была создана партия.

Землячка, кстати, была делегатом всех съездов РСДРП, РКП(б) и ВКП(б) за исключением первого, на котором практически никто не был, даже Ленин, и пятого – в 1907 году она «залегла на дно», прячась от ареста и не смогла выехать в Лондон.

И снова – сходки, агитация, типографии, газеты, тайники в вещах, провокаторы, аресты…

Снова

нас

увидите

в военной яви.

Эту

время

не простит вину.

Он расплатится,

придет он

и объявит

вам

и вашинской войне

войну.

В том же 1907 году ее все-таки взяли, и из общей женской камеры Литовского замка она пишет подруге: «Моя неспособность уживаться с людьми не передается через толстые тюремные стены. Страдаю я очень от публики тюремной. Что это за ужас, ужас! В лучшем случае две трети мещанки, а остальные… Сколько борьбы из-за шпионок, провокаторов, заведомых черносотенок и сифилитичек…».

Была ли она счастлива в эти годы? Не уверен. Жить в условиях преследования; жить, зная, что на тебя объявлена охота - очень тяжело. Жить так годами – почти невыносимо для психики. В письмах к близким она периодически проговаривается: «Трудно всегда все скрывать глубоко в себе. Здесь по-прежнему омерзительно-скверно обстоят дела. Пожалуй, еще хуже, чем при вас. У меня настроение какое-то зловещее, не могу подобрать другого слова… Чувствую я себя отвратительно, но говорить об этом сейчас не хочется. Не знаю, что с собой делать сейчас, — отдыхать я решила по одному тому, что физическое состояние просто не позволяет ни о чем другом думать. Чувствую себя серьезно и тяжело больной, но по обыкновению перемогаюсь…».

И действительно – здоровье становилось все хуже и хуже, полтора года в одиночке Литовского замка встали ей цингой и ревматизмом, который останется с ней на всю жизнь. «Болят ноги, ломота в ногах, ночью готова прыгать от боли, — пишет она из заключения. — Не могу стоять на ногах, они опухают и становятся как бревна, просыпаюсь от отвратительного ощущения во рту — полон рот крови…».

Революция забрала ее молодость, ей уже за сорок, но никаких сомнений в правоте их дела у нее нет. Она никогда не жалела, что ушла из семьи миллионера в сырую камеру с сифилитичками. И даже эти пораженческие письма с нытьем неизменно заканчивала категорическим: «Выход — начать беспощадную борьбу за самое дорогое мне в жизни…»

И действительно – служение Революции стало смыслом и целью ее жизни. Целью и смыслом. Она положила на этот алтарь все.

Вообще все.

Такие люди – живущие Служением – существуют во все времена. С ними практически невозможно общаться, они редко приносят людям счастье – но все серьезные изменения на планете совершаются только ими. Ни у кого, кроме них, не хватает безоглядности и бешенности воли сломать рамки нормы.

Думаю, вы сами можете представить, ЧЕМ для нее стали те самые октябрьские дни 1917 года, когда старый мир рухнул, а она руководила вооруженным выступлением рабочих Рогожско-Симоновского района Москвы.

Р.С. Землячка среди бывших подпольщиков Рогожско-Симоновского района. 1923 г.

Те самые дни, когда годы отречения от себя, десятилетия Служения принесли плоды. Когда ее жертва была, наконец, принята.

Когда я

итожу

то, что прожил,

и роюсь в днях —

ярчайший где,

я вспоминаю

одно и то же —

двадцать пятое,

первый день.

Вот мы и добрались до Гражданской войны, до тех самых событий, по которым и помнят мою героиню сегодня. Я очень старался разобраться в этом вопросе. Не могу сказать, что мне это удалось на сто процентов, но свое мнение я составил – и не могу сказать, что это было просто.

Тема деятельности Землячки во время Гражданской войны донельзя политизирована и до предела эмоционально разогрета.

Нет предела текстам, где Землячка не демонизируется даже – она вообще выносится за любые рамки добра и зла. Как вам, например, такое?

Такого массового уничтожения людей Россия не знала до тех пор за всю свою историю. Расстреливали из пулеметов (из винтовок не успевали), рубили шашками, топили в море группами в баржах и мелких судах, вешали на деревьях. Вот тут Землячка наигралась вдоволь «в веревочку», в которую не пришлось поиграть в детстве. Массовые убийства делались от ее имени. Здесь вспомнили об одной из ее кличек - «Демон». Она металась из поселка в поселок, с болезненно бледным лицом, безгубым ртом, выцветшими глазами; в кожаной куртке, хромовых сапогах, маленького роста, с огромным маузером на боку. Не только командиры Красной Армии, но и особисты с чекистами шарахались от нее. Считалось, что эта «бешеная баба», при разбушевавшейся в ней страсти воинствующей фанатички, может пристрелить кого угодно, хоть всю опергруппу, если ей покажется что-то не так.

Это цитата из изданной в 2006 году книги Альфреда Мирека «Красный мираж. Палачи Великой России», напутствие к которой написалличный духовник патриарха Московского Кирилла схиигумен Илий из Оптиной пустыни, а предисловие – Президент адвокатской палаты Москвы и член Московской Хельсинкской группы Генри Резник.

И все бы хорошо, незнание того, что Землячка была выше среднего роста, вполне можно простить, но автор не останавливается, а продолжает нагнетание жути:

Да, это был яркий экземпляр, наиболее полно вобравший в себя многое от людей ленинского окружения и щедро расточавший вокруг свои большевистские «благодеяния». Для этого окружения биография ее была типична, и потому следует на ней остановиться.

Землячка (одна из кличек) родилась в бедной семье Самуила Залкинда. Как говорят в Одессе в этих случаях, «накрывались папиным старым пальто, а под голову подкладывали папины старые брюки». Мать не признавала никакой религии, ежеминутно вспоминая черта. Очевидно, поэтому и родилась дочь именно 13-го, и еще в утробе матери ею завладели нечистые силы…

Все-таки из правила «Чем выше эмоциональность автора, тем ниже его компетентность» практически не бывает исключений.

Ее часто называют садисткой, но я, добросовестно лопатя документы, связанные с ней, не вижу у нее удовольствия от человеческих страданий. Аскетизм – вижу. Жестокость – вижу. Убежденность – сколько угодно, на десятерых хватит. Требовательность и к своим, и к чужим, которую многие считали запредельной – да, была.

Но это она других мерила собственной мерой – требуя такой же, как у себя, степени Служения.

Степени, которая для большинства была непомерной.

И еще у нее чувствуется страх – потаенный, подспудный. Страх контрреволюции – в годы Гражданской войны вполне реальный. Страх не удержать синюю птицу, севшую в руки. Страх потерять завоеванное. Страх упустить шанс изменить человеческую историю.