Как крестьян делали отсталыми: Сельскохозяйственные кооперативы и аграрный вопрос в России 1861–1914 - Коцонис Янни

Кривошеин расценил эти факты как симптомы всеобщей самоуспокоенности бюрократии. Прошло менее четырех лет после революции, заставившей изменить правительственную политику, а бюрократия уже поспешила утешиться ложным ощущением безопасности, в котором и обрела покой при отсутствии явных признаков нестабильности и беспорядков. Чиновники не хотели видеть, что кризис не только сохраняется, но и разрастается, уходит вглубь, хотя на поверхности все пребывает в обманчивом спокойствии. Кривошеин указал, что, когда бюрократия, наконец, обратилась к проблемам деревни, «мы запоздали. Мы ничего не делали своевременно, а только когда наступали чрезвычайные обстоятельства, мы делали поспешно и, может быть, слишком много» (имеется в виду паническая распродажа дворянских земель). А потом бюрократии пришлось провести аграрную реформу согласно указу, чисто формально, без должной подготовки, непоследовательно и теоретически непродуманно. Из-за того что небольшие суммы, выделяемые на землеустройство и агрономию, тратились по старым схемам («новое вино в ветхих мехах»), в деревне все осталось по-прежнему, а внимание правительства было быстро отвлечено другими задачами, что привело к катастрофическим последствиям. «Если бы мы сделали все своевременно, то, быть может, не были бы поставлены в такое положение, но не надо на это слишком полагаться. Это было бы беззаботно. Русская деревня находится в периоде истощения, в этом не может быть малейшего сомнения. Гомеопатией исцелить ее нельзя, надо подобрать более действительные средства».

Кривошеин снова повторил, что основной задачей реформ является создание новой структуры общества: независимо от объемов вложенных средств, главное — построить кредитную систему, отражающую и скрепляющую новые социальные отношения между собственниками. «Своею настоящею деятельностью правительство строит будущее России и в заботах своих о нуждах народных обязано в меру разумения считаться с тем, что ожидает страну впереди». Суть вопроса была в том, позволит ли правительство крестьянам-собственникам включиться в новое социальное устройство. «Почему же крестьянину, зрелому или не зрелому, доверяются земли, скупленные Крестьянским банком, и допускают выдачу ему ссуд в размере 100 %, а не доверяют ему получить под ту же землю, нигде не заложенную, ссуду в размере 10–20 % ее стоимости?» Кривошеин опять предложил использовать крестьянский поднадельный кредит — «огромный ресурс», оцениваемый в 6–7 млрд, руб. и остававшийся совершенно свободным от любых задолженностей. На этот раз он просил, чтобы Крестьянский банк был передан в ведение ГУЗиЗ и превращен в ипотечный банк, служащий интересам всех собственников земли, занятых сельскохозяйственным трудом.

Представитель Министерства финансов отклонил предложения Кривошеина по ряду причин. Кредитная система, потенциально способная поглотить «6–7 миллиардов рублей», без контроля со стороны министерства может нанести серьезный удар по кредитно-финансовой политике страны, а также отвлечь средства от новой программы перевооружения армии, от развития тяжелой промышленности и транспортной системы. Кредиты, обеспеченные частной земельной собственностью, вероятнее всего, пойдут на поддержание непосредственного существования и повседневные нужды крестьян, а не на инвестиции в сельское хозяйство и т. п. Закамуфлированные ссылки противников Кривошеина на малокуль-турность крестьянства стали явными и вполне определенными, когда представитель финансового ведомства спросил, «понимает ли народ» вообще суть реформ, «осознает» ли их необходимость. С начала XX в. кредитная политика государства основывалась на том положении, что крестьянство заведомо не способно взять на себя ответственность за судьбу реформ. Система земельных залогов в Крестьянском банке — как на покупку новых земель, так и на усовершенствование земледелия — удерживала все сделки под полным контролем правительства; кооперативы, как было показано выше, находились с 1904 г. под постоянным надзором со стороны государства и совсем не ставили под угрозу средства к существованию своих членов, так как оперировали небольшими капиталами и не могли позволить крестьянам закладывать свои земли. Кривошеин же, наоборот, разрабатывал систему безличных механизмов, которыми бы отчасти управляли сами крестьяне в кооперативах, а правительство, в конце концов, перестало бы их контролировать. Предполагалось, что должно пройти некоторое время, пока кооперативы «органически» впишутся в жизнь местных сообществ и войдут в крестьянское «сознание». А до этого времени сельское хозяйство вообще и кооперативы в частности нуждаются не в автоматическом контроле со стороны законов о собственности, а в благосклонном и просвещенном внимании государства и образованных слоев общества, которое и выражается в «постоянном надзоре» со стороны «усиленной инспекции» Государственного банка.

Некоторое время положение оставалось неопределенным. Кривошеин опасался инертности общества, парализующей реформы, Коковцов и финансовая бюрократия опасались крестьянской отсталости, а Николай II — главный арбитр в этих спорах — дважды менял свою точку зрения на проблему, но так ни на что и не решился. После Совещания 1910 г. Николай II под влиянием Кривошеина согласился передать Крестьянский банк (вместе с системой ипотеки и кредитными кооперативами в качестве сети местных учреждений) в ведение ГУЗиЗ. («Я дал слово», — объяснил он свой поступок разгневанному Коковцову, только что вернувшемуся из поездки в Европу.) Выслушав возражения Коковцова, Николай начертал: «Согласен» на проекте компромиссного предложения по переименованию Крестьянского поземельного банка в Сельскохозяйственный банк, призванный обслуживать представителей всех сословий, занимающихся сельским хозяйством. Но кредитные кооперативные учреждения по-прежнему оставались в юрисдикции Министерства финансов и не имели права совершать залоговые операции с недвижимостью. Охлаждение в отношениях царя и Столыпина привело к ослаблению влияния последнего, и это позволило Коковцову отказаться даже от упомянутого соглашения. Убийство Столыпина в сентябре 1911 г. привело к изоляции Кривошеина в Кабинете министров: там преобладало влияние Коковцова, который стал премьер-министром[156].

Когда Кривошеин и его единомышленники в 1913 г. организовали последнюю кампанию по осуществлению реформы собственности и кредитных отношений, они повели полемику в терминах более ясных и недвусмысленных, чем когда-либо ранее. Этому способствовала их крепнущая убежденность в том, что пагубная бездеятельность парализовала правительство как раз в середине периода структурного кризиса экономики; они были уверены также, что существует реальная опасность возникновения новой волны беспорядков в городах, которые не замедлят перекинуться в деревню. В частности, по этим причинам инициатором очередной дискуссии стал новый глава Крестьянского банка и соратник Кривошеина — С.С. Хрипунов, который в 1913 г. распространил подробную служебную записку, содержавшую описание основополагающих принципов кредитной реформы[157]. Он предложил учредить новый всесословный банк ипотечного кредитования, связанный с кредитными кооперативами, выступающими в виде сети его местных отделений, и работающий с частными собственниками в качестве постоянных клиентов. Стремясь избежать пресловутых возражений по поводу тяжести для казны расходов на новый банк, Хрипунов предложил сделать его частично государственным, частично — акционерным (но управляемым, естественно, представителями правительства).

Наиболее впечатляющей была политическая сторона обсуждаемых предложений. Хрипунов утверждал, что, пока отсутствует правильная ответственность заемщика своим имуществом по просроченным ссудам, крестьянство остается вне «руководящей мысли» государства. По сути дела, система кооперативного кредита существовала вообще без залогов недвижимости: она работала, опираясь на местные традиции, обычное право, а то и вообще без всяких видимых руководящих принципов. Конечно, это по-прежнему укрепляло крестьянскую обособленность. Деятельность кооперативов, так же как и Крестьянского банка, сопровождалась набором инструкций и ограничений, касающихся крестьянского сословия; в то же время дворянство пользовалось кредитом в своих специальных учреждениях и выгодами закрытого личного кредитного рынка, доступ к которому крестьянам был заказан. «Такое обособление не отвечало бы и установившемуся направлению деятельности правительства в области экономических и правовых преобразований». Да и вообще Хрипунову неверным представлялось оставлять крупное и среднее дворянское землевладение на положении обособленного института. В качестве возможного пути выхода из кризиса деревни предлагалось подвергнуть крестьян «культурному и прогрессивному» воздействию со стороны «очагов культуры и двигательных центров» дворянского землевладения и земледелия, что приведет оба сословия в одни и те же кооперативные и банковские кредитные учреждения. Мерилом состоятельности выступала бы в таком случае не сословная принадлежность, а земельная собственность.