О «детях революции» - Юрий Михайлович Барыкин

Речь шла о февральско-мартовском пленуме 1937 года, основной доклад на котором — о необходимости массовых репрессий — сделал Ежов.

Открытие пленума намечалось на 19 февраля. А 16-го в кремлевской квартире Орджоникидзе провели обыск. Оскорбленный нарком всю ночь с 16 на 17 февраля звонит Сталину. Дозвонившись под утро, услышал холодный ответ: «Это такой орган, который и у меня может сделать обыск. Ничего страшного» (18, 204–205).

Утром 17 февраля Орджоникидзе узнает, что минувшей ночью арестованы вместе с женами все члены комиссий, выезжавших по его указанию на заводы и стройки наркомата.

Тем же утром у Орджоникидзе состоялся разговор со Сталиным — безудержно гневный, со взаимными оскорблениями, бранью на русском и грузинском языках. А.В. Антонов-Овсеенко со ссылкой на многолетнего сотрудника аппарата ЦК приводит такую деталь: «Сталин с порога отвергал все упреки и обвинения наркома, требуя от него разоблачения “врагов народа”. Доведенный до крайности, Серго схватил Кобу обеими руками и, приподняв, бросил на пол. Тот молча поднялся, а Серго выбежал, хлопнув дверью...» (18, 205).

После этого Орджоникидзе работал у себя в наркомате до двух часов ночи, а на рассвете 18-го числа, придя домой, имел еще один, по-видимому, столь же бесплодный разговор со Сталиным по телефону.

По показаниям его жены, Зинаиды Гавриловны, он отказался лечь спать, отказался есть и разговаривать с друзьями по телефону, а целый день что-то писал. В 17:30 она услышала звук выстрела и, вбежав в комнату, увидела его мертвым. Тут же позвонила Сталину, но, хотя его квартира была рядом, он пришел не сразу и уже в сопровождении членов Политбюро и Ежова.

Когда Сталин явился, он «ни о чем не спросил, только высказал удивление: “Смотри, какая каверзная болезнь! Человек лег отдохнуть, а у него приступ, сердце разрывается”» (22, Т. 1, 274).

Официальной причиной смерти был объявлен инфаркт, что вызывает огромные сомнения, учитывая личности врачей, подписавших медицинское заключение (тех же, что и в деле Куйбышева): нарком здравоохранения Г.Н. Каминский, начальник Лечсанупра Кремля И.И. Ходоровский, консультант Лечсанупра Кремля Л.Г. Левин.

Интересно, что Каминский был арестован 25 июня 1937 года, а Ходоровский и Левин в один день — 2 декабря того же года. Следующий, 1938 год все трое не пережили: Каминский был расстрелян 10 февраля, Левин 15 марта, а Ходоровский 7 мая.

Существует версия, что «товарищ» Серго застрелился. Однако жена Орджоникидзе, поддерживая в целом версию самоубийства, особо доверенным людям рассказывала об убийстве мужа.

«Слухи об обстоятельствах смерти Орджоникидзе стали просачиваться из СССР довольно скоро. Они отличались многими деталями. Одни гласили, что Орджоникидзе принудили к самоубийству под угрозой немедленного ареста в качестве троцкиста, другие — что его застрелили или отравили, причем эта операция была проведена секретарем Сталина Поскрёбышевым. Например, высокопоставленный советский хозяйственник Виктор Кравченко писал (за 10 лет до ХХ съезда КПСС!), что после смерти Орджоникидзе одни говорили о самоубийстве, а другие — что он был отравлен доктором Левиным. Но никто, по словам Кравченко, не сомневался, что он умер насильственной смертью, а не естественной» (22, Т. 1, 275).

Авторханов приводит другую версию: «Сталин послал на его квартиру чекистов с запасным револьвером для Орджоникидзе: если Орджоникидзе не хочет умереть в подвале НКВД, то он должен умереть на своей квартире. В присутствии чекистов он попрощался со своей женой Зинаидой и застрелился. Доктор Плетнев, который в то время ожидал в приемной Орджоникидзе, засвидетельствовал смерть от разрыва сердца» (2, 189).

Историк Рой Медведев опубликовал хранившиеся у него рукописные воспоминания брата Серго Орджоникидзе — Константина, до ареста работавшего в Управлении гидрометеослужбы при Совнаркоме СССР.

В тот роковой день, 18 февраля 1937 года, Константин вместе со своей женой вечером катался на коньках в Сокольниках. Как обычно, решили навестить Серго. У подъезда шофер Н.И. Волков сказал: «Поторопитесь...»

«Я ничего не понял, — рассказывает К.Орджоникидзе. — Поднявшись на второй этаж, мы с женой направились в столовую, но нас остановил работник НКВД, стоявший у дверей. Потом все же нас впустили в кабинет Серго, я увидел Гвахарию. Он произнес: “Нет больше нашего Серго”.

Я поспешил в спальню, но мне преградили путь и не допустили к покойнику. Я вернулся в кабинет ошеломленный, не понимая, что произошло.

Потом пришли Сталин, Молотов и Жданов. Они прошли сначала в столовую. У Жданова на лбу была черная повязка. Вдруг из кабинета Серго увели Гвахарию почему-то через ванную комнату. После этого Сталин, Молотов и Жданов прошли в спальню. Там постояли они у покойника, потом все они вместе вернулись в столовую. До меня донеслись слова, сказанные Зинаидой Гавриловной: “Об этом надо опубликовать в печати”. Сталин ей ответил: “Опубликуем, что умер от разрыва сердца”. — “Никто этому не поверит, — возразила Зинаида Гавриловна. Далее она добавила: — Серго любил правду, и нужно опубликовать правду”. — “Почему не поверят? Все знали, что у него было больное сердце, и все поверят” — так закончил Сталин этот диалог.

Двери в спальню были приоткрыты. Я подошел к ним и, немного приоткрыв, увидел, что там сидят на стульях у ног покойного Ежов и Каганович. Они о чем-то разговаривали. Я сразу же закрыл дверь во избежание излишних нареканий.

Тело покойного из спальни было перенесено в кабинет. Здесь брат Молотова сфотографировал покойного вместе со Сталиным, Молотовым, Ждановым, другими членами правительства и Зинаидой Гавриловной. Потом приходил известный скульптор Меркуров и снял маску с лица Серго.

Зинаида Гавриловна обратилась к Ежову и Паукеру и просила сообщить родственникам в Грузию, чтобы на похоронах присутствовал старший брат Папулия. Ежов на это ответил: “Папулия Орджоникидзе находится в заключении, и мы считаем его врагом народа, пусть отбывает наказание, можно оказать ему помощь теплой одеждой и питанием. Остальным родственникам сообщим, дайте только адреса”.

Я дал им адреса брата Ивана и сестры Юлии, а также жены Папулии Нины.

Поздно вечером приехал Емельян Ярославский. Увидев покойника, он упал в обморок. С трудом уложили его на диван. Когда Ярославский пришел в себя, его на машине отправили домой...

Секретарь Серго Маховер, пораженный увиденным, произнес запомнившиеся мне слова: “Убили, мерзавцы!”» (18, 208–209).

После кончины Серго Орджоникидзе был изъят его архив. Затем арестованы все начальники главных управлений Наркомтяжпрома, начальник его личной охраны Ефимов, личный секретарь Сёмушкин, все люди, обслуживавшие Серго, включая сторожа на даче.

Бывший заместитель наркома тяжелой промышленности Моисей Львович Рухимович 29 июля 1938 года был расстрелян.

Константин Константинович Орджоникидзе был арестован 5 мая 1941 года, осужден на 5