Как крестьян делали отсталыми: Сельскохозяйственные кооперативы и аграрный вопрос в России 1861–1914 - Коцонис Янни

Все эти схемы и предложения находились в разработке и активно дебатировались, когда в начале 1904 г. Особое совещание о нуждах сельскохозяйственной промышленности присоединилось к дискуссии при обсуждении масломолочного производства. Ссылаясь на записку, представленную Министерствами земледелия и финансов (краткое изложение наблюдений и выводов, появлявшихся на страницах «Вестника финансов» в 1902 г.), Совещание поддержало развитие артелей как меру, направленную «против эксплуатации крестьян скупщиками» и на уничтожение зависимости землепашцев от скупщиков[128].

3. Хаос и рациональность в правительственных представлениях

В начале 1905 г. Николай II распустил Особое совещание по причинам, которые остаются неясными; возможно, это решение бьшо связано с усиливающимися социальными конфликтами и массовыми беспорядками, которые постепенно расширялись и вскоре привели к полномасштабной революции. Поскольку Совещание прекратило свою работу на неопределенное время, дискуссия по всей совокупности предполагаемых изменений отошла от проблем отношений собственности и земельной реформы и сосредоточилась на органах всесословного местного самоуправления и администрации. Но Министерство финансов уже провело в жизнь кооперативную программу, которая должна была обеспечить юридические и финансовые основы для развития массового кооперативного движения, возникшего в течение последующего десятилетия; смысл и значение этой программы выходили далеко за рамки проблем кредита, торговли и кооперативов как таковых. Витте и его единомышленники в центральном правительственном аппарате мотивировали это тем, что отрицание факта экономических изменений породит противоречивую и взрывоопасную ситуацию. Рынок проникает в деревню, нравится это или нет крестьянам и чиновникам, но крестьяне встречают его, располагая учреждениями и правовой системой, созданными для других условий. Они нуждаются в руководстве компетентных специалистов, понимающих природу новых экономических отношений, — но сословная система может гарантировать только то, что специалисты и крестьяне будут иметь минимум контактов между собой в любых комбинациях. Крестьянство нуждается в кредите для успешной торговли в условиях рыночной экономики — но существующее имущественное право оставляет крестьян неплатежеспособными. Наконец, они нуждаются в усовершенствовании методов ведения хозяйства — но земля, на которой это должно происходить, не принадлежит им. Более того, ожидается, что крестьяне будут уважать свою и чужую частную собственность — но сама идея частной собственности остается им чуждой.

В конце 1904 г. Витте опубликовал «Записку по крестьянскому делу», которая представляла собой подборку цитат из отчетов местных комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности, поданных в качестве единой, последовательной аргументации. Автор открыто утверждал, что кооперативы являются новой формой социально-экономической организации, а следовательно, и новым подходом к аграрному вопросу[129]. Он указывал, что кооператив и община не просто сильно отличаются друг от друга, а являются противоположными и взаимоисключающими институтами. Община есть объединение множества разросшихся семей, тогда как кооператив объединяет «отдельных лиц». Община базируется на коллективном владении имуществом, возникшем в уже отжившую эру господства «примитивных» способов производства, и в современных условиях «порождает апатичное отношение к делу», тогда как кооперативы объединяют «собственников в союзы… но отнюдь не упраздняющие их индивидуальной принадлежности». Община является «принудительным» учреждением и «врагом всех свободных товариществ», а кооперативы сугубо добровольны и объединяют индивидов на основе взаимной экономической выгоды. Община была действительно полезна на «архаичных стадиях» эволюции общественных отношений, требовавших грубого принуждения (в конце концов, это был инструмент для сбора податей и различных повинностей), а кооперативы могут существовать только в условиях «общего гражданского строя» и равных для всех «гражданских прав». В результате всех этих рассуждений Витте приходил к выводу, что одно из данных явлений олицетворяет собою все, что есть отсталого и инертного, а другое — здоровые изменения и прогресс: «Таким образом община и кооперативный союз резко отличаются друг от друга по своей экономической и правовой структуре и разделены целым историческим периодом, миновать который может идеология, но не действительность. Если и признавать в них некоторое сходство, то только внешнее, как дикого плода с культурным, которые могут быть иногда сходны»[130].

Усовершенствование агрикультуры, общедоступный кредит и прибыльная для самих крестьян торговля не вызывали возражений, а желание сделать из России социально и экономически динамичную страну было искренним; но основное внимание привлек путь, предлагаемый Витте и его современниками для осуществления указанных изменений. Суть проблемы состояла в том, каким образом Россия должна была преобразовываться, чтобы достичь должного уровня слаженности действий и нужной степени реформаторского динамизма. Несмотря на энергичные заявления о личном раскрепощении и гражданской ответственности, которые обрамляли вышеизложенные предложения, становилось очевидно, что крестьяне находятся вне этих понятий о прогрессе и гражданственности, поскольку все так же продолжают оставаться культурно и социально обособленными от всех других сословий. Витте предлагал предоставить им право быстрее и проще покидать общину; тем самым он четко отмежевался от многих своих предшественников и современников в правительственных кругах, а также предвосхитил ключевое положение развернувшейся два года спустя столыпинской земельной реформы[131]. Витте настаивал на том, чтобы при выходе из общины крестьяне получали все права на владение скорее «личной», чем «частной» собственностью, — неопределенность, которая была унаследована реформой Столыпина. Для Витте данное размежевание понятий означало прежде всего ограничение права распоряжаться землей: надельная земля (в общинной или подворной форме собственности) не могла использоваться в качестве залога под ссудный капитал из-за нежелания рисковать средствами существования крестьян. Земельные сделки по-прежнему должны были зависеть от различных сословных правил и ограничений, что означало явное стеснение свободы распоряжения землей, если она (все равно, надельная или индивидуально приобретенная) будет находиться во владении крестьянина. Именно факт принадлежности к крестьянскому сословию определял форму землевладения. Аргументация Витте основывалась на оценке той «примитивной культуры», в рамках которой «полуграмотные крестьяне» жили и работали, что обязывало государство иметь наготове целый комплекс защитных механизмов[132]. Положение 1904 г. отражало ту же аргументацию; да и записка Министерства финансов о мелком кредите 1902 г., хотя и отмечала, что кредитные операции нуждаются в собственности в виде гарантированного залогового обеспечения, но на самом деле выдвигала детальный проект, предполагавший сохранить неотчуждаемость крестьянского имущества и круговую поруку.

Символическое значение круговой поруки было огромно, так как правительство незадолго до того (1899–1903) упразднило ее применение при сборе податей и выкупных платежей за земли, полученные после Освобождения. Отмена круговой поруки широко приветствовалась как прогрессивная мера — этим уничтожалась одна из тех архаичных практик, которые обособляли крестьян от других сословий и заставляли видеть в них не индивидов, а безлич-ностную массу[133]. В 1903 г. правительство также отменило телесные наказания — порку крестьян, не выполнявших свои финансовые обязательства, — а этот архаичный прием взыскания считался не только варварским, но и требующим от крестьянина послушания без осознания им своих гражданских прав и обязанностей. Однако в то же самое время правительство решило вновь подтвердить незыблемость круговой поруки в самом «прогрессивном» учреждении русской деревни и применить личную ответственность заемщика перед кооперативом, отказавшись при этом от порядка залога собственности в качестве систематического механизма для достижения индивидуальной и коллективной ответственности. Такова должна была быть юридическая база для массового кооперативного движения.