Газета Завтра - Газета Завтра 269 (4 1999)

Единственное живое место в представлении — вывод на сцену большой красивой собаки Ноздрева. Зритель, который до этого умирал от скуки, вдруг оживает и бурно начинает аплодировать собачьему лаю. Как мало все-таки нужно нашему зрителю! Как благодарен он, когда видит хоть что-то живое и красивое! А вместо этого ему подсовывают мертвую полуголую ведьму, лижущую верхнюю заднюю часть ноги рабочего сцены, осуществляющего при этом как ни в чем не бывало пресловутый монтаж декораций.

Но такого много можно посмотреть ночью по телевизору, зачем в театр ходить? Днем по всем каналам то и дело натыкаешься на раскрутку ленкомовской “Мистификации”, а ночью — смотри себе “фантазии” в уже добротно смонтированных декорациях “Плейбоя”. Но это опять-таки — для натуралов.

А для избранного, ограниченного и очень ограниченного меньшинства предлагаются “имитационные модули “итальяно карнавало”, принципиальная схема для домашнего изготовления которых приводится в программке, что тоже — юмор такой у них. Вся эта “итальянская” хреновина призвана дать зрителю образ некой пустышки, пустопорожней и бессмысленной предприимчивости, описанной Гоголем в поэме. Как будто бы Николай Васильевич нуждается в иллюстративных подпорках для страдающих отсутствием всякого воображения.

То ли Захаров и Садур считают себя умнее зрителя, то ли Гоголя, то ли претендуют на “новые формы”. Распятие М. Захаровым Чичикова на чертовом колесе — настолько само по себе банально, что еще примерно полвека назад выдающийся артист МХАТ В. О. Топорков в своих воспоминания уже как беспримерный архаизм отмечает “символику деталей” Андрея Белого, который сложил колесо брички из разговора трех мужиков в начале поэмы с фамилией одного из мужиков Коробочки — Ивана Колесо, и добавив испорченное колесо брички, на которой Чичиков бежит из губернского города, обнаружив, что Гоголь — “непонятный”:

“В те не столь далекие времена (1927-1938) многие из наших театров еще находились в плену махровых формалистических тенденций, — пишет Топорков в главе “Мертвые души”, посвященной репетициям со Станиславским. — Существовал как бы некий режиссерский дебош. Тут было много и искренних увлечений сбитых с толку талантливых режиссеров, особенно среди молодежи, и наивная подражательность посредственностей, дилетантов, и ловкость любителей авантюры, не забывающих преимуществ мутной водицы. Стройные, монументальные произведения наших великих драматургов-классиков разрезались на мелкие кусочки-эпизоды, и из них строились “произведения”, напоминающие лоскутные нянькины одеяла. Характеры действующих лиц искажались до неузнаваемости, вопреки здравому смыслу характеристик, данных автором, персонажи нередко забирались на трапеции и ходили по канату и т. д. и т. п. Эстетская театральная критика, естественно, была на стороне “новаторов”. Настроенная чрезвычайно активно и воинственно, она буквально набрасывалась на все, что имело хоть какую-то долю здравого смысла в театральном искусстве”.

Вот кладбище, на котором откопана “эстетика” “Мистификации”.

Валерий СТОРЧАК

На снимке: автор у входа в Комитет по культуре г. Москвы

П. Парфененков [ЮБИЛЕЙ] ВАЯТЕЛЬ И ВОИТЕЛЬ

Уроженец села Слободчики Усть-Ишимского района Омской области Федя Викулов попал однажды в костерезную мастерскую г. Тобольска. Из желтоватого бивня мамонта мастера резали крохотных оленей, охотников, самих хозяев клыков — лохматых сибирских слонов... Парню дали попробовать — дело пошло, да так хорошо, что работа юного костереза “Пляшущий шаман” заняла призовое место на Всемирной выставке в Париже в 1937 году. Кость — материал твердый, хрупкий, деликатный — не выносит склеек. Все, до самых мелких деталей, вырезается из единого куска бивня. Чтобы не растерять замысла в нужных подробностях, костерез должен выработать в себе способности лаконичного обобщения и высокое чувство дисциплины. Эти качества скульптор пронес через всю свою долгую и непросто прожитую жизнь. Пришло время призыва — и студент второго курса Московского художестенно-промышленного училища им. Калинина попадает сначала в кавалерию, а затем в авиацию.

Утро 22 июня 1941 г. воздушный стрелок-радист Федор Викулов встретил на аэродроме. Известно, что из ста летчиков в живых остался один. Видно, сержанта Викулова хранил Господь. Проведя всю войну в составе боевого экипажа, молодой летчик вернулся домой, хотя и получил инвалидность. Недаром над входом в зал своей выставки, что постоянно открыта в комплексе “Измайлово”, он поместил слова: “Всего этого вы бы не увидели, если бы автор не вернулся с войны”.

Еще до войны у скульптора родилась мечта — создать образы тех людей, которые по кирпичику построили уникальное здание Государства Российского. Но со смертью Сталина патриотическое направление в искусстве стало не ко двору.

Однако упрямый сибиряк Викулов творил главное дело своей жизни, таясь от пронырливых “космополитов” в тесной мастерской.

Одна за другой появляются портреты русских святых, князей, воинов. Викулов создает грандиозную серию скульптурных композиций, посвященную войне России с наполеоновской “цивилизованной Европой”. Скульптор уловил тот соборный дух, что позволял русским людям в самые тяжкие времена “сосредоточиваться”.

Тем же качеством отмечены образы героев Великой Отечественной войны — И. В. Сталина, Г. К. Жукова, офицеров и простых солдат и матросов.

Автор не обходил своим вниманием и людей науки и творчества. Привлекают к себе внимание портреты поэта Ершова, Менделеева, Чехова. К сожалению, этим замечательным работам не нашлось места в российских городах. “Дорогих россиян” заставляют любоваться стометровыми Кинг-Конгами, лошадьми с ногами жирафов и оккультными строениями на площадях Москвы.

К счастью, у Викулова уже четвертый год есть свой музей. Инициатором его открытия является генеральный директор ТГК “Измайлово” Валерий Рязанский. Он относится к тем русским людям, которые осознают ту простую истину, что если народ не будет знать своей истории, его быстро заставят учить чужую — историю захватчиков.

Замечательно, что скульптор продолжает напряженно и успешно трудиться. Одна из последних и лучших его работ — “Екатеринбургская Голгофа”. Николай II, злодейски убитый со своей семьей, несет больного наследника навстречу бессмертию. Кажется, что в Его руках — Россия, которую наследники цареубийц стараются ныне добить окончательно.

Неожиданно перекликается с этой работой образ великого воина князя Святослава, растоптавшего некоего змея.

А вот замечательная композиция “Под русской шашкой” — сцена единоборства русского гусара с захватчиком. Еще мгновение — и враг будет повержен. Невольно вспоминаются слова древнего пророка: “Перекуйте орала ваши на мечи и серпы ваши на копья: слабый пусть говорит: “Я силен”. (Иоиль 3:10).

Эти слова можно отнести к глубинному смыслу всей творческой жизни Федора Викулова — воина, скульптора-патриота.

П. ПАРФЕНЕНКОВ

Юрий Закревский [КИНО] НА ЭКРАНЕ — ПУШКИН

Известно, что на заре российского кинематографа активно экранизировались произведения литературы: от народных песен — до “Купца Калашникова” и “Маскарада”, “Идиота” и “Крейцеровой сонаты”. И, конечно же, не могло обойтись без А.Пушкина — “Евгений Онегин”, “Пиковая дама” и “Повести Белкина”, например.

...Российский фонд культуры, Госфильмофонд и Союз кинематографии РФ решили провести цикл вечеров “Пушкин и мировое кино” — с января до мая 99-го г., два раза в месяц по вторникам. Киноленты, представляемые на фестиваль, поистине уникальны.

У нас на первом вечере 12 января показывали два русских и один итальянский фильм. “Жизнь и смерть Пушкина” — за 10 минут от лицея до дуэли с Дантесом и смерти в квартире на Мойке (перед смертью Пушкина ему зачитывают послание императора). И все разыгрывается в весьма условной декорации. В “Русалке” есть и павильонные, и натурные съемки, но и в палатах на свадьбе, и перед мельницей на берегу речки действие крайне театрализовано. Кончается балетным номером — танцем русалок.

И это неудивительно: сняты обе короткометражки режиссером В.Гончаровым в 1910 году...

Третий фильм — по повести “Капитанская дочка”. Надо заметить, что к ней кинематографисты обращались особенно часто. И наши, и западные. В одной только Италии в 1948 и 1958 годах.

На первом пушкинском вечере была представлена экранизация 1958 г. режиссера Альберта Латтуады, названная “Бурей”.