Сергей Кремлёв - Русская Америка: Открыть и продать!

Ознакомительный фрагмент

Булдаков принял на счет РАК половину расходов — на содержание «Невы» Лисянского (содержание «Надежды» Крузенштерна взял на себя сам Александр).

Иван Федорович Крузенштерн был младшим питомцем екатерининской эпохи, отличился в Гогландском, Эландском, Ревельском и Выборгском сражениях Русско-шведской войны 1788–1790 годов. В числе лучших молодых моряков был послан Екатериной на стажировку в английский флот, воевал и там, крейсировал у атлантических берегов Северной Америки, бывал на Барбадосе и Бермудах и поплавал по морям и океанам немало.

Стать командором в первом кругосветном российском плавании ему было на роду написано… Напомню, что боевую службу он начал в 1788 году на корабле «Мстислав» под командой капитана Муловского, назначенного в кругосветный поход, вследствие Русско-шведской войны отложенный.

Беседы с Муловским дали первый импульс. Вторым оказалось знакомство с внуком Витуса Беринга — лейтенантом Яковом Берингом, тоже отправленным на «английскую» стажировку.

Третьим стали беседы с «лифляндцем» Торклером в Калькутте. Финн хорошо знал северо-западный берег Америки и считал, что России очень выгодно доставлять товары туда и оттуда отправлять меха — в Китай, в Кантон.

Вернулся Крузенштерн на родину в 1799 году на корабле Ост-Индской компании, обогнув мыс Доброй Надежды. И сразу представил морскому начальству проект кругосветного плавания, одной из целей которого указывал «снабжение наших американских колоний всем необходимым».

Весьма подробно написавший об Иване Федоровиче в своей «Истории великих путешествий» Жюль Верн остроумно, хотя и не совсем верно в части единоличного приоритета Крузенштерна, замечает: «Лучшими идеями всегда бывают самые простые, но они приходят в голову в последнюю очередь. Крузенштерн первый доказал настоятельную необходимость установить прямую связь между Алеутскими островами — местом промысла мехов — и Кантоном — самым важным рынком сбыта».

Вообще-то записка Крузенштерна касалась многого — в ней даже крепостное право критиковалось. Но, прошу прощения за каламбур, все там «вертелось» все же вокруг кругосветного плавания.

Флот тогда был в упадке (вспомним рассказ декабриста Штейнгеля). Проект тридцатилетнего лейтенанта у адмиралов своей чисто морской частью сочувствие-то вызывал, но было боязно… Вздыхали, что, мол, оно бы и неплохо, и офицеров найти можно, да вот русские матросы к дальнему плаванию совершенно-де неспособны. «Лучше бы нанять англичан», — советовал престарелый адмирал Ханыков.

Сдвинуло дело с мертвой точки появление в России Русско-Американской компании…

Важное значение имел и именной указ императора Александра от апреля 1802 года, по которому «позволено было морским офицерам, кто пожелает, не выходя из флотской службы, вступить в Российско-Американскую компанию». Этот указ открывал широкие перспективы и перед Крузенштерном, и перед Лисянским, и перед десятками других деятельных русских военных моряков.

Судя по всему, окончательный "проект плавания перед представлением его царю был обговорен между Булдаковым, Резановым, графом Румянцевым, адмиралом Мордвиновым, Лисянским и Крузенштерном. Со стороны ведомств идею поддерживали министерства иностранных дел и коммерции, военно-морской флот и академия наук.

По поручению РАК капитан-лейтенант Лисянский съездил в Лондон и закупил там шлюпы «Леандр», переименованный в «Надежду», и «Темза», названный «Невой». Затем он привел их в Кронштадт.

Между прочим, лишь в середине дальнего плавания выяснилось, что шлюпы были не новой постройки, как уверили Лисянского английские купцы, а с большой трухлявиной, особенно — в мачтах. Теперь остается лишь гадать, в чем была причина обмана — в стремлении британцев зашибить лишнюю деньгу или в их намерении сорвать первое кругосветное русское плавание, да еще и с заходом в Русскую Америку. Впрочем, английская Корабельная палата в свое время даже Куку не постеснялась подсунуть «Резолюшн» с гнилыми канатами и гнилыми мачтами!

Опять возник вопрос о командах… «Мне советовали, — писал впоследствии Крузенштерн, — принять несколько и иностранных матросов, но я, зная преимущественные свойства российских, коих даже и английским предпочитаю, совету сему следовать не согласился».

И снова начинались прения и «трения»…

Петербург был предстоящим небывалым походом взволнован.

Николай Михайлович Карамзин в июне 1803 года писал: «Англоманы и галломаны, что желают называться космополитами, думают, что русские должны торговать на месте. Петр думал иначе — он был русским и в душе патриотом. Мы стоим на земле, и на земле русской… Нам нужно и развитие флота и промышленности, предприимчивость и дерзание».

Это было прямой полемикой с уже известным читателю англоманом Воронцовым петербургским, который гадил России не хуже самой «англичанки», был против кругосветного похода и заявлял: «По многим причинам физическим и локальным России быть нельзя в числе первенствующих морских держав. Да в том ни надобности, ни пользы не предвидится…»

Вышло, к счастью, не по его… 27 июня (7 августа) 1803 года «Надежда» и «Нева» начали выбирать якоря, и вскоре главный командир Кронштадтского порта — как раз, по иронии судьбы, адмирал Ханыков — письменно докладывал товарищу морского министра вице-адмиралу Чичагову: «Милостивый государь Павел Васильевич! Суда Российско-Американской компании «Надежда» и «Нева» сего числа в 10 часов снялись с якоря и отправились с Кронштадтского рейда в море благополучно…»

В Копенгагене Крузенштерн принял на борт членов научного состава — немцев астронома Горнера, ботаника Тилезиуса (Тирезиуса) фон Тиленау и доктора медицины Лангсдорфа.

В ноябре шлюпы экспедиции впервые в истории русского флота пересекли экватор, а 19 февраля (русского стиля) 1804 года обогнули мыс Горн.

Матросы в командах судов были только русские.

Плыл на Аляску и иеромонах Гедеон, назначенный Синодом для «обращения новокрещеных в российско-американских заведениях христиан». Орловец, сын священника, он был отменно образован, преподавал в семинариях французский язык, риторику, математику и геометрию, был сведущ в физике и географии. Ему предстояло взять в свое попечение кадьякскую школу для алеутов и образовать «правильное училище»…

В ИЮНЕ 1804 года шлюпы подошли к Сандвичевым (Гавайским) островам. «Надежда» сразу же пошла дальше — к Камчатке, а «Нева» от нее отделилась, чтобы впервые показать русский флаг на Сандвичах и познакомиться с ними. Потом она ушла к Кадьяку и пробыла в Русской Америке год.

Лисянский много занимался исследованиями, съемкой берегов. Только на кожаной алеутской байдаре он лично прошел 400 верст.

Лишь во второй половине лета 1805 года Лисянский ушел из Ново-Архангельска курсом на южнокитайский порт Кантон (Гуаньчжоу). С 1757 года это был единственный китайский порт, открытый для иностранной торговли, а экспедиция имела, кроме прочих, и задание установить морскую торговлю с Китаем в дополнение к сухопутной, которую мы вели с китайцами через пограничную восточносибирскую Кяхту в Забайкалье.

В Кантон же направлялась из камчатской Петропавловской гавани «Надежда» Крузенштерна. Она успела раз там побывать, потом — зайти в Нагасаки с Резановым и из Японии вернуться на Камчатку.

Между прочим, на Камчатке Крузенштерн оставил часть корабельных орудий, необходимых там для отражения начинающихся налетов американских банд. Русская активность в Тихом океане нравилась янки все менее, и они начинали вести себя все более нагло и беззаконно.

В ноябре 1805 года оба судна пришли в Кантон… «Надежда» добиралась от Камчатки до Кантона сорок дней, а «Нева» от Ново-Архангельска (Ситки) — намного дольше. Выйдя 21 июня русского стиля из Ситки, она, по донесению главного комиссионера русской кругосветной экспедиции, приказчика РАК Федора Ивановича Шемелина, пришла на Кантонский рейд только 22 ноября.

И вот об этой задержке надо сказать особо, что я и сделаю, прямо предоставив слово Шемелину, который 21 декабря 1805 (2 января 1806) года сообщал Главному правлению РАК из Кантона:

«Здесь обязан я донести о «Неве». Она… в 21 число июня отправилась в Кантон, и когда б она прямо стремилась к своему предмету, то в Кантон пришла бы неотменно в августе, и тогда, когда еще ни одного судна американского не было в приходе здесь с бобрами, и тогда натурально продан был бы груз компании выгоднейшим образом, нежели теперь. Но страсть начальника корабля (то есть Лисянского. — С.К.) к открытию новых земель и островов привела в забвение выгоды компании…»

«Нева», имея на борту 4004 шкуры морских бобров, действительно в Кантон запоздала и до нее туда пришли три американских корабля. Капитан Адамс привез 5800 бобров, капитан Трекет — 2800, а капитан Старжел — 5202, причем последний успел все распродать по 18 пиастров за шкуру.