Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6448 ( № 5 2014)

я буду смотреть на вас.

когда не захочешь пить из горла вино,

на белоснежную скатерть поставишь квас,

когда наконец сольётесь из двух в одно,

я буду смотреть на вас.

небо порвётся от счастья, зарядит дождь,

смывая немощь, омоет и память нас.

когда она отлетит – когда ты умрёшь,

я буду смотреть на вас.

* * *

молчание в такси. моё лицо,

как мне тебя найти за краем ночи?

перебегаю глазом-колесом

строений разгоняющийся очерк.

движение, откуда и куда?

движение вперёд неудержимо.

не чувствую ни боли, ни стыда.

деревьев, фонарей, влюблённых мимо.

левее – он. закутался в пальто,

наверняка обдумывая то же.

моё лицо! скажи мне, где оно?

боюсь подумать, сколько жизней прожил.

молчание в такси. моё лицо

исчезло, затерялось среди прочих.

а мне остались: грязь, дома с торцов,

закрытые палатки у обочин.

* * *

ожидание поезда – вечное, разрывное.

перестук в большом отдалении слышен, вроде.

кто-то сверху давно оставил тебя в покое

помирать среди разрастающихся угодий.

сеять доброе, печь горшки, умножать благое,

но при этом только и делать, что побираться.

правда, бьётся чужое, выгнутое, литое –

отыщи его на дне выездного ранца.

отряхни от крошек, вытри от жирных пятен,

чтобы кровь свободно текла из открытой жилы,

лишь тогда исход станет памятен и приятен.

ты поймёшь, что я давно уже всё решила.

* * *

пять свечек в торте, новый друг пришёл.

коленки обе содраны, разбиты,

и дальше будет – очень хорошо.

и радость жить читается в улыбке.

потом зима, за школой – институт.

за первой блажью первая ошибка.

«вдруг мать узнает, как его зовут?

теперь боюсь» – читается в улыбке.

со старым другом, разбирая шкаф,

раскладываешь фото и открытки.

вы пьёте водку с ним на брудершафт,

а всё же фальшь читается в улыбке.

и вдруг банкет. он вроде бы смешно

торжественный – ни пауз, ни заминки.

но входит кто-то, как в немом кино,

и пустота читается в улыбке.

* * *

меня зачали в купленном СВ,

где бурой вязью – тени на стене.

фонарный свет, раскачиваясь, рос.

и мамин профиль – прерафаэлит.

погоду я не помню, говорит,

а помню только стук ночных колёс.

тянуло перегаром и смолой

из ресторана рядом, но покой

угадывался остро – ликом прост:

захватывали мягкие тиски

и, будто на качелях, понесли

до крайней высоты – до самых звёзд.

Елена СЕМЁНОВА

Цветы водосбора

Оплакавши жаркую пору,

Тоскует сентябрь, уходя,

Но пахнут цветы водосбора

В сиреневой дымке дождя.

Но зелень врывается в ставни,

Стараясь поведать вдогон

О чём-то заветном, о главном,

Чего ты был в жизни лишён.

И диво – полны хлорофилла,

И в строгости ясной правы,

Растут у реки что есть силы

Наивные листья травы.

И хочется выйти в предзимье,

Оставить уютную клеть,

Чтоб так же доверчиво с ними

Под небом осенним шуметь.

Осень в Синькове

Пришло – не затоптать, не вымарать,

Не вычеркнуть заветных строк –

Трава как волосы кикиморы

И сердца голубиный ворк.

И мокрость веточки рябиновой,

Дрожащей прямо возле глаз,

И слой земли раскисшей, глиновой,

Что под ногами запеклась.

И тихий, мерный ход истории,

Где редкий дождь и блеклый свет,

Где даль в глаза течёт как море и

Тебя самой – как будто нет.

Ну и дорога – грусть заплечная,

В овраге шина у мостка...

И, как смола густая, вечная,

Непреходящая тоска.

Лес

Сбилась душа с маршрута,

Вышла на встречную полосу –

Стало темно и смутно,

Ветер шепнул – не бойся!

Видишь – деревья босы,

Хмуры, мрачны и наги –

Но ведь любые особи

К свету идут сквозь овраги.

Свет на поляны, веси

Льётся с высшего яруса,

Только сигнал дай – взвейся

Сердца хлопучим парусом!

Там, где мелькнёт усмешка

Закоренелого циника,

Будет тюрьма и вышка

Водка, аптека, клиника...

Так, нашептав на уши,

Ветер свистнул и канул –

Лёгкою тенью в душу,

В сердце тяжёлым камнем.

Детство

Был сон, в нём чашка со щербинкой

Столь отрешённо на окне

Стояла и простой картинкой

Напоминала детство мне:

Тот быт, прилипчивый до дрожи,

Растаявший, как сладкий сон, –

Сквозная вешалка в прихожей

Молочно-белый телефон.

Уютный круглый стол в гостиной,

Она же спальня, кабинет,

И полотёр – прибор старинный,

Каких в помине нынче нет.

Бутылка с вязкою мастикой,

Что в умывальник пролила,

И как, боясь расплаты, крика,

Прихода бабушки ждала.

Окошко, что из кухни в ванну –

Чтобы подглядывать туда,

Пусть всё от пара в нём туманно

И непроглядно, как слюда.

Тот мир, мерцающий, особый,

Летящий в незаметье дней,

Не называла я хрущобой,

Узнала слово лишь поздней.

И вот сегодня чай упрямо

Из чашки со щербинкой пью,

Чтоб не предать и на полграмма

Ту бытность детскую мою.

Андрей КОРОВИН

Рождество в Топловском монастыре

                    Наташе Мирошниченко и Серёже Ковалю

в январских небесах

святой Екатерины

зелёная звезда

качается в груди

и снег вокруг горит

и светит свет старинный

в рождественских яслях

маячит впереди

мы маленькие мы

осколки синей глины

мычащие во сне

бредущие во тьму

нам время пятки жжёт

нам ветер дует в спину

нам хлещет в лица дождь

и радостно ему

не надо лишних слов

над этою купелью

умыться и уснуть

и видеть как во сне

из каждого куста

горящего капелью

зелёная звезда

рождается во мне

мается: душа

земля качается случается

в ногах а чаще в головах

и ничего не получается

зима и снег увы и ах

подружка зимняя бессонница

беззвонница бесстыдница

ну что с тобою церемониться

ведь ты всё так же будешь лыбиться

и крепче чаю не заварится

и в чашке ложкою кружа

разлукой со стихами мается

моя бессменная душа

Детство на Оке

я помню этот лес: грибы, деревья

маслята, ельник, вот отец, а вот я

июль в зените, месяц в рукаве

отец кричит

– ну что?

– опять маслёнок!

маслёнок тоже в сущности ребёнок

а кто это там прячется – в траве?

но очень скоро выйдем мы из леса

там пруд не понимает ни бельмеса

блестят на солнце рыбы караси

и мы – на этом зеркале пейзажа

где темпера и глушь и тишь и сажа

и деревенька, Господи спаси

и дальше мы идём с отцом куда-то

в руке отцовской удочка зажата

в затонах окских ждёт подкормку лещ

скажи: скажи: ты жив ещё, ворюга?

узнаемся ль, увидевши друг друга

жизнь движется стремительней чем речь

ах лечь бы в речь отдав себя теченью

когда вся даль небес открыта зренью

и ты плывёшь всевидящ как река

в твоих руках уже играют рыбы

и вот за это, Господи, спасибо

что в звёздном небе движется Ока

Ветер

какое чудо

весь этот ветер

в лицо летящий

когда ты молод

когда ты Вертер

ты настоящий

ночная мякоть

сырого неба

тебя объемлет

густая липа

и запах мёда

пчелиный лепет

как пахнет каждый

растущий в небе

в земле сидящий

лишь только ветер

тебе расскажет

вперёдсмотрящий

и ты глотаешь

густую книгу

земного ветра

и рёв вулканов

гул океанов

бег километров

и задыхаясь

глядишь шалея

в окно ночное

на этот ветер

на эту нежность

в ночном прибое

Рыбы Декарта

                                        Ганне

Киев в осаде. И в каждом окне –

пена каштанного бунта.

Рядом с тобою завидует мне

вся соловьиная хунта.

Нам-то какой до бродяг интерес? –

пусть себе свищут, злодеи!

Ты музицируешь Данта топл[?]с –

где в этой музыке, где я?

Там, где над Киевом дремлет звезда,

плавают рыбы Декарта –

там мы играем друг друга с листа,