Федор Булгаков - Из воспоминаний придворной дамы о Тюльери 50-х гг.

Всегда снисходительная и сдержанная, графиня Стефания, по-видимому, скорее готова была притупить свое перо, нежели заострить его, и пожертвовать некоторой правдой, ради любви к молчанию. Однако-же, при императорском дворе были такие две-три личности, которых она не стесняется немного позлословить: «М-me Валевская справедливо считается одной из красивейших женщин при дворе: она сумела внушить весьма горячую симпатию императору и не менее горячую – императрице, что вдвойне говорит в её пользу. В ней больше практичности, нежели ума, но она умеет нравиться всем, – такая она вежливая, любезная, приятная, избегает напускать на себя важность и никогда не кичится великим фавором, каким пользуется при дворе. Она, наверное, лучшая страница в портфеле своего мужа».

«Граф Валевский, действительно, очень красивый лицом и положительно похожий на Бонапарта, – никогда не обладал талантом жены. Для него неведомо искусство создавать себе друзей. Он скорее отталкивает, нежели привлекает к себе. Он со страшной аффектацией позирует великим дипломатом, вечно обремененным делами. Прелестная его жена в данном случае гораздо искуснее его. Если он сочиняет и подписывает бумаги, то она создает и поддерживает его положение. Для своего мужа она – лучший документ в министерстве».

Довольно длинная глава посвящена подвигам «медиума» Юма, наделавшего много шума в свое время. Графиня Стефания де ла Пажери присутствовала на некоторых из сеансов, на которых «духи», вызванные Юмом, проявляли себя императору и его приближенным, предсказывая будущее, помощью ножек столов и кресел. В течение нескольких недель все столы – и все головы – вертелись в каком-то неистовом шабаше. По-видимому, никому не принадлежавшие руки, шалили в драгоценностях и дамских уборах. Дух великого Наполеона заговорил однажды. Целые канделябры, сами по себе, приближались к хорошеньким любопытным дамам, блондинкам и брюнеткам, стукаясь об их смущенные головки, издававшие при том глухой звук полой и пустой фаянсовой посуды. Генеральша де-Лурме, вдова, вызвала своего мужа, и к ней приблизился стул покачиваясь, совсем так, как покачивался покойный генерал.

Графиня Стефания видела все это или нечто в том же роде. рассказав эти вещи, она заключает, что во всех данных чудесах дело не обходится без «чрезмерно возбужденного воображения». Вот это действительно здравое размышление!

«Mon séjour aux Tuileries» заключается 1858 годом. В этом году графиня Стефания совершила путешествие в Германию. По возвращении её император и императрица встретили ее весьма дружелюбно и беседовали с ней в течение почти двух часов. На этом своем триумфе графиня прекращает свои признания, не скрывая своей радости. Она была тогда, видимо, в таком же настроении, как некогда г-жа де-Севинье, польщенная вниманием Людовика XIV. И она явно сдерживается, чтобы не сказать, подобно знаменитой писательнице: «по истине у нас великий император».