Дмитрий Хмельницкий - О пугливом Сталине и научно-историческом патриотизме

Можно было бы задать более разумный вопрос – были ли они антифашистами? Антифашизм определяется не просто позицией в драке, это образ мышления, неприятие государственных режимов фашистского типа. То есть, антифашизм – это борьба за демократию, а не наоборот. Красная Армия была сталинистской и поэтому антифашистской быть, по определению, не могла. Политические цели у советского правительства, а следовательно, у Красной Армии, были преступными независимо от того, нападала она, оборонялась или мирно выжидала удобного момента. Цель была: установить коммунистический режим насильственным путем там, куда удастся дотянуться. Вторгалась в Польшу и Прибалтику, оборонялась от Германии, давила сопротивление в восточно-европейских странах, подавляла восстание в Венгрии одна и та же армия, буквально одни и те же люди.

Следующая претензия Черняка к Суворову – методологическая. Он полагает, что раз Суворов сам заявил, что почти не использует архивных материалов, а пользуется, в основном, открытыми советскими материалами, то его книги ненаучны. В доказательство перечисляет несколько не использованных Суворовым известных зарубежных изданий о Второй мировой войне.

Аргумент этот имеет смысл только в том случае, если удалось доказать, что использованных автором материалов недостаточно для доказательств его теории, а самому критику известны архивные материалы, этой теории противоречащие.

Ничего подобного мы здесь не видим. Основную массу приведенных фактов Черняк просто не замечает, а собственных источников также не цитирует. Его рассуждения носят привычно общий характер и, как правило, были уже приведены, разобраны и опровергнуты Суворовым в его книгах, чего Черняк тоже как бы не замечает.

Архивы Генерального штаба – единственное место, где Суворов мог бы найти письменные доказательства своей теории, ему и его сторонникам недоступны. Впрочем, и его противники только там могут найти аргументы в свою пользу. Могут, но почему-то не находят, хотя сами архивы находятся практически в их руках.

Конечно, Суворов не может предъявить собственноручных приказов Сталина или Жукова о подготовке агрессии, но он анализирует сам процесс подготовки. И это оказывается совсем не сложно. Процесс налицо и доказательств в избытке. Как раз основной блок суворовской аргументации – ключевые доказательства подготовки Красной Армии к нападению на Германию весной 1941 г., его противники не пытаются оспаривать.

Цепляются к мелочам и, как правило, очень неудачно. Скажем, Черняк полагает, что если бы план нападения на Германию существовал, то «...командиры дивизий, корпусов, армий и фронтов, а также командующие флотами и руководители военной промышлен­ности... обязаны были бы знать об этом плане в деталях, принимать активное участие в подготовке, иначе план был бы обречён на неудачу. Отсюда вывод: сохранить в тайне план развязывания Второй мировой войны невозможно; значит, такого плана не существовало».

Очень неубедительно. Во-первых, с какой стати командиры всех уровней обязаны были знать абсолютно секретный стратегический план во всех деталях? Это всё равно, что рассказать о нём журналистам.

Полностью в план нападения на Германию могли быть посвящены всего несколько главных разработчиков во главе со Сталиным, Жуковым и Шапошниковым. До нижестоящих командиров план доводился в виде конкретных приказов о передислокации и т.п. Тем не менее, многим было ясно по характеру этих приказов, что речь идет отнюдь не об учениях. Суворов приводит массу примеров того, что, отправляясь якобы на манёвры весной и летом 1941 года, офицеры догадывались, что предстоит война. И уж никак не оборонительная. Я позволю себе повторить только одну цитату, слова генерал-лейтенанта Телегина:

«Поскольку предполагалось, что война будет вестись на территории противника, находившиеся в предвоенное время в пределах округа склады с мобилизационными запасами вооружения, имущества и боеприпасов были передислоцированы в приграничные военные округа».

Забавно и характерно, что судя по приведенным выше словам Черняка про «план развязывания Второй мировой войны», он считает началом Второй мировой войны нападение Германии на СССР, а не Германии и СССР на Польшу. Для советского историка это естественно, для нормального - странно.

Критике конкретных аргументов Суворова профессор Черняк уделяет крайне мало места, и она какая-то странная. Вот Суворов пишет о том, что до войны советское танкостроение ориентировалось, в основном, на выпуск легких быстроходных танков БТ. Это был танк-агрессор, рассчитанный на стремительные прожрывы по хорошим дорогам, которые тогда были только в Германии.

Черняк возражает: «...эту цель можно было осуществить с одним условием: если по БТ никто стрелять не будет. Максимальная толщина его брони составляла 20 мм, то есть пробивалась крупнокалиберным пулеметом». Но если для прорывов в тылы противника БТ, по мнению авторитетного критика, не годился, то для обороны тем более, тут броня еще важнее. Для чего же его вообще выпускали?

То же и с авиацией. Суворов приводит массу убедительных фактов о том, что перед войной упор был сделан на наступательную бомбардировочную авиацию, которая вся оказалась сосредоточена у самых границ с Германией, что разумно только при наступлении и самоубийственно при обороне. Он описывает гигантские масштабы подготовки военных летчиков в два предвоенных года. Их было так много, что им перестали присваивать офицерские звания, а сроки обучения сократили с трех лет до девяти, шести и даже четырех месяцев. То есть выпускали недоучек, способных только взлететь, отбомбиться и вернуться на аэродром. Вести воздушные бои их не учили, так как советская военная доктрина предполагала, что авиация противника будет в начале войны подавлена на аэродромах.

Критик удивляется последнему факту, а возражает так: «...большинство самолетов были устарелыми. С 1939 года по 22 июня 1941 года армия получила 17745 самолетов, но из них новых типов...– около 20 процентов“. Возможно, но каких типов? Прав Суворов или нет? Неясно.

Суворов пишет о формировании в СССР перед войной с Германией 10 воздушно-десантных корпусов, что служит явным доказательством агрессивных военных планов. Черняк возражает: «Такие корпуса могли служить и средством сдерживания напавшего противника».

А зачем сдерживать именно таким образом? Кстати Суворов и пишет о превращении после нападения немцев уцелевших десантных частей в обычные пехотные. Опять Суворов логичнее.

Совершенно неясно, что дало профессору Черняку право с такой уверенностью заявить в завершение статьи, что книги Суворова «...не выдерживают квалифицированной критики» и являются «образцом мистификации». Доказать это ему не удалось. Как впрочем и никому больше.

Чтобы судить о добросовестности научной дискуссии, не обязательно быть специалистом в данной области. У меня есть любимая книга «Стенограмма заседания августовской сессии ВАСХНИИЛ 1949 года». Это когда в СССР надолго покончили с генетикой. Партия сказала тогда свое слово только в последний день заседания. А первые три дня „менделисты-морганисты“ вовсю и в открытую рубились с лысенковцами. И не нужно было быть биологом, чтобы просто по характеру аргументов и методике спора определить, кто добросовестен, а кто нет. Кто апеллирует к науке, а кто защищает „политически верную концепцию“. Здесь ситуация похожа.

Ущербность позиции подобных критиков Суворова не только в слабости контраргументов, но и в отсутствии альтернативной концепции.

Предположим, что Суворов не прав и Сталин не собирался нападать на Германию в июле 1941 года. Тогда возможны три варианта:

1. Сталин собирался напасть позже, например, в 1942 году.

2. Сталин не собирался нападать вообще и готовился только к обороне.

3. Сталин поверил Гитлеру и ни к обороне, ни тем более к нападению не готовился, а занимался другими проблемами.

Первую версию Суворов подробно разобрал в «Ледоколе» и аргументировано отверг.

Доказательств того, что Сталин в 1941 г. был озабочен оборонительными мероприятиями до сих не обнаружено никаких. Видимо, их не существует в природе. Версию о полной незаинтересованности Сталина в военных проблемах можно не рассматривать за бессмысленностью.

Две последние версии в разных сочетаниях нам настойчиво внушались последние тридцать лет. Они были удобны, так как политически безболезненно объясняли катастрофу 1941 года. Но опирались, в основном, на веру советского человека в истинность печатного слова. Этот эффект срабатывал, на удивление, долго. Но теперь, когда Суворов создал и аргументировал свою концепцию, от его противников тоже потребовались аргументы. Оказалось, что нет не только контраргументов, но и самой контрконцепции.

То есть, на вопрос, а чем собственно занимался Сталин в предвоенное время, если не подготовкой нападения на Гитлера и Европу, ответа нет. Никакого. Вместо этого – яростное цепляние за второстепенные детали и обрывки прежней идеологии.