Александр Шубин - Ритмы истории

В 1700 г. казна накладывает руку на церковные доходы. Откровенно фискальный характер носит городская реформа. Дополнительный канал поступлений открывает денежная реформа (новое, более аккуратное, чем в XVII веке, введение медных денег) — монетный двор за два послереформенных года увеличил производительность в девять раз (9, с. 78). С началом Северной войны (Петру, в отличие от его аналогов, представился случай ввязаться в драку)[7] резко возрастают налоги, что вызывает разруху и голод, поборы взимаются со всего — с бород, цвета глаз, гербовой бумаги. Но главное достижение этой политики — окончательное закрепощение крестьянства: в 1718–1721 гг. проводится всеобщая перепись населения, и теперь каждый крестьянин закреплен за определенным поместьем (словно колхозом). Конечно, приусадебный участок колхозника гораздо меньше крестьянского надела, но ведь эта разница количественная. XX век несет с собой больший индустриализм, норовя и сельское хозяйство перестроить по образцу фабрики.

Но и в патриархальном XVIII веке властителей тянуло к индустриальной революции (не менее, чем Сталина, Кирова, Куйбышева и Орджоникидзе). Симпатизирующий Петру исследователь В. И. Буганов пишет: «Основа основ жизни всякого государства — труд народа, развитие промышленности и сельского хозяйства, торговли и транспорта. И Петр, прекрасно это понимая, немало усилий и нервов тратил для организации строительства мануфактур и торговых судов, дорог и каналов, мобилизовывал большие массы людей, крестьян и горожан на различные работы, а дворян и купцов поощрял и понуждал служить в армии и на флоте, в учреждениях и конторах, в лавках и на ярмарках. Люди гибли тысячами на стройках и заготовке леса из‑за голода и холода, плохого жилья и убогой одежды» (9, с. 129).

Не только труд народа, но и кости его стали фундаментом петровского, равно как и сталинского, государства. В погоне за процветанием крупных предприятий-монополистов Петр и соратники «принимали меры к свертыванию мелкой промышленности там, где основывали крупные заводы» (9, с. 130). Как и при Сталине, и даже в несколько больших масштабах, индустриализация Петра I была основана на применении рабского труда. Царю не нужно было собирать по всей стране «врагов народа», он просто приписывал к заводу местных крестьян, обрекая их на каторжный труд. Впрочем, позднее (в 30-е годы XVIII века по «романовскому» календарю) Сталин догонит своих предшественников, закрепостив рабочих в 1940 году.

Военизация общества преобразила и правящую элиту. Прежде всего, был нанесен удар по хозяйственным боярам. Весь господствующий класс теперь отрывался от своих хозяйств и должен был нести пожизненную административно-военную повинность. Из дворян выстраивалась четкая чиновничья иерархия, основанная на беспрекословном подчинении нижестоящих вышестоящим (словно ВКП(б) после 1929 г.). Феодалам было просто недосуг заниматься воровством крестьян друг у друга, а тут еще перепись грянула — крепостное состояние превращалось в безысходность. Необходимо было поставить последнюю точку — ликвидировать утечку крестьян на Дон, к казакам.

Осенью 1707 г. сюда прибывает князь Ю. В. Долгорукий для сыска беглых. Но — «с Дону выдачи нет». Начинается восстание, оно очень быстро поддерживается крестьянами соседних губерний. В 1929–1932 гг. крестьяне также отвечают восстаниями на введение «второго крепостного права». В обоих случаях подавление отличалось особой, показательной жестокостью — с тысячами казней, со ссылками, выжженной землей.

Все это преследует лишь одну цель — укрепить всевластие и военную мощь сверхцентрализованной бюрократической элиты. Во внешней политике это выразилось в «прорубании окна в Европу», где можно реализовать добытое рабским и крепостным трудом сырье и продовольствие. Сталину в 1932 году для расширения торговли не нужно было захватывать Прибалтику — в его распоряжении был Ленинград. (Все‑таки Сталин выполнит эту задачу XVIII века, оккупировав Прибалтику в 1940 году. По «календарю XVIII века» — это конец царствования Анны Ивановны. В XVIII веке подобная задача выполнялась на протяжении всего периода реакции, т. е. до 1953 года по «календарю XX века»).

Захватив прибалтийские порты, Петр, как и сталинское руководство, начинает вывозить из страны хлеб и лес, природные и продовольственные ресурсы в обмен на изделия промышленности, превосходящие по качеству отечественные. Поскольку масштабы эксперимента в XX веке были крупнее, чем в XVIII, Петр I привел народ к бедственному положению, а сталинское руководство поставило его на грань вымирания (голод 1932–1933 годов). Зато наши продукты на внешнем рынке были самыми дешевыми даже в момент всемирного кризиса перепроизводства 1929-33 гг. Деньги «на оборону» и безбедное житье у элиты имелись.

Важным элементом поддержания порядка в этой сытой, но недостаточно еще дисциплинированной элите, стала политика ограниченных репрессий. Когда вокруг царского сына Алексея объединились люди, не желавшие нести ответственность за происходящие в стране перемены, началось печально известное «дело царевича Алексея». Алексей Петрович по характеру своему не мог пользоваться теми методами, которым был привержен его отец. Поднимать Россию на дыбы он не хотел, а на дыбу не мог: «Привлек его Петр и к организации борьбы с участниками третьей Крестьянской войны на Дону и в прилегающих к нему областях. Как и в остальном, Алексей Петрович проявил незаинтересованность, халатность» (9, с. 151–152). «Незаинтересованность» в организации подавления собственного народа путем массовых пыток и казней — это ли вина перед историей?

У царевича было два выхода — или постричься в монахи (читай: заключение), или покинуть Россию. Он предпочел второе. В сентябре 1716 года царевич бежит в Италию. Этот поступок был пощечиной всей политике царя: «Ушел и отдался, яко изменник, под чужую протекцию, что неслыханно не точию междо наших детей, но ниже междо нарочитых подданых, чем какую обиду и досаду и стыд отечеству своему учинил,» — писал Петр (9, с. 158–159). Чтобы возвратить сына, отец идет на дипломатические демарши, но решающую роль играют обещания самому царевичу: «Что просишь прощения, которое уже вам пред сим чрез господ Толстого и Румянцева и словесно обещано, что и ныне паки подтверждаю, в чем будь весьма надежен» (9, с. 160). Слово Петра, однако, оказалось не надежнее сталинского. Сначала царевича заставили выдать сообщников, затем у них под пытками выбили показания против него же, напоминающие фантасмагории сталинских процессов (например о том, что предусматривалось истребление петровских сподвижников, а возможно, и всего населения страны). В июне 1718 г. начали пытать и самого царевича. 24 июня послушный Петру I Сенат вынес смертный приговор, но 26 июня царевич умер (возможно, он был задушен по приказу милосердного отца).

Удивительно (а может быть, и естественно), что советские исследователи предпочитают держать в этой истории сторону Петра, аргументируя материалами пыточного следствия. Это то же, что на основании материалов процесса «Промпартии» доказывать реальность ее существования.[8] Вообще дело царевича Алексея воскрешает в памяти события менее далекого прошлого: дело «право-левацкого двурушнического блока», «дело М. Рютина», «Заграничные операции НКВД», а также побег Мясникова из страны. Но прежде всего здесь следует остановиться на фигуре выдвиженца Сталина — Сергея Сырцова.

Механизм восхождения к вершинам власти в XX веке менее подвержен случайностям, чем в предыдущие периоды, когда на престоле оказывались «помазанники волей божией», а царевичи могли расходиться с царями во взглядах. С. Сырцов был сыном своей партии. Он шел на чудовищно жестокие акции (подавление казачьего восстания в 1919 г.), на поддержку беспринципных действий при разгроме оппозиций. Но в отличие от Сталина, оправданием этому было не стремление к власти, а фанатичная уверенность в том, что социалистическая идея принесет людям счастье. В 1929 г. Сталин делает Сырцова Предсовнаркома РСФСР. На премьера обрушивается поток информации, которая приводит к крушению его веры в правильность политики Политбюро. Он видит результаты перегибов в коллективизации и выступает против них. Показному характеру успехов первой пятилетки Сырцов посвящает свою статью «О наших неудачах, успехах и задачах». Единомышленниками его становятся видные большевики «с безупречным прошлым». Это: В. Ломинадзе — первый секретарь Закавказского крайкома; один из организаторов комсомола — Шацкин; некоторые члены ЦК. Начинаются обсуждения происходящего, их участники приходят к выводу о необходимости приостановить безудержный рост промышленности. Как станет известно, одновременно действует и кружок сторонников программы Бухарина, который выступит позднее в «деле Рютина».[9]

В 1930 г. за кордон бежит известный своей оппозиционностью Мясников. Он обращается к мировой общественности с разоблачениями сталинского режима. Сырцов отвергает «метод царевича Алексея» и решает выступить с тем же внутри страны. В августе 1930 г. выходит брошюра «К новому хозяйственному году», где Сырцов пишет о том, что бюрократизм подмял под себя задачи пролетариата, о необходимости сузить фронт строительства, тем более, что пущенные заводы на самом деле представляют собой «потемкинские деревни», при том, что рабочие живут хуже свиней, но и свиньям тоже живется плохо.