Андрей Буровский - Вся правда о российских евреях

Ведь для участия в руководстве общиной мало было быть, и даже не всегда было обязательно быть богатым.

Поголовная грамотность евреев — не следствие высокого развития производства. Не жесткая необходи­мость, без которой не сделаешь какого-то важного дела. Это совершенно иррациональное, параллельное жизни религиозное требование. Для крестьянина, для работника физического труда знание грамоты и чтение книг совер­шенно не обязательно. Возможности, конечно, расширяет, но скорее теоретически, чем практически.

Поголовная грамотность скорее готовит кадры для какой-то более сложной работы. Тех, кто хотя бы теорети­чески может стать чиновником, руководителем, предпри­нимателем, купцом, приказчиком, интеллектуалом, врачом.

Но ведь не это главное. И для крестьянина, извозчика, грузчика в порту, портного, разносчика, мелкого торгов­ца чтение книг раскрывает новые горизонты. Пусть он навсегда так и останется этим самым крестьянином или портным, но в его жизни будет присутствовать нечто высшее, какие-то отвлеченные духовные интересы. Это расширит его личность, изменяет сознание, делает его намного более сложной и многогранной личностью. То самое раскрытие потенциала, пусть не приложенное к зарабатыванию на жизнь.

Часто приходится слышать, что образование «было недоступно» крестьянам или мещанам мелких городов России еще в начале XIX века. А почему, собственно, так уж и «недоступно»?! И почему оно так вот «недоступно» для всех вообще крестьян и людей тяжкого труда во всем мире, во все времена?!

Евреи в качестве испанских и французских крестьян делают совершенно то же, что крестьяне-христиане. Точно так же пашут и сеют, подрезают ветки и окучивают пло­довые деревья, подвязывают виноградные лозы, таскают корзинки с фруктами и овощами, давят сок и так далее. И коз они пасут, и коров доят — точно так же. Но их головы заняты не только доением, подрезанием и вскапыванием.

Никто не мешал испанцам и каталонцам тоже учиться читать и писать. Прямой необходимости не было — но ведь были периоды, когда люди отдыхали от ежедневного тяжелого труда. Были выходные дни и праздники. Были долгие зимние вечера, когда ветер со Средиземного моря свистит над городками, задувая свечу. Были периоды лет­ней жары, когда можно было отвлечься от вскапывания и прополки огородов, а убирать урожай еще не время.

Это время можно было потратить на чтение книг и на обсуждение прочитанного — а можно было на танцы, вино, веселье. А кто-то тратил и на запойное пьянство. Если евреи находили время и силы на чтение — могли найти и все остальные.

Точно так же и горожане. Граждане Древнего Новгоро­да до покорения его Москвой были грамотны практически поголовно. В том числе и водоносы, огородники, гончары и плотники. Ведь никто не мешал этим людям заниматься чем угодно и распоряжаться своими жизнями, как они считают более правильным.

Если почти не знали грамоты жители Владимира и Чер­нигова — то вовсе не потому, что образование было им совершенно недоступно.

Еще в начале XX века основная масса русского и украинского народов оставалась необразованной. Не могли учить грамоту и читать книги? Тяжелая жизнь так замучила? Но почему тогда образование стало вполне доступно «миллионам жителей гнилых местечек, старьев­щикам, контрабандистам, продавцам сельтерской воды, отточившим волю в борьбе за жизнь и мозг за вечерним чтением Торы и Талмуда»9.

Ведь совершенно очевидно, что особых условий для учения этим старьевщикам и продавцам сельтерской воды никто не создавал. Это они тратили на учение свое время; кровное время, свободное от мелочной торговли. Не на питье водки, а вот на чтение Талмуда.

Иудаисты верят, что Господь Бог избрал еврейский народ, чтобы выковать из него некий новый тип человека. Именно так они трактуют свои отношения с Богом. Для того, мол, Бог заключал договор с Авраамом, гонял евреев по пустыне, посылал пророков, заставлял выполнять заповеди...

Не знаю, как насчет Бога: лично мне он ничего по этому поводу не сообщал. Но вижу очень хорошо: евреи и сами выковывали новый человеческий тип. Уже самым фактом грамотности евреи создали общество с новыми качествами своих членов независимо от их рода занятий.

Интересно, что евреи вообще придают культуре очень большое значение. Самые крупные, ведущие культуроло­ги России и Европы — евреи. Лотман, Вейнберг, Каган, Рабинович, Барг, Спивак, Клейн... Самое полное опреде­ление культуры в современной культурологии дано как раз П.И. Вейнбергом: «Отношение к самому себе, другим людям, обществу, живой и неживой природе, которое проявляется в практической деятельности и передается новым поколениям путем воспитания»10.

Это отношение надо было изменить, чтобы стать поголовно грамотными (что и произошло в Вавилонии). А потом поголовная грамотность уже сама влияла на это массовое отношение.

Что же пришлось изменить? В первую очередь — саму религиозную основу иудаистской цивилизации. Иудаизм.

Христианство тоже создает тип активного, деятельного человека. Для нас идеал находится вне мира. Идеал — только у Бога. Материальный мир, и в том числе сам человек, весьма далек от совершенства. Сравнивая мир с идеалом, христианин стремится если и не привести его к полному совершенству (что невозможно), то хотя бы приблизить к идеалу.

Сравнивая с идеалом самого себя, христианин вынуж­ден делать вывод о своей греховности и делать принци­пиально то же самое — совершенствовать себя самого.

Ведь в человеке, как мы верим, сталкивается высшее, божественное, и тварное — то есть животная, природная сущность. Тварное и божественное борются, и свободная воля человека определяет, что же именно в нем победит.

Христианство формирует в человеке некую тревож­ную черту, которой, похоже, начисто лишен язычник. Если мир — арена вечной схватки дьявола и Бога, то ведь никто заранее не сказал, что добро непременно победит. И уж конечно, оно не победит без участия людей... В том числе и без твоего лично участия. Мир требует постоянного внимания, постоянных усилий, постоянного усовершенствования. Христианин просто обречен принимать обязательное участие в созидатель­ной работе и озираться вокруг в непрерывной тревоге: а не происходит ли чего-нибудь неподходящего?! Чего-то, что требует его вмешательства, чтобы устроить божий мир хотя бы чуть более разумно?

Но если сравнить христианина с иудаистом, тут же выясняется и христианин — типаж все-таки более спо­койный.

Ведь в мире присутствует Бог. Дух Святой разлит в мире, и мир хоть в какой-то степени, но благ и свят. Он совсем неплохо устроен и никак не оставлен Богом.

В мире уже был Мессия, и он недвусмысленно сказал, что еще придет в мир перед концом. Причем концом, кото­рый ничего особенно плохого не сулит ни уже умершим, ни дожившим до конца времен. Грядет суд, и каждый из нас получит по заслугам... Так что же мешает вести себя так, чтобы не вызвать Божьего гнева? Кроме того, Господь милостив. Мы — не только Его творения. Мы верим, что душа — от Бога. Бог присутствует в нас.

Устами Своего Сына Бог сказал людям, что мы — Его дети и что он милостив к нам. Бог говорил с нами в по­нятных нам терминах: «Кто же, если сын попросит у него хлеба, даст ему вместо хлеба камень? И если попросит рыбы, кто же даст сыну вместо рыбы змею»11.

А вот иудаист вовсе не считает, что в мире разлита божественная благодать! Мир не благой, хотя с тем же успехом и не отвратительный. Он просто есть — никак особенно не окрашенный, как и мир язычника. Мир дан человеку для прокормления, но — «в поте лица своего».

С этим неблагодатным миром, данным иудею для прокормления, можно поступать по-свойски, изменяя и преобразовывая. Но, с другой стороны, ведь и не по­могает никто...

Еврей гораздо больше предоставлен самому себе в этом мире, чем христианин. Его Отец гораздо меньше опекает его, и потому ему жить куда страшнее. Но и сы­новняя позиция у еврея слабее. Волей-неволей еврей сам принимает решения, без оглядки на Бога. Это даже не «На Бога надейся, а сам не плошай», это вынужденная взрослая жизнь в мире, где тебя никто не защитит.

Иудаист гораздо сильнее предоставлен в мире самому себе, намного меньше обнадежен Богом и утешен, чем христианин.

Это очень жестко открылось мне в обстоятельствах неприятных и трагических: не достигнув 41 года, уми­рал от рака мой друг. Страшно было видеть, как мечется молодой, умный и активный мужик, не в силах смириться со своей страшной судьбой.

Среди прочего, Дима обратился и к религии... Мама еврейка, и позвал он раввина. Оказалось, раввин со­вершенно не способен утешить умирающего человека, примирить его с надвигающейся неизбежной смертью. Наверняка Диме еще и не повезло: уж конечно, есть на свете раввины — хорошие психологи, раввины — утеши­тели, раввины — отцы родные. Но вообще-то раввин очень отличается от христианского священника. Он — скорее юрист, законник, чем священник в христианском смысле этого слова. Его цель — не привести человека к Богу и не примирить человека с жизнью и смертью.