Александр Беляев - Всемирный следопыт, 1926 № 07

— Я вас не совсем понимаю, сэр.

— Если это лосось, то откуда вы его взяли?

Барлик рассказал историю всех своих мытарств, и в конце рассказа хозяин восторженно пожал его руку.

— Мне вся эта история доставила весьма мало удовольствия, сэр. Меня задержали на конечной станции. Туда дали знать по телефону, чтобы меня арестовали, как безбилетного пассажира. В конце концов, меня отпустили, разрешив уплатить за проезд, но это произошло только потому, что автомобиль мистера Де-Коттерэна был выслан встретить меня, то-есть, извиняюсь, я хотел сказать вас, сэр.

— А что сказал мистер Де-Коттерэн?

— Он был чрезвычайно добр, сэр, и очень удобно устроил меня на ночь. По его словам ему известно, что вы по пятницам кушаете только рыбу. Так как у них поблизости рыбы найти нельзя, он взял на себя смелость заказать этого лосося и просить вас привезти его с собою.

— А вы ему сказали, что телеграмма его опоздала и мы отдали его рыбу?

— Нет, я счел более разумным оставить все это дело на ваше усмотрение.

— Правильно. Но почему вы привезли рыбу обратно?

— Да, ведь пятница прошла, не так ли, сэр? Сегодня вечером вы можете кушать, что угодно. Мистер же Коттерэн лососины не любит. Он сказал, что в лавке рыбу эту возьмут обратно.

— Возможно. Но моих двух лососей не возьмут обратно в лавку. В сущности, одного из них у меня даже больше нет, таким образом, вернуть его я все равно не могу.

— Это очень загадочно, сэр. Вы, насколько мне помнится, сказали, что оставили его в ванной.

— Я его положил в самую ванну, Барлик. Полагаю, что он ожил в холодной воде, выскочил в окно и разможжил себе голову о мостовую двора, куда собрались все коты, проживающие на Моунт-Стрит, и с'ели его без остатка.

— Ни разу не случалось мне слышать что-нибудь подобное, сэр.

Барлик вышел в переднюю и надавил кнопку звонка. Через несколько минут появился сторож, охранявший квартиры в отсутствии жильцов.

— Вам известно что-нибудь о лососе, бывшем в ванной? — спросил Мак-Клени.

— Конечно, известно.

— Какое вы имели право вынуть рыбу из нашей ванны без разрешения?

— Сегодня утром, сэр, когда вы только что вышли и в вашей квартире никого не было, сюда пришел посланный от рыботорговцев Джилль и Джиггльсвик. Он показал мне телеграмму, отменяющую заказ на лосося, которого им раньше поручено было доставить сюда. Вы разрешили мне действовать за вас и мистрисс Мак-Клени по собственному соображению, когда никого из остальных нет дома. Я вошел в квартиру и стал искать рыбу, вынул ее из воды, от которой она уже начала пухнуть, вытер ее купальными полотенцами, упаковал и передал лицу, называвшему себя ее законным владельцем. Если я поступил неправильно и если мне не следовало отдавать посланному рыбу, которую вы держали в ванне, вам, может быть, будет приятно узнать, что для вас только что принесли пакет, тоже, повидимому, содержащий какую-то большую рыбину.

— В нынешнем году, повидимому, улов лососей недурен! — заметил Мак-Клени, закуривая папиросу.

— Еще один лосось! — ужаснулся Барлик. — Откуда же этот-то взялся?

— Мне кажется, я расслышал имя Тендеринга. Да, именно Тендеринг, Уппер-Гросвенор-Стрит. Принесший рыбу сказал, что мистер и мистрисс Тендеринг в настоящее время проживают в Швейцарии со всей своей семьей и что он счел разумнее всего принести рыбу обратно, пока она не протухла.

Мак-Клени разразился громким хохотом и, вытащив нового крупного лосося из обертки, принялся кружиться с ним по комнате.

— Вы опять опоздаете на поезд, сэр, — предупредил его Барлик.

— Какое мне дело до поезда! Я остаюсь дома и завтра, в воскресенье, устраиваю рыбный пир.

В понедельник вернулась домой из Шотландии Сесиль Мак-Клени, веселая и румяная после пребывания на свежем воздухе. Она рассказала мужу, что в гостях ей даже разрешили попытаться половить лососей, и с удачей, часто выпадающей на долю новичков, она поймала на удочку большого лосося. Хозяин дома, где она гостила, непременно пожелал, чтобы она взяла лосося с собой, хотя он и был слишком велик.

— Конечно, — добавила она, — мы можем отрезать себе кусок и послать рыбу знакомым, имеющим большое семейство, вот хотя бы Тендерингам.

Музей Народов СССР.

Очерк Ю. А. Самарина.

На живописном берегу Москвы-реки, перед Ленинскими (Воробьевыми) горами, среди столетних лип, в тенистом парке, который извилистыми аллеями сходит по площадкам к самой реке, находится старинный барский особняк (Мамонова дача), типичный памятник русского зодчества конца 18-го века.

В этом здании разместился теперь Центральный Музей Народоведения. Этот дом, заброшенный до революции и использованный, как лечебница для душевно-больных, теперь зажил новою и деятельной жизнью.

Внутри здания и снаружи его проходят перед глазами зрителей в пестром разнообразии облики всех народностей Советского Союза. Как признак нового быта и символ советской национальной политики, мелькают на фоне белой громады старого здания пестрые чалмы узбеков и бухарцев, самоедские оленьи малицы, якутские шаманы и проч., собранные в культурном центре братского союза республик.

Основное свойство конституции СССР, давшее полное самоопределение всем народностям России, выдвигает насущный вопрос о взаимном познании этих народностей, уяснении их быта, культурных особенностей и достижений.

Развивающееся после Октябрьской революции культурное строительство новой России поставило одной из своих задач дать наиболее живое и целостное представление о национальном быте того или другого народа, сосредоточивая внимание посетителя на какой-нибудь характерной сцене из народной жизни.

Основанный летом 1924 года, Центральный Музей Народоведения получил в начале своей деятельности этнографические коллекции с Всесоюзной Сельско-Хозяйственной Выставки 1923 г. и, кроме того, в него вошли старые коллекции Этнографического Отдела б. Румянцевского Музея.

Создание обстановочных сцен — совершенно новая система музейной экспозиции, неизвестная и неприменяемая до сих пор в русских музеях. Образцы ее известны кое-где в Западной Европе, но особое признание получила она в Швеции, где имеется Музей «Скансен» — огромный парк, превращенный в Музей Краеведения. Все части Швеции представлены в нем характерными для них постройками, обставленными предметами соответствующего трудового и домашнего обихода с живыми представителями данного района.

И вот теперь культурное строительство современности создает и в Советской России такой же Музей-парк, где перед зрителями в миниатюре проходят все народности нашей необ'ятной родины, со всеми их национальными достижениями и особенностями.

Со времени своего основания Центральный Музей Народоведения непрерывно организует научные экспедиции во все части Советского Союза для изучения и собирания этнографических материалов.

Специалисты-этнографы, отправляющиеся в экспедиции, поддерживают живую связь с населением и доставляют в Музей наиболее интересные предметы и сведения, живо связанные с народным бытом.

За истекшие почти два года работы Музею удалось развернуть большое количество сцен из народной жизни; в этих сценах отсутствует обычная музейная холодность, непременно связанная с стеклянными витринами и так отпугивающая зрителя не специалиста.

Осматривая Музей, вы как бы переноситесь то в один, то в другой дальний уголок нашей обширной родины.

Вот перед вами крайний Север. Подлинный самоедский чум, окруженный самоедами в меховых малицах, санями и оленями; внутри юрты горит огонек. Невольно, глядя на эту сцену, переносишься в далекую и холодную тундру.

Якутский дом — деревянная бревенчатая изба с внутренней обстановкой и фигурами якутов и якуток, занимающихся своими трудовыми промыслами; на стенах развешаны рыболовные снасти и охотничьи принадлежности, которые дают зрителю представление о том, как трудится и чем занимается эта отдаленная от нас дикая сибирская народность.

В бурятской юрте можно видеть жизнь и обстановку шамана (жреца) со всеми принадлежностями ламаитского культа.

Интересно представлен уголок Узбекистана; попадая туда, зритель на миг забывает, что он в Москве, и кажется ему, что он прохаживается по живому средне-азиатскому базару с торговыми палатками. Вот перед ним торговец коврами и шелком, лавка кожевенных изделий, продавец медной посуды и типичная средне-азиатская чайхана (чайная), бродячий дервиш, богатый узбек на осле и др. уличные бытовые сцены.

Видя перед собой киргизскую кочевую кибитку, зритель переносится в бесконечные степные дали, где из года в год кочует этот народ-кочевник. Кибитку окружают киргизы, занимающиеся своими ремеслами: женщина сидит за своеобразным ткацким станком, погонщик ведет верблюда, на котором сидит богатая и нарядная женщина-киргизка. Внутри юрты, устланной войлоками, со всей подлинной обстановкой, — типичная семейная сцена с несколькими мужскими и детскими фигурами, которые освещаются тлеющим по середине юрты костром.