Елена Хаецкая - Как писать книги

Ну и, раз уж речь зашла о Достоевском, приведу пример виртуозной работы с внешностью героини. Впервые мы видим Настасью Филипповну на фотографии глазами князя Мышкина. То есть, она предстает нам дважды опосредованно: ее увидел фотограф, потом ее увидел князь — и вот нам позволено заглянуть князю через плечо и выслушать его рассуждения. Наше восприятие уже полностью подготовлено для восприятия этого вымученного, изломанного существа. Она никогда не предстанет нам естественно, без посредников. Мы не увидим ее лицом к лицу, всегда она будет дана как бы сквозь стекло. Мы даже не увидим в ней того, что видел князь Мышкин. Фотография, взгляд через плечо — и все. А сколько любопытства она сразу в нас пробуждает!

Когда текст уже написан, имеет смысл посмотреть, хотя бы из простого любопытства, какое определение, данное вами герою, у вас самое частое. Какое слово повторяется чаще всего? Помню, проделала эту операцию для «Хальдора из Светлого города», вещь ранняя, еще до «Меча и Радуги», т. е. практически тренировочная — «подход» к первому большому роману. Оказалось, что чаще всего я там использую определение «грязный», причем это относится как к положительным персонажам, так и к не очень положительным (злодеев в чистом виде нет — в те годы у меня была проблема с созданием конфликтов, как я уже говорила). Грязным было все — трава, вода, волосы, руки, лица. Не были грязными только мысли. В общем, герои были «на лицо ужасные, добрые внутри». И это создавало совершенно определенную обстановку. С одной стороны, конечно, слишком много «грязных» — перебор; с другой — возникало чувство безнадежности, тоски, и это угнетало читателя (по тонкому замыслу автора) — передавало ему ощущения главного героя.

Если вы пользуетесь таким приемом, помните:

Определение, которое традиционно дается плохому герою и которое вашей авторской волей постоянно дается хорошему (грязный, пьяный, нечесаный, нервный), действует на воображение читателя сильнее, нежели традиционно хорошее определение, постоянно даваемое вами хорошему герою (добрый, умный, честный, чистый). Ну и наоборот, если злодей, как вы постоянно подчеркиваете, красивый и спокойный, — то это очень, очень зловеще и не сулит ничего хорошего.

Не пересаливайте и не перебарщивайте. Если в мире все «грязное»: земля под ногами и небо над головой, то сначала станет тоскливо, а потом смешно.

Помимо повторяющихся определений имеет смысл обратить внимание — не повторяются ли кое-какие «бытовые действия»: не слишком ли часто у вас герой пожимает плечами, оборачивается, останавливается и оборачивается (со значением), поднимает глаза и улыбается («улыбнулся, подняв глаза»), ну и прижимается лбом к холодному стеклу, конечно же. Все эти фразы обычно сопровождают диалог — небольшие движения, которые герои делают, разговаривая или завершая разговор. Направился к выходу, остановился, обернулся, улыбнулся, подняв глаза: «А вас, Штирлиц, я попрошу остаться».

В принципе, все это может и даже должно присутствовать в тексте, но автору следует бдить: чтобы не повторялось в одном диалоге, чтобы один герой не завершал разговоры всегда одним и тем же способом («направился к выходу, остановился, обернулся»).

Имя для героя. Это очень важный момент.

В реальной жизни родители дают детям имена, руководствуясь самыми разными побуждениями: «в честь дедушки», «чтобы только не дразнили», «нравится», «редкое», «в честь Владимира Ильича Ленина». Праотец Иосиф назвал сына в память о событии собственной жизни: «Прославил меня Господь в стране чужой».

Когда мы подбираем имена для героев, побуждения у нас совсем другие. Что и понятно.

Имя в Реальности-2, в искусственной реальности литературы, успевает обрасти ассоциациями. В Реальности-1 мальчика могут назвать Артуром в честь дедушки, из соображений «мне нравится» или из соображений «редкое имя». В Реальности-2 мальчик-Артур потащит за собой шлейф трагической судьбы: король Артур, Артур Бретонский (убитый в юности) и еще некоторое количество исторических-литературных Артуров, которым сильно в жизни не повезло. Если персонажа зовут Лиам — однозначно это будет неудачник. Не встречала ни в литературных сочинениях, ни в кино, ни в легендах ни одного удачливого Лиама. Если идут по дороге Пьер, Жан и Лиам, то людоед сожрет Лиама. Причем персонаж с другим вариантом того же имени — «Вильям» — Билл, скажем, — вполне себе удачливая персона. Почему? А вот. Так сложилось. Второй по неудачливости — Каэл. Опять же, мое, чисто субъективное, наблюдение. Изольда должна быть прекрасной. Непрекрасная Изольда — все равно отсылка к той, которая прекрасная (антоним, обманутые ожидания как прием). Маленький смешной человечек Эркюль Пуаро носит имя Геркулеса — внешне он полный контраст Геркулесу, но интеллектуально он, наоборот, сущий Геркулес. Это даже обговаривается в каких-то рассказах.

Примеры можно продолжать, у каждого свой, более-менее устоявшийся список ассоциаций. Все это субъективно и все работает.

Когда вы даете имя герою, не забывайте о том, что это же самое имя носил до вашего героя какой-то другой герой, и какой-то отпечаток этого обстоятельства на имени остался. Данный факт необходимо учитывать. И неважно, как вы его обыграете: синонимично или антонимично.

Для меня очень часто первая встреча с героем начинается с имени. Имя рождает образ, какие-то ассоциации. И потом начинается волшебство, когда — «из пустоты, из ничего, из сумасбродства моего вдруг проступает чей-то лик и обретает… плоть и страсть…»

Будучи подростком, я сочиняла всякие «р-романтические» истории для себя. Я их даже не записывала, там все было кр-роваво, и все стр-радали. Но я записала в Тайном Дневнике подобранные этим героям имена и каждому добавила характеристику. Любимым было имя «Бертран». Он был широк в кости, молчалив, надежен. Пьеса «Роза и Крест», которую я не читала, а смотрела в театре-студии Политехнического института (отличная была студия и великолепные у них были спектакли, мы там и «Дракона» впервые видели…), только подтвердила «образ Бертрана». Впоследствии я постоянно то мысленно полемизировала с Блоком на этот счет, то соглашалась с ним. Много было тогда этих «диалогов» с автором «Розы и Креста».

И годы-годы спустя, сочиняя историю «Бертрана из Лангедока», я играла с любимым именем: здесь «похож», а здесь — «противоположность» «Бертрану».

На «Бертрана» был по-настоящему похож Гай Гисборн из «Меча и Радуги». Но он — персонаж из легенды, у него традиционное имя, и имя это очень, очень трагическое: имя диктатора, которого предал друг; имя персонажа заблуждающегося, хорошего, но попавшего по случайности «на сторону плохих», имя из «Обитаемого Острова».

Сейчас я рассказываю собственные ассоциации. Рассказываю, как манипулировала именами в своем сознании.

Я не посмела бы назвать героя «Бертраном» и опубликовать текст — просто Бертрана де Борна действительно так звали.

Я не посмела бы назвать героя Гаем, это слишком личное, но Гая Гисборна действительно так звали.

Потом я уже не играла с именами так открыто. Но всегда работало правило: имя тянуло за собой образ, образ давал картинку, возникал характер — начиналось действие.

Имена подбирать трудно. Русские имена подбирать особенно трудно. Реальность-2, особенно фэнтези-миры, предполагают какую-то отстраненность, сказочность, а героиню зовут, например, Наташа. «Наташа» рождает совершенно другие ассоциации, какие уж тут единороги. Требуется определенное усилие, чтобы связать «Наташу» с единорогом. Поэтому часто берут более-менее обиходные у нас, но не традиционные русские имена: Диана, Алиса, Клара, или дают имена-прозвища — Лисичка, Тайка. Берут имена прибалтийские, немецкие. У Казанцева имена изобретены искусственно: «Аве Мар», «Гор Зем», «Ум Сат» и т. п. В общем, можно пользоваться любыми средствами, но главное — имя литературного героя всегда должно быть осмыслено автором.

Чисто техническое правило — желательно, чтобы имена не были на одну букву, потому что читатель запутается. Не обязательно этого правила строго придерживаться, но если персонажей зовут «Кевин», «Карбон», «Кельвин», «Катар» и «Кидар», то читатель с гарантией запутается. И не факт, что захочет разобраться.

Бывают имена, для русского слуха странные или смешные, например, Гад. Хуже всего обстоит дело, на мой взгляд, с именем Болдуин. Дети традиционно кричат: «Балда!» Другой вариант — «Бодуэн» — у некоторых товарищей ассоциируется со словом «бодун». А если вы пишете о крестовых походах, вам этого имени не избежать. Тут вообще ничего не поделаешь, «аллергия лечится привыканием». Но вообще, как говорил мой самый первый редактор, предполагать следует худшее и всегда-всегда проверять текст и заголовки на глупые ассоциации. Чтобы «кто-нибудь не подумал лишнего». Мой первый редактор был жутким перестраховщиком. Однако совет не лишен оснований.