По наклонной - Дмитрий Шестаков

Гостиницы не всех могут удовлетворить и не всегда. Вот и едут сюда студенты, приезжие, военные. А кто сдаст им здесь площадь? Тот, кто хочет сорвать побольше и от налога увильнуть, спекулянты. И еще алкоголики, сводницы…

— Да-а, — понимающе вздохнул я.

— Никому до этого дела нет, — продолжала бабушка. — Моя дочь живет в соседнем доме, он на капитальный ремонт идет. Год уже его расселяют и еще год будут расселять. Квартиры коммунальные, половина комнат пустует. Почему бы не сдавать их тем, кто приезжает в Ленинград в командировку, на учебу, брать у них подписки об освобождении комнат по первому требованию? Будет подходить время ремонта — предложить переехать в другой дом. Такие дома есть рядом. И людям хорошо, и государству. Только спекулянтам пришлось бы от этого туго. Так нет, будут штрафовать, гонять людей, как будто этим можно что-то решить. Скажу больше. Здесь не только торгуют государственной жилплощадью. Сюда приезжают и настоящие проходимцы, чтобы заманить неопытных, подпоить и обобрать или еще что-нибудь сделать… с девушками, например…

Моя собеседница говорила правду. Меня не надо было убеждать в этом. Совсем недавно пришла ко мне приятная молодая женщина, мойщицей окон в «Невских зорях» работала, замужем дважды была, и оба раза неудачно. Пришла и подала заявление: «Прошу привлечь к уголовной ответственности гражданина Бринчука за изнасилование». Я предложил ей рассказать, как все это было. Оказалось, что она, расставшись со вторым мужем, направилась к Львиному мостику, чтобы снять комнату. Бринчук заметил ее, представился инженером и сказал, что может сдать ей по сходной цене свою однокомнатную квартиру, поскольку сам он живет у жены. Она посмотрела квартиру и в тот же день перевезла туда свой гардероб: дубленку, демисезонное пальто, костюмы, платья, шляпы и парики, белье и обувь. Неделю спустя поздним вечером в квартиру позвонили. Она открыла дверь и увидела хозяина. Бринчук объяснил, что был рядом по делам, задержался, домой ехать далеко, транспорт ходит редко, и попросил разрешения переночевать на кухне, на раскладушке. Она согласилась: не выгонять же человека из собственной квартиры на улицу! Он сказал, что у него с собой есть бутылка хорошего вина, и предложил выпить за знакомство и новоселье. Выпили, поговорили немного. Бринчук ушел на кухню поставил раскладушку и выключил свет. Вскоре она заснула, а проснулась оттого, что ощутила на своем лице его горячее дыхание…

— Когда это случилось? — спросил я у заявительницы.

— Разве это имеет значение? — возмутилась она. Допустим, полгода назад…

— Почему вы сразу не подали заявление?

— Я надеялась, что он отдаст мне мои вещи…

— Он их вернул?

— Нет, до сих пор держит у себя…

— А когда вы ушли от него?

— Да вот уже месяц… Я бы раньше ушла, если б было куда…

— У вас следы насилия были?

— Какие следы?! Я же спала…

— Простите, но одного вашего заявления, притом запоздалого, маловато для привлечения к уголовной ответственности…

— Маловато? Для такого развратника, как Бринчук, маловато?! А сколько девушек он обидел! Одна до меня жила. Я познакомилась с ней, когда она за своими вещами приходила. Бринчук ей тоже не отдавал…

Я разыскал эту девушку, чтобы проверить доводы заявительницы. Она вела себя замкнуто и далеко не сразу рассказала о том, как попала в сети к Бринчуку. Но это была совсем другая, полная драматизма история.

— Почему вы не заявили о случившемся? — спросил я у девушки.

— Боялась позора, — ответила она. — И потом… чем бы я доказала?

— Доказательства у вас были. Их и сейчас можно собрать.

— Мало…

— Решать, мало или достаточно, — это наше дело. Вы подумали о том, что оставляете безнаказанным преступника, в руки которого могут попасть новые жертвы?

— Я думала, конечно, об этом, но надеялась, что он испугается, перестанет…

— Теперь вы желаете, чтобы он был наказан?

— Да…

Я позвонил Бринчуку, попросил его приехать в прокуратуру. Он сказал, что плохо чувствует себя и явиться не может. Тогда я предложил ему встретиться в жилконторе. Он согласился, но не пришел. Квартира его оказалась закрытой. Со следующего дня он перестал отвечать на телефонные звонки и на работе больше не появлялся.

Пришлось возбудить дело без его объяснений. Вскрыли квартиру, сделали обыск, нашли записную книжку, в которой оказались адреса еще двух студенток и письма их родителей. Судя по письмам, Бринчук шел на все, чтобы не сесть в тюрьму. Он обещал жениться сразу на обеих девушках…

В поисках Бринчука я собрал жильцов дома, стал опрашивать, кто и что знает о нем и о его делах. Жильцы долго молчали. Потом одна женщина, соседка этого прохвоста, крикнула: «Он, хам, ночами покоя никому не давал! То возня у него, то стоны, то плач!» И пошло, и пошло… Я спросил: «Где же вы раньше-то были?» — и услышал в ответ: «В первую очередь на Бринчука должны были заявить его жилички». Железная логика… только кому она на пользу? И все-таки именно с их помощью я нашел его. Ночью он пытался проникнуть в квартиру, которую я после обыска закрыл на свой замок и опечатал. Соседи по лестнице услышали шум, позвонили в милицию…

Вспомнив дело Бринчука, я встал, попрощался с бабушкой и пошел на работу. Оно, это дело, тоже, наверное, приснилось бы, если бы не жена…

— Про какую же галиматью ты говорила? — спросил я у нее, чувствуя, что она еще не заснула.

— Отстань, скоро утро, — ответила она. — Кроме своей работы, ты ничего не знаешь, даже ночью. Сон тебе в руку, спи…

Владимир Плотников

ПОДАРОК

Если бы меня спросили, какое время суток я больше всего люблю, я бы ответил — вечер. Почему? Да потому, что только вечером следователь получает возможность спокойно, не дергаясь, обмозговать результаты своей работы, спланировать ее на будущее и, если хотите, помечтать…

В тот вечер, о котором пойдет речь, я задержался на службе именно с этой целью. Попив чайку, настроив транзистор на музыкальную программу «Маяка», я разложил на столе накопившиеся за последние дни документы и принялся перечитывать их. Но вскоре мой покой