Геннадий Герасимов - Общество потребления: мифы и реальность.

Леланд начинает собирать компрометирующий материал на начальника. Ему везет: он находит запись беседы, где тот выражает стремление создать «климат дружбы в американо-советских отношениях и от него перейти к созданию длительного мира между всеми народами».

О столь ужасной крамоле докладывают самому президенту. У него открываются глаза: «Это соглашение об ограничении стратегических вооружений было предупредительным подземным толчком, а теперь последовало настоящее землетрясение для американской политической жизни».

Разбираются различные способы устранения Ховака. Выбор падает на принуждение к самоубийству, что и осуществляется [72].

Какие мысли возникнут в читательской голове по прочтении? Мысли о том, что разрядка пахнет изменой…

Еще более далеко идущим вариантом на тему о «советском проникновении» можно считать роман Констанс Кэри «Предложение Чехова».

Действие происходит в год президентских выборов. На финишную прямую выходит кандидат Ти Хоффман, газетный магнат. Журналист Роберт Риверс наталкивается на таинственные убийства друзей и знакомых кандидата. Он идет по следам лучше всякой ищейки и после трехсот страниц невозможных приключений Риверс обнаруживает, что Хоффман — советский агент, затаившийся в стране с самого конца войны.

«Риверс, — замечает автор, — не мог не содрогаться при мысли о вражеском агенте на посту президента. Эта мысль никак его не покидала» [73].

Читателю предлагают содрогаться за компанию. И этому здесь помогут роман Джоффри Хаусхолда «Красный гнев» или Джозефа Хоуна «Шестой директорат». В них тайные агенты гоняются друг за другом по всему белу свету [74].

Стандартной сюжетной канвой являются приключения ученых в сетях разведывательных служб.

Академик Павел Донатович Кимераков из романа Лесли Эпштейна «П. Д. Кимераков», поехав на международный геронтологический конгресс, молодеет от обворожительной Лауретты. Вернувшись, скучает, зачастил в московский ресторан «Третий мир», где заказывает лапшу в форме букв алфавита, составляя на дне тарелки любимое имя: «Лауретта». Вскоре обольстительница прибывает в гости и прямо в постели в номере гостиницы «Варшава» требует от академика сведений о здоровье советских космонавтов [75].

В книге Роберта Литтелла «Бегство А. Дж. Левинтера» сюжет позакрученнее. На сей раз американский ученый Левинтер, поехав на экологический конгресс в Токио, бежит в Советский Союз, чтобы рассказать о керамической защите американских ракет… [76].

— Твой папочка только что обнаружил, что он достаточно значителен, чтобы в его конторе установили подслушивающее устройство

Многих авторов привлекает транссибирская железная дорога. В наши поезда дальнего следования перекочевали персонажи из когда-то модного для детективных сюжетов «восточного экспресса».

Бриан Гартфилд в книге «Восхождение Романова» придумал заговор с целью возвращения к власти отпрыска царской фамилии. Американские самолеты выбрасывают диверсантов, которые должны перехватить правительственный поезд. Но поезд оказывается не правительственным, а его двойником… [77].

Несколько больше везет разбойникам с железных дорог в романе Дерека Ламберта «Пересадка Ермакова». Им удается-таки перехватить поезд на перегоне между Читой и Улан-Удэ, но ненадолго и в конечном счете безрезультатно. Цель была — потребовать от Советского Союза передачи Западу всех его ядерных специалистов [78].

Еще об одном подобном сочинении, романе Уильяма Адлера «Транссибирский экспресс», профессиональный журнал «Паблишерс уикли» отозвался так: «Фундаментальные несуразицы настолько велики и их так много, что они перестают мешать наслаждаться фабулой, дo отказа напичканной интригами, насилием и неожиданностями» [79].

Из шпионских романов проскочил в «бестселлеры» опус модной сочинительницы детективов Элен Маккинес «Агент на месте». Открывается он встречей агентов в Центральном парке в Нью-Йорке. Они должны разыскать секретный меморандум НАТО против «слепого восприятия разрядки как магического слова» [80].

В 1979 году Джеймс Паттерсон сочинил роман «Иерихонская заповедь» о том, как… на Московскую олимпийскую деревню во время проведения Олимпийских игр 1980 года нападают международные террористы. О степени авторских познаний можно судить по его описанию Москвы в июле, где русские «ходят в меховых шапках», поскольку в Москве «всегда можно ждать пурги», даже в июле. Замысел: отпугнуть читателя, нанести по Играм упреждающий клеветнический удар [81].

Среди поистине бесчисленных сочинений такого рода особенно зловредны написанные «советологами». Например, роман Гаррисона Солсбери «Врата ада». Даже газета «Нью-Йорк таймc» так отозвалась о сочинении своего бывшего сотрудника: «Действующие лица его романа остаются безжизненными чучелами» [82].

Больше везет на этом поприще Джорджу Фейферу. По его клеветнической повести «Девушка с Петровки» поставили кассовый фильм с популярной актрисой Голди Хон в главной роли. Автор продолжил разработку доходной жилы антисоветизма в пухлом романе «Прощание с Москвой». Фейфер величает себя в книге «отважным исследователем московских закоулков». Возможно, некоторые подворотни и впрямь по нему скучают. Та же газета «Нью-Йорк тайме» в своем библиографическом приложении поместила отзыв, где отмечалось, что в центре внимания Фейфера — «сточные

канавы» и что герои романа чувствуют себя в этих канавах «как дома». Отношение автора к описываемой стране весьма четкое. Он настолько ненавидит все вокруг, что мечтает когда-нибудь взять фонарь и просигналить им бомбардировщикам Б-52, направляющимся на Москву… [83].

Подслушивающий телефон-автомат. За 25 центов на выбор приватные беседы конгрессменов, сенатора, бизнесмена…

Подобная ненависть пронизывает и роман Артура Коэна «Герой своего времени» [84].

Частью антисоветского ответвления бульварной литературы стали псевдоисторические романы, чаще всего о царях, о дворе, как будто у американского читателя обнаружились монархические симпатии. Примером этого жанра может служить рукоделие Клариссы Росс «Московские туманы». Действие происходит в канун первой мировой войны и русских революций.

В романе происходящее объясняется, в соответствии с обывательской традицией, ссылкой на Гришку Распутина, положившего дурной глаз на царскую семью и уговаривающего главного героя присоединиться к секте скопцов. В американском посольстве в Санкт-Петербурге считают, что «скопцы планируют захватить власть над миром. Их штаб-квартира здесь, в Санкт-Петербурге».

В конце книги Росс замечает, что «Россия всегда представляла загадку». Несомненно, она в своем увлечении скопцами только напускает туман непонимания своими «Московскими туманами» [85].

Обложка пособия для шпионов-любителей первого тома «Энциклопедии шпионажа»

Такого же уровня сочинения Джеймса Эллиота «Кровь на снегу» о Кровавом воскресенье и Солы «Курс на Петербург» о подготовке Октябрьской революции [86]. О втором из них газета «Нью-Йорк таймc» писала, что автору наплевать на исторические факты.

Достойно глубокого сожаления, что книжный рынок Америки торгует тухлятиной. Однако псевдобеллетристика — одна из черт общества потребления. Антисоветская псевдобеллетристика своими суррогатами удовлетворяет объективно существующий спрос, интерес американцев к Стране Советов. «Россия живет в наших фантазиях, — пишет рецензент газеты «Нью-Йорк таймс». — Россия поставляет зерно на мельницу нашего воображения». Но воображение-то больное, антисоветское. В результате, констатирует журнал «Плейбой», «вот уже 30 лет, как Советский Союз постоянно и всесторонне присутствует в нашей национальной жизни… Что поразительно, так то, как мало большинство из нас знает о русских».

Но в том-то и цель книжного «изобилия», которого мы здесь только лишь коснулись: заглатывайте глупости и ложь, набивайте головы чепухой, чтобы и места в них не осталось для правды и собственных мыслей.

Советскому посетителю американский книжный магазин показался бы странным. Вроде бы в тамошней книжной торговле нет «дефицита». В большом магазине всегда найдутся произведения американских классиков — пусть в скромных изданиях карманного формата (о массовых подписных изданиях здесь и не слышали). Но читатель, приученный прочитывать, а не читать, созерцать, а не сопереживать, развлекаться, а не участвовать в переделке жизни к лучшему, платит в несколько раз больше за сомнительную новинку в твердом переплете, упомянутую во вчерашней газетной или журнальной рецензии.