Том 8. Фабрика литературы - Андрей Платонович Платонов

бюрократизме. Партия дала блестящее определение бюрократизма как социально-классового явления (Стрельниковой, как мы видели, неизвестное) и нашла способы борьбы с ним». И все тут! Зачем беспокоиться, если определение дано и способы борьбы найдены? Не так благодушно смотрит на это дело партия. Ленин говорил, что борьба с бюрократизмом потребует десятилетий. А тот, кто будет заявлять, что мы освободимся сразу от бюрократизма, если примем платформу антибюрократическую, будет шарлатаном, охочим до хороших слов.

В борьбе с бюрократизмом принимает участие и советская литература. Мой «Город Градов» был одной из попыток такой борьбы. Но без ошибок, без ранений здесь, вероятно, не обойдется. Я говорил уже об этом, и я это знаю. Но я знаю также и то, что, когда партия усиливает свою борьбу с бюрократизмом, оппортунисты и бюрократы сплошь и рядом выступают против этой борьбы. Когда же эта борьба развивается в литературе, то наряду с ошибками, грубыми и опасными, писателей (например, мои ошибки) естественно ожидать, что и среди критиков окажутся такие же защитники бюрократизма, такие же оппортунисты и аллилуйщики, которые встречаются и вне литературы. Им – таким, как Стрельникова, – не мешает узнать, как крыл бюрократизм Владимир Ильич (например, в записке А. Д. Цюрупе в VIII Ленинском сборнике), узнать, что Ленин желал Рабкрину «оставить позади себя то качество (…) которое мы можем называть смешным жеманством или смешным важничаньем и которое до последней степени на руку всей нашей бюрократии, как советской, так и партийной» (из статьи «Лучше меньше, да лучше»).

Андрей Платонов

От редакций: Отмечая, что в рассказах Андрея Платонова, бичующих бюрократизм, писатель этот не всегда видит и понимает действительные пути и формы борьбы с бюрократизмом, редакция считает, однако, что данная В. Стрельниковой характеристика этого писателя как враждебного нам, как «подпильнячника» неправильна, и потому печатает ответную статью Андрея Платонова.

(«Литературная газета», 1929, 14 октября)

Лепящий улыбку

В моей новой пьесе «Улыбка Джиоконды» я пытаюсь уйти от публицистики. Тема пьесы – искусство. Герой пьесы – скульптор, который «лепит улыбку», но встречает трудности в подыскании натуры. Скульптор ожидает приезда своей жены из двухлетней экспедиции, он ждет от жены при встрече той улыбки, которая ему будет нужна «как натура». Жена приезжает, но не улыбается. … Он разбивает начатую скульптуру. Через несколько месяцев после этого случая скульптор – его имя Леонид Кедров – встречает свою жену со своим же другом, ее новым мужем. И здесь он видит на ее лице то, чего ему не хватало в его искусстве, – улыбку. Он понимает эту улыбку и чувствует, что он обязан возобновить работу и как художник воспроизвести эту улыбку, предназначенную для другого.

В. Соловьев («Советское искусство», № 40).

(Драма в 7 действиях с эпиграфом)

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Скульптор (Леонид Кедров, конечно: благородное, благозвучное и могущественное имя).

Его жена (научная, опытная женщина, член какой-то гносеологической экспедиции).

Его друг (творчески растущий писатель-очеркист).

Кухарка скульптора.

1-е действие. Разлука

Кедров

Итак, прощай, подруга моего искусства, –

Офелия, о нимфа,

Ты помяни меня в предгорьях Копет-Дага…

Жена

Прощай, мой львенок, рыжий, русый, –

Мой Микель-Анджело любимый,

Твори, дерзай,

В твоих руках священна глина с влагой!

Не объедайся, не болтай

И женщин не люби меня помимо.

Кедров

Как я привык питаться, спать, любить нормально!

Пищеваренье выйдет вон, когда тебя со мной не будет.

Но я надуюсь всей душой, творить я буду гениально…

А утром, в полдень, кто меня разбудит?!

Жена

Привыкнешь просыпаться сам…

О, Леонид, побудь же, наконец, социалистом!

Произведением же надо отплатить большевикам.

Нельзя же жить таким вот публицистом!

Кедров

Ах, публицистика, газетное, отраслевое –

Хлебозакупка и дожди – не помню что такое.

Но все равно, я больше им не буду!

Жена

Кем – им? Закупкой и дождем?..

О, дар мой божий, как тебя забуду!

Не обнимай меня так сильно: больно!

Кедров

Я ведь нечаянно, невольно, –

Твоей фигуры очерк

Мы еще раз сейчас возьмем!

Жена

Кто – вы?

Кедров

Искусство ваянья

И я!

Жена

Я не привыкла спать втроем.

Кедров

Ну, хорошо! Искусство обойдем,

Искусству про любовь я устно расскажу потом.

Теперь остались мы вдвоем…

Жена

Другое дело, Если тебе не надоело.

Однако, Леонид, ведь я же уезжаю…

Ну, не спеши, ведь это же порок!

Кедров

Таких пороков я не знаю:

Перед разлукою сладки пороки впрок!

2-е действие. Организация мировоззрения

Жена уехала в дальнюю, долгую экспедицию.

Кедров

Я в одиночестве науки прочитал,

И все понятно сразу стало.

Не знал я, например, что радио – металл[3],

Что гуано – лишь птичье кало…

Я думал гуано – роскошное манто!

Но все равно, из гуано

Наука скоро сделает пальто.

Все состоит из водорода,

Или из прочих темных пустяков,

Которые психуют как-то там

(Они же ведь природа,

Им деться некуда – закон таков!).

Но вот что мило мне:

Я скоро буду вечен!

Сейчас вся медицина в творческом огне,

От смерти человек теперь почти излечен!

Бессмертья накануне мы, –

Не вышло бы лишь в мире давки, –

Ведь ясно – все проблемы решены,

Осталась родинка да бородавка!

(Ученые немного смущены,

Что не дается им как раз лишь бородавка,

Тогда решили, кажется, лечить ее булавкой).

Блаженство наша жизнь, почти – игра!

Ну, что ж! Ведь таково эпохи назначенье,

Уже давно, давно была пора…

Кухарка (входит)

Вы кушать будете?

Кедров

Прочь, профсоюза измышленье!

(Кухарка исчезает).

Кедров (враз одумывается и кричит)

Давай! Вернись!

О нимфа, заряди пророка!