Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6391 ( № 44 2012)

Мне посчастливилось неоднократно общаться с этим замкнутым и неприветливым с виду человеком (не след ли детдомовского детства?). Он кажется одиноким пастырем стада слов; его стихи властно забирают в свой мир яркой образности и редкостной эрудиции (грандиозная библиотека под стать его любознательности).

Вот раскрываю книгу "В созвездии Девы" (2005, тираж 150 (!) экз). В ней то чарует размеренный ритм греческого мифа ("Благодарность Дедалу") с великолепной звукописью: "[?]в медовыХ садаХ, как во мХаХ" (это с высоты их полёта); то восхитит, что у синицы "Зорко Зыркали Зеркальца крыл"; то язвит убийственная ирония в адрес шустрых коллег ("Смотрю на них[?]"); то звучит высокая одическая нота  Святогорья. И много, много берущего за душу в трёх книжках с мизерным тиражом, изданных за свой счёт в последние годы. Вот и хочется поделиться с читателями "ЛГ" своим давним обретением и заодно пожелать Юрию Ивановичу поправки пошатнувшегося здоровья.

Лев НЕЦВЕТАЕВ,

художник

Юрий ПАНКРАТОВ

* * *

Нет, под знаком железного стяга

Не сомлели мы в маетной мгле.

И крепка в нас крестьянская тяга,

неизбывная нежность к земле.

Вот старик на садовом участке,

где с трудом повернуться троим,

но с каким постоянным участьем

зелень грядок ухожена им.

Начинает он утро поклоном

влажной почве. Беседой живой

с благосклонным к нему небосклоном,

с важной, за ночь подросшей ботвой.

Жизни старому самая малость,

но бодрится, земличку гребёт.

Что ж ещё ему в мире осталось?

Внуки. Родина. Да огород.

Ветви яблонек к солнцу всё ближе,

что мерцает в зелёной дали.

Дед прощально Вселенною движет,

а его пригибает всё ниже

неотступная тяжесть Земли.

* * *

Кому теперь внимать? Идти за кем?

Там бомж лежит, а здесь ползёт калека[?]

Мой стих - что ключ, обломанный в замке

на свалке отработанного века.

Другой запор сегодня врезан в дверь,

иные страсти буйствуют в квартире,

где изнутри скребёт филёнку зверь

стяжания в закатном этом мире.

Но, очерствев, душа ещё жива -

ни пошлостью, ни спесью не убита.

И губы вспомнить пробуют слова

о бытия главенстве, а не быта[?]

Времена

Река времён влачит свой бег

в туман Европы, в смог Америк.

И не понять - который век,

где правый склон, где левый берег.

Что впереди? Сыра-заря

вечерняя? Вещун рассвета?

О, Русь! О, горькая земля,

не домолившаяся света[?]

Отчизна[?] сумасшедший дом[?]

То вдруг возникнет из тумана

доисторический фантом,

скребущий вязкий ил лимана,

а вслед - завёрнутый в хитон,

с плечом, по моде оголённым,

меланхолический Харон

с его паромом похоронным.

То чиркнет спичкою костёр

средь ночи каторжного ржанья.

Быстр и остёр, скользнёт осётр

луне подводной в подражанье.

Как в оны дни, во мгле времён

в пространствах брошенных пируют

круги финансовых ворон.

Не в бога веруют - воруют[?]

Из пустоты духовных вырубок

к народу кто придёт с ответом?

Царь, реформатор или выродок?

[?]Темней всего перед рассветом.

ПЛОЩАДЬ ПУШКИНА

Над Москвой отголубело

небо. Сумрак град объемлет.

Меркнет день. И голубь белый

на плече поэта дремлет.

Вспышки блицев острооко

возвращают площадь в полтемь.

Не бывает одиноко

здесь ни в полночь и ни в полдень.

В синь живой листвы присяду,

с верной думой помолчу -

точно тайную присягу

другу сердца прошепчу[?]

Вскинув очи, мудрый Пушкин,

что ты видишь впереди?

Между звёзд бредущий путник,

что нам брезжит на пути?

От неверного и злого

охрани наш грешный род,

верный гений, силой слова

осеняющий народ[?]

Вечер. Каменная вещность

града. Уличное вече.

А в прожекторном луче -

светлый голубь, будто вечность,

спит на пушкинском плече[?] 

ИМ СНИТСЯ РУСЬ[?]

Им снится Русь в берёзовом гробу,

повязанная ситцевым платочком[?]

Вот так - бумажным крашеным цветочком

они почтили смирную рабу.

Мерещится: взвалив себе на горб,

нетрезво спотыкаясь в день Успенья,

влачат бомжи угрюмый красный гроб

в места последнего упокоенья.

С набором цифр на измождённом лбу,

когда-то молодая и влюблённая,

им видится покойница в гробу,

заклятая, проклятьем заклеймённая.

Мнят: место ей под земляным бугром,

с крестом Христа, распавшимся убого[?]

Но дрогнет твердь.

Вздохнёт вселенский гром -

и мир узреет гневный образ Бога.

Под вопль: "Спасайтесь!", топот: "Караул!"

средь криков и отчаянных метаний

мир выставит армейский караул

к надгробью их бессмысленных мечтаний.

Сойдёт звезда и неба свод закроет.

Разбудит сердце молния-гроза.

И Русь, очнувшись, медленно откроет

прекрасные усталые глаза.

Свет и знак

Свет и знак

"ЛГ"-МЕМОРИАЛ

Екатерина ДУБРО,

(1947-2008)

Екатерина Дубро писала стихи, повести, рассказы и "рассказочки", будучи прикованной к постели. Её герои - люди любящие, нежные, умеющие побороть невзгоды. Мемориальная доска, посвящённая писательнице, недавно была открыта в  Юрге, где жила эта светлая и мужественная женщина.

ВЬЮГА

А вьюга на дороге

Заламывает руки,

Как будто бы в тревоге,

Как будто бы в испуге.

Швыряет в стёкла синие

Отчаянье своё.

Какие ж это сильные

Печали у неё?

март, 1967

* * *

Ты думаешь, я счастлива?

Нисколько.

Ты думаешь, мне радостно?

Ничуть.

Зачем пытаться склеивать

осколки?

Кого хотим мы этим обмануть?

Не стоит, согласись.

Не стоит, право:

Не верю вкусу разогретых блюд,

Пусть даже их с изысканной

приправой

На стол в посуде тонкой

                   подают.

октябрь, 1967

* * *

В каком-то давнем сне

Обречься жизнью всей

Тебе, моей весне -

И осени моей.

А ты тоской  сносим

На том же вираже, -

Все 10 долгих зим

И 10 лет уже.

Какие тут слова,

Коль тишины обвал?!

Но - снова я права:

"Тебя никто не звал".

Нелепой правоты

Нелепо торжество.

И возраст той беды

Не 10 лет, а 100.

февраль, 1973

* * *

Судеб пути и перепутья. Но