Детеныши любви. Cборник лучших рассказов и эссе - Алексей Леонидович Курилко

разумеется, использовал в полном объёме всю имеющуюся у меня из дневников информацию. Но обманывать её мне, помимо основного вопроса, даже не приходилось. Ей нравились те же писатели, что и мне, те же фильмы… Знал, правда, что Люсе нравится Мандельштам, а я с его творчеством знаком не был – решил выучить три десятка его стихов наизусть. Ради неё! И прозу этой её любимой Цветаевой прочёл… Переводы Уитмена раздобыл… Знал, что она любит, когда мужчина носит галстуки и запонки… Естественно, гардероб мой претерпел серьёзные перемены… Помнил, что розам всяким предпочитает ромашки обыкновенные или простые ландыши…

Я очень хотел ей понравиться. Произвести впечатление…

А ведь она была, знаешь, из тех, для которых немаловажно, что скажут знакомые… Что подумают соседи… Нынче-то времена совершенно иные, а тогда представить сложно, что могли подумать окружающие о девушке, которая идёт под руку с чернокожим. Ты же не станешь ко всем подбегать и рассказывать – он не иностранец, он наш, местный он…

И всё-таки она меня тоже полюбила. Важная деталь – именно конкретно меня, а не то, что я из себя строил вначале. Трудно ведь, когда по-настоящему любишь, что-то всё время играть, какой-то придуманный специально для неё образ держать. Во всяком случае, мне было невыносимо притворяться даже в мелочах, невыносимо не быть самим собой. И тем тяжелее было держать в секрете, что я… вор…

Я же ухаживал за ней эти месяцы с определённой долей шика. Конфеты, цветы, сувениры, игрушки для Вари, посещение кафе, концертов, поездки за город – всё это требовало определённых финансовых затрат. А я не скупился… Возникали вопросы… Врать о съёмках становилось все больнее… Больнее душевно… Неловко было ей врать… Я как-то терялся… Стал уже путаться во лжи… Тяжело, одним словом… Во-о-от…

А затем случилась та ночь. Она хотела, чтобы это произошло… А я… Я очень хотел… Но я… Три месяца с ней встречался, а до того дневники её читал, но что она… И не предполагал я, и не догадывался… Я её так любил, что для меня это никакого значения не имело, но я был ошарашен, когда… ну, уже в процессе… вдруг понял, что я у неё первый… Помню, она губы до крови кусала… Я-то, самовлюблённый дурак, решил, что это она от страсти, а она от боли… В общем, в то утро я ей всё рассказал… Обманывать её после всего случившегося я не имел права.

Во-о-о-от, значит, всё ей выложил… как на духу, как адвокату, нет, как только, наверное, на исповеди, духовному человеку… И сразу же, помню, и легче стало на душе, и тут же тревожно очень… Кровь в висках пульсирует в темпе вальса, сердце бухает, вот-вот сознания лишусь от волнения… А у неё… У неё тоже сердцебиение – я прямо слышу, как оно там чечётку отбивает… У неё истерика, а потом вдруг – резко – слёзы мгновенно высохли, в окно уставилась… И молчит… Шоковое состояние… Такое, знаешь, положение…

Для тебя, должно быть, всё это звучит старомодно? Нет? Палыч, к примеру, всегда говорил, будто я старомоден. Правда, такого слова он, кажется, и не знал вовсе. Он говорил «отсталый». Абсурд, честное слово… Ему уже 80 лет было, представь себе, он войну прошёл, в плену полтора года был, потом в сталинских лагерях посидел… Писал с ошибками (а ведь почти что педагог), а когда учиться? – у него четыре класса в лучшем случае… Батю в ссылку, он за ним, а там и его хотели пристроить к делу, а он – в альпинисты, в горы… Потом армия, потом Финская, потом Вторая… К армии привык, а учиться некогда… Да что там писал, он говорил – и то безграмотно, но отсталым считал меня. Ты, говорит (а сам боится челюсть выронить, она у него не по размеру была, всё выпадала), ты, говорит, отсталый и тёмный, как папуас, совсем-совсем тёмный, тунгус, наверно… Ха-ха… Юмор у него был такой… И не любил, когда я, по старой памяти, «выкал ему»… Я ж, говорит, тебе заместо отца, а ты мне заместо сына, так что, мол, никакого «выканья»… Простой был человек… Со сложной судьбой…

Но без шуток, он понимал этот век. А я, признаться, всегда себя, в любом возрасте чувствовал несовременным, отсталым, лет на 200… Но у меня никакого воспитания…

А Люся воспитывалась чересчур правильно…

И тем не менее сама жизнь нас свела. И соединила так крепко, что между нами и зазора не увидишь до сих пор. Прямо две половинки одного целого. А ведь только так и должно быть. Иначе – и не должно быть иначе… Это наверняка звучит для тебя невыносимо банально, но всё истинное так давно и всем известно и понятно, что смешно вслух проговаривать, неудобно… Зато любая новая ложь или новая глупость сверкает так, что ослепляет всех, у кого до того острое зрение было. И прямо на ручки просится… Вот результат… Блеск дешёвой мишуры принимается за яркий свет истины, а свет истины поблек от того, что её давно и часто лапали все грязными лапами.

Ладно, не о том речь.

Я признался ей во всём… Люся выслушала… И долго молчала, задумчиво глядя в окно…

9

Она поставила ему всего одно-единственное условие. Немедленно, раз и навсегда покончить со своей преступной деятельностью.

Дима так сильно обрадовался, что она тут же с ним не порвала, что на радостях сразу с этим условием согласился. Он совсем забыл, что на следующую ночь у него было запланировано одно очень крупное дело. Настолько крупное и серьёзное, что он к этому делу подключил ещё троих весьма авторитетных людей. Он об этом забыл, а когда вспомнил, было уже поздно что-то менять.

Ничего страшного, успокаивал себя Дым, он провернёт это последнее дело и завяжет окончательно, как и обещал. Да и дело, если выгорит, обеспечит его на всю оставшуюся жизнь. И дальше они заживут вместе так, как жить способны только сумасшедшие, влюблённые и дети, как в сказке.

Но дальше – ничего не было. Дальше всё пошло совсем не так, как он планировал. По закону подлости он попался именно на том эпизоде, который должен был стать последним в его преступной карьере.

Учитывая его прошлое, ему как злостному рецидивисту и организатору дали десять лет. И этого срока было более чем достаточно, чтобы съесть себя живьём раньше, чем он выйдет на свободу, где сможет вновь увидеть любимую и всё ей объяснить. Ему