Борис Стругацкий - Интервью длиною в годы: по материалам офлайн-интервью

Как Вы можете объяснить то, что люди, которые Вам неприятны, с которыми бьются Ваши герои, зачастую сами готовы вознести Вас на пьедестал, утверждая, что полдень XXII века начнется лишь тогда, когда вырежут всех «неправильных»?

Юрий Акопов. Таганрог, Россия — 20.06.02

Я давно уже перестал удивляться такого рода «противоречиям». Это происходит потому, что каждому читателю свойственно видеть (любое) литературное произведение своими собственными глазами, и взгляд этот может очень сильно отличаться от авторского. Это ведь, как правило, очень разные люди: читатель и автор. То, что автор полагает в своем произведения главным, может казаться читателю совершенно второстепенным. И наоборот. Например, я долгое время считал Сомса Форсайта фигурой пренеприятной, пока не повзрослел достаточно, чтобы увидеть его объемно и «во всей красе».

Очень часто автор(ы) отмежевываются от поступков своего героя. А где же авторская позиция?! Обидно за героев!!! И где, по-Вашему, вообще проходит эта самая граница, за которой автор(ы) вправе сказать: «Это не мы — это все он!»?

Игорь. Москва, Россия — 10.04.01

Я даже постановки вопроса не понимаю. Но ответить попробую. Практически всегда — автор отдельно, герой отдельно. Эти личности пересекаются крайне редко, — когда автор берет себя в качестве прототипа своего героя или вообще пишет свой «автопортрет». Разумеется, в каждом отдельном случае автор может сочувствовать своему герою, а может, наоборот, относиться к нему с осуждением. Но всегда герой действует в соответствии со СВОИМ характером (а не с характером автора), и в этом смысле автор, естественно, не несет ответственности за своего героя. И не может нести по определению! Как мы можем отвечать за поступки Странника — холодного профессионала, политика, интригана и убийцы, — если сами не только прогрессорами не являемся, но и никогда не смогли бы ими стать, если бы даже захотели? И что это вообще означает: «автор несет ответственность за поступки своего героя»? Как это практически должно выглядеть? Достоевский должен отдать себя в руки правосудия за преступления своего Раскольникова? Не понимаю.

У меня все сильнее создается ощущение, что хорошая русская литература рождается почти исключительно под давлением. Впрочем, это имеет отношение ко всей русской культуре. А как считаете Вы?

Kirill. Днепропетровск, Украина — 22.05.99

Вы имеете в виду политическое давление? Тогда это не верно. Если же подразумевается давление в самом широком смысле слова (недовольство окружающей действительностью, недовольство собой), то это характерно для любой культуры любой страны.

Перестройка: коммерческая литература, коммерческая музыка… По Вашему мнению, изменилась ли пропорция «торговцев псиной» в литературе и в какую сторону (по отношению ко временам СССР)?

Владимир Кузьминых. Пермь, Россия — 10.03.05

По-моему, эта пропорция не меняется ни со временем, ни с изменением общественного строя. Девяносто процентов. В полном соответствии с Законом Старджона. Только раньше торговцы псиной старались угодить в первую очередь начальству, а теперь — угождают массовому литературному вкусу.

Хотелось бы узнать, как Вы относитесь к преподаванию литературы в школе.

Александр. Томск, Россия — 02.07.00

Я уже писал не раз (в том числе, кажется, и здесь тоже), что ЕДИНСТВЕННАЯ задача, которая должна стоять перед преподавателем литературы в школе, это — приучить подростка к чтению, доказать ему, что читать ИНТЕРЕСНО, что это замечательное занятие, дающее, кроме всего прочего, МАССУ УДОВОЛЬСТВИЯ. Если эту задачу решить, все остальное (понимание прочитанного, литературный вкус, умение и желание обсуждать прочитанное) возникнет уже как бы само собою. К сожалению, все наши методики построены по образцам 18-затертого года и ничего, кроме естественного отвращения к книге, у школьника вызвать не способны. Я спас (для себя) Льва Толстого только потому, что успел прочитать «Войну и мир» ДО того, как мы его начали «проходить». А вот Тургенева спасти не удалось, и я до сих пор люблю у него только «Накануне» (успел прочитать ДО), а «Отцы и дети» так у меня и «не пошли» — а ведь в высшей степени достойная книга!

А как Вы относитесь к использованию «ненормативной лексики» в литературе?

Аскар Рахимбердиев. Москва, Россия — 09.12.98

Спокойно. Все хорошо в меру. Легко представить себе ситуацию в художественном произведении, когда ненормативная лексика не вызывает ничего, кроме брезгливого недоумения. И еще легче представить себе ситуацию, когда замена ненормативной лексики на нормативную воспринимается как убогое ханжество и необратимое разрушение достоверности текста.

Что Вы вкладываете в термин «фантастика» как литературное произведение?

Игорь Комлев. Любек, Германия — 07.07.00

Фантастическим я называю любое художественное произведение, автор которого в качестве сюжетообразующего приема использует введение элемента необычайного, невозможного, невероятного.

Я знаю, в последнее время Вы пытаетесь расширить рамки фантастики за счет пограничных жанров. Об этом свидетельствуют вручаемые Вами премии, в частности, Бронзовая улитка. Как Вы относитесь к реализму? Считаете ли Вы, что слияние этих двух жанров (реализма и фантастики) произойдет, и что следует к этому стремиться?

Алексей Мась. Киев, Украина — 26.06.98

Всю свою сознательную жизнь АБС стремились доказать — на практике — что настоящая литература возникает именно на стыке реализма и фантастики. Собственно, доказывать это было смешно — при наличии Уэллса, Кафки, Чапека, Алексея Толстого, Булгакова, Гоголя, По, Свифта, Воннегута, Апдайка и многих, многих других, которые этот тезис доказали самим фактом своего блистательного существования в литературе. Однако в конце 50-х и в начале 60-х сама мысль о существовании реалистической фантастики или фантастического реализма смотрелась дико и была абсолютно недоступна подавляющему большинству практикующих писателей, литкритиков и редакторов. Сейчас положение дел несколько улучшилось — фантастику Кабакова, Пелевина, Маканина принимают на ура, но убеждение в том, что «фантастика отдельно, реализм — отдельно» по-прежнему превалирует. Увы.

Один мой знакомый, увидев, что я читаю фантастику, сказал, что нужно жить реальностью. Интересно знать, что бы Вы ему ответили?

Сергей С. Пермь, Россия — 18.08.00

Я бы сказан ему: «Если под „реальностью“ ты понимаешь окружающий тебя быт и ничего кроме быта, то читать не нужно вовсе. Тогда тебе нужны только справочники, словари и учебники. Если же в понятие реальности включается весь мир вместе с разнообразием мировоззрений, философией, нравственностью, вместе с необходимостью для души „трудиться и день и ночь, и день и ночь“, — тогда без художественной литературы (а также без искусства вообще) никак не обойтись, а фантастика это лишь вид художественной литературы и не более (но и не менее) того».

В своих интервью Вы не раз негативно отзывались о фэнтези и чисто научной фантастике как о тупиковых и исключительно эскапистских направлениях литературы. Но ведь антураж (магический или научный) — это всего лишь антураж, и форма вовсе не определяет содержание книги. Какие, на Ваш взгляд, направления в современной фантастике наиболее перспективны и получат наибольшее развитие в будущем?

Антон Фарб. Житомир, Украина — 28.08.98

Научная фантастика трактует проблемы взаимодействия Человека и Вселенной, в самом широком смысле этих понятий. Эти проблемы интересны и важны, хотя в связи со всеобщим разочарованием в возможностях науки внимание читательской публики к ним сегодня явно пошло на убыль — в сравнении с началом XX века, например. Фэнтези — это современная авторская сказка (в отличие от народной, фольклорной). И НФ и фэнтези имеют свои блистательные достижения и вершины — «Непобедимый» Лема, «Штамм „Андромеда“» Крайтона, сказки Е. Шварца, «31 июля» Пристли, сам Толкиен, наконец. Но в массе своей обе эти разновидности фантастики представляются мне малоинтересными: НФ — утратила свою изначальную свежесть и своеобычность, а фэнтези превратилась фактически в духовный наркотик — средство уйти из реальной жизни в несуществующие и невозможные миры. Будущее, на мой взгляд, за «реалистической фантастикой», описывающей реальный мир, лишь искаженный фантастическим допущением. Эта литература сочетает в себе остроту сюжета, могучую игру воображения и жесткое сцепление с реальностью, без которого, по-моему, художественная литература (то есть рассказ о судьбе человека среди людей) не может существовать по определению.