Сергей Максимов - Сибирь и каторга. Часть первая

Вот для примера песня, пользующаяся особенною любовью тюремных сидельцев не только в России, но и в Сибири, песня, распространенность которой равносильна самым известным и любимым старинным русским песням. Столичные песельники в публичных садах и на народных гуляниях, известные под странным именем "русских певцов", вместе с цыганами представляют тот источник, из которого истекает вся порча и безвкусие. Здесь же получил образование и автор прилагаемой песни, и здесь же выучились находить вдохновение новейшие творцы псевдонародных русских песен. Такова песня в целом виде и с более замечательными вариантами:

Ни в Москве, ни за Москвой,Меж Бутырской и Тверской,Там стоят четыре башни,Посредине Божий храм.

(Или по-московскому и вернее:

В средине большой дом.)

Где крест на крест калидорыИ народ сидит все воры, —

(Или: сидит в тоске.)

Сидел ворон на березе;

(Или: Рыскал воин на войне,)

Кричит ворон не к добру: (или: на войну)"Пропадать тебе, мальчишке,Здесь в проклятой стороне,Ты зачем, бедный мальчишка,В свою сторону бежал?[98]Никого ты не спросился,Кроме сердца своего.[99]Прежде жил ты, веселился,Как имел свой капитал.С товарищами поводился,Капитал свой промотал.Капиталу не сыстало —Во неволю жить попал,Во такую во неволю:В белый каменный острог.Во неволе сидеть трудно.

(Или: Хороша наша неволя, да — )

(Но) кто знает про нее:Посадили нас на неделю —Мы сидели круглый год.За тремя мы за стенамиНе видали светлый день.Но не бось: Творец-Господь с нами,

(Или: Бог-Творец один Он с нами),

Часты звезды нам в ночи сияли;Мы и тут зарю видали,Мы и тут (или: Лих мы здесь) не пропадем!Часто звезды потухали,Заря бела занялася,Барабан зорю пробил, —Барабанушко пробивал,Клюшник двери отпираетОфицер[100] с требой идет,Всех на имя нас зовет4."Одевайтесь, ребятенки,В свои серы чапаны!Вы берите сумочки, котомки,Вы сходите сверху внизГоворите все одну речь".Что за шутова коляскаПоказалась в городу?Коней пару запрягают,Подают ее сейчас, —Подают эту коляскуКо парадному крыльцу:Сажают бедного мальчишкуК эшафотному столбу.Палач Федька разбежался,Меня за руки берет;Становить меня, мальчишку,У траурного столба.Велят мне, бедному мальчишке,На восход солнца молиться,Со всем миром распроститься.Палач Федька разбежался —Рубашонку разорвал;На машину меня клали,Руки, ноги привязалиСыромятныим ремнем;Берет Федька кнутья в руки,Закричал: "Брат, берегись!"Он ударил в первый раз —Полились слезы из глаз.Он ударил другой раз —Закричал я: "Помилуй нас!"

— "Уже некому мальчишкуМеня было научить,А теперича мальчишку,Меня поздно научать!Уж и жил я, веселился,Но имел свой капитал;Как и этот капиталВесь я пропил, прогулял

(Дальше: "во неволю жить" и проч.

Или: "Жил бы, жил бы, веселился,Капиталец свой имел;Капиталец миновался,Во неволю жить попал.

4 В России эта трагическая сцена размалевана иначе:

Свет небесный во сияньи:Барабаны зорю бьют,Барабан зорю пробьет,Вундер двери отворяет:Писарь с требою идет;Он по требованию кличет,Нам к суду идти велят.Взяли сумки, помолилисьИ отправились себе…Нас в карету посадилиИ с конвоем повезли…

(Или: Взяли сумки — подхватили)

И в поход скоро пошли,Торбан, торбан покатился.Что за чудна за карета!Сдивовался весь народ,Что кругом конвой идет.У родных сердца забьются,Слезно плакали об нас,Слезно плакали об нас,Отправляли в Сибирь нас.

Здесь и конец — как мы выше сказали — российскому изделию. Сибирские арестанты не задумались над описанием дальнейшей картины и изобразили ее в последнем придатке к песне. По словам сибирских арестантов, песня эта сочинена в конце 40-х годов нынешнего столетия, и основная канва ее приписывается, как сказано нами, разбойнику Гусеву.}

Вот какой песне в наше время удалось попасть во вкус потребителей настолько, что нам привелось заметить несколько сортов ее с обычною фабричного набойкою; основа гнилая и проклеенная, уток линючих цветов и красок, и в Москве, и в Сибири, и в Кавказе, и в Саратове. Песня стала и любимою и распространенною; редкой другой песне доставалась такая счастливая доля, несмотря на то, что за нею нет никаких достоинств, каковыми красятся старинные, настоящие народные песни. В этой пародии на русскую песню нет уже искреннего чувства и поэтических образов, хотя и замечается тонический размер и рифма. Между тем такого склада песням, с конца прошедшего столетия, судьба судила занять чужое, не принадлежащее им место, как бы в доказательство того, что народ уже успел забыть старые образы и приемы, самобытные и художественные, и потянулся к новым, искусственным и прозаическим. Во всяком случае, нельзя не видеть в этом явлении упадка поэтического чутья и художественного вкуса в силу причин, исключительно не зависевших от народа. С такими ли красками подходили к своим идеалам прежние народные певцы и так ли легко отходили от них прежние люди? Для образца представляем одну старинную песню (записанную в Саратовской губ.), получившую вдохновение и содержание свое в том же источнике, из которого вытекла и новая тюремная песня, — близкая свойственница новомодным лакейским, трактирным и фабричным песням:

Еще сколько я, добрый молодец, не гуливал.Что не гуливал я, добрый молодец, не похаживал,Такова я чуда-дива не нахаживал,Как нашел я чудо-диво в граде Киеве:Среди торгу-базару, середь площади,У того было колодечка глубокого,У того было ключа-то подземельного,Что у той было конторушки Румянцевой,У того было крылечка-у перильчата, —Уж как бьют-то добра молодца на правеже,Что на провеже его бьют,Что нагого бьют, босого и без пояса,В одни гарусных чулочках-то, без чоботов:Правят с молодца казну да монастырскую1Из-за гор-то было гор, из-за высоких,Из-за лесу-то было лесочку, леса темного,Что не утренняя зорюшка знаменуется,Что не праведное красно солнышко выкатается:Выкаталась бы там карета красна золота,Красна золота карета государева.Во каретушке сидел православный царь,Православный царь Иван Васильевич.Случилось ему ехать посередь торгу;Уж как спрашивал надежа — православный царь,Уж как спрашивал добра молодца на правеже:"Ты скажи-скажи, детина, правду-истину:Еще с кем ты казну крал, с кем разбой держал?Если правду ты мне скажешь — я пожалую,Если ложно ты мне скажешь — я скоро сказню.Я пожалую тя, молодец, в чистом полеЧто двумя тебя столбами да дубовыми,Уж как третьей перекладиной кленовою,А четвертой тебя петелькой шелковою".Отвечат ему удалый добрый молодец:"Я скажу тебе, надежа — православный царь,Я скажу тебе всю правду и всю истину,Что не я-то казну крал, не я разбой держал!Уж как крали-воровали добры молодцы,Добры молодцы, донские казаки.Случилось мне, молодцу, идти чистым полем.Я завидел в чистом поле сырой дуб стоит,Сырой дуб стоит в чистом поле кряковистый.Что пришел я, добрый молодец, к сыру дубу.Что под тем под дубом под кряковистым,Что казаки они дел делят,Они дел делят, дуван дуванили.Подошел я, добрый молодец, к сыру дубу,Уж как брал-то я сырой дуб посередь его,Я выдергивал из матушки сырой земли,Как отряхивал коренья о сыру землю.Уж как тут-то добры молодцы испугалися:Со дели они, со дувану разбежалися:Одному мне, золота казна досталася,Что не много и не мало — сорок тысячей.Я не в клад-то казну клал, животом не звал,Уж я клал тое казну во большой-от дом,Во большой-от дом, во царев кабак".

{1 У песни вариант: