Серийный убийца: портрет в интерьере (СИ) - Люксембург Александр Михайлович

(Из «Дневника»)

Муханкин чувствует, что Елена представляет для него значительную опасность. Он пока терпит её, так как имеет на неё определённые виды, но вместе с тем воображение иной раз играет с ним дурные шутки, и в загнанной им в угол «замарашке» ему мерещится иной раз милицейский осведомитель.

Я уже в Шахтах. С той хаты перешли к соседу через огород, дяде Жоре. Участковый хочет продать тот дом. Не пойму, что может Лену связывать с участковым? В милиции у неё какой-то там друг, е… или не пойму кто. И почему он ей рассказывает о моих преступлениях? Сегодня Лена предупредила меня, что по мою душу действует то ли спецгруппа, то ли спецлюди даны из Ростова управы. Почему она это говорит? Почему предупреждает? Если б что, то меня арестовали бы. Ничего не пойму. Про тот магазин она мне тоже все в цвет [точно] сказала. Но они там думают, что какой-то неопытный, случайный поработал.

Предупредила, что менты уже усиленно пасут [следят] за магазинами, на стены смотрят на вечерних объездах.

(Из «Дневника»)

Есть такая психологическая закономерность: когда хочешь совершить какой-либо подлый поступок по отношению к ближнему, ты приписываешь ему свои порочные или мерзкие намерения. И часто это сходит с рук. Даже в масштабах большой политики. Сколько агрессоров обвиняло жертв агрессии в желании напасть на них, чтобы обосновать в глазах если не мирового общественного мнения, то хотя бы собственного населения праведность и справедливость вооруженного насилия. Стоит ли удивляться, что и Муханкин, явно готовившийся к убийству Елены Левченко, настойчиво и упорно бросает тень на нее.

Вчера около проулка к дому встретили меня трое парней. Видать, ждали меня. Попросили закурить. Я сказал, что не курю. Меня начали избивать, что-то сказали о Лене. Понял, что она подговорила их, чтобы меня побили или покалечили. Я смог вырваться и забежать во двор. Зашёл в кухню: там стояла Лена, а за столом сидел дядя Жора, уже хороню вдатый. Я Лене сказал, что это так не делается. Если хочешь меня убить, бери и убей, я даже руки не подниму, а она сразу засмеялась и сказала, что это не её рук дело, и предложила мне помощь, так как у меня были разбиты нос, борода с переносицей, глаз затек и заплыл большим синяком, шишкой, и все было в крови. Я её послал на х… и ушёл из кухни.

(Из «Дневника»)

Происшедшее принимает в описании Муханкина контуры покушения, после которого долго приходится зализывать раны.

Отлеживаюсь после побоев, левая сторона лица сильно заплыла. Теперь без темных очков не выйти в город. Лежу, прикладываю компрессы к опухоли, а лекарство народное — это Ленкиного пацана моча.

(Из «Дневника»)

Воображение нашего повествователя рисует неконкретизированные образы наемных убийц с Кавказа, нанятых жестокой и двуличной Женщиной для его истребления.

Перед отъездом из Шахт я решил сделать еще одну запись. Вчера пришли к Лене азербайджанцы. Сосед, что живет через дорогу на квартире, а на базаре наворачивает цитрусовыми. Лена у него немного торгует сейчас. Пришёл еще один азербайджанец из дома, где ранее жила Лена. Это дом участкового. Участковый этого азербайджанца поселил в дом неизвестно по каким причинам. Для меня это странно. Еще был какой-то неизвестный азер. Я его впервые видел, он себя странно вёл. С вечера мы вчера выпивали. Я днём сварил борщ, сделал пюре, нажарил колбасы с яичницей. Я всех угощал. Пили водку, вино, шампанское. Когда стемнело, я пошёл спать, хотя в душе была какая-то тревога. Я заметил, что этот приход к Лене азербонов неспроста, во всяком случае, двоих из них. Того, что живет через дорогу, я не беру во внимание: он мне должен достать пистолет. Сегодня я видел его на базаре, и он обещал достать мне его в конце апреля — начале мая. Ночью в дом пришёл тот азербон, что живет в доме участкового. Говорил, чтобы я дал ему и Ленке вина или водки. Я сказал, что у меня больше нет. Он ушёл, пришла Лена, сказала, что мне сейчас же нужно выйти за двор и уйти куда-нибудь, что это так надо. Я ей сказал, что я буду спать, а завтра уеду из Шахт. Опять пришла Лена и сказала, что мне нужно сегодня же исчезнуть отсюда и желательно сейчас, ночью. Я ей сказал, что уеду завтра, а сейчас буду спать; будешь надоедать, я за себя не ручаюсь.

(Из «Дневника»)

Не ясно только, зачем самому Муханкину будто бы понадобилось приобретать пистолет у другого кавказца. К тому же он сбивается с темы грозящей ему самому опасности и сам недвусмысленно грозит своей помощнице («будешь надоедать, я за себя не ручаюсь»).

В конце концов Муханкин прямо обвиняет сообщницу в намерении убить его.

За окном слышались какие-то разговоры непонятные. Я лежал, прислушивался, а в руке под подушкой держал нож, которым можно сразу двоих пронзить. Потом я уснул и, когда проснулся и вышел в коридор, то увидел, что на входе сидит дядя Жора, хозяин этого дома. Он рассказал, что меня должны были ночью избить и переломать все кости. Лена за это обещала нерусским много водки и денег. Не знаю, откуда бы она их взяла. Мне кажется, что в марте она ту водку попрятала куда-то, а деньги у меня потихоньку тащила из карманов. А я все думал, почему это они так быстро исчезают. Теперь я все понимаю. Предполагаю, если бы меня поломали, то она добила бы меня уже сама и на тачке, что стоит около дома, вывезла бы меня частями, как и своего сожителя, к Грушевке и выбросила или закопала бы там где-нибудь. Она прекрасно знала, что меня никто не кинется искать и на этом бы все и кончилось. Тем более, я ей уже даже очень опасен. Ей выгодно убрать меня. Ну что ж, приеду — разберемся. Дядя Жора сказал: «Как приедешь, я тебе еще большее расскажу», — но пока говорить ничего не хочет. До начала мая или в начале мая я обещал ему приехать сюда. У меня из кармана исчезли почти все деньги, но дядя Жора около ста тысяч дал мне по-дружески без возврата. Ходил еще раз в тот дом, на базар, но нигде Лену и этих азербов не нашёл. Вещи свои собрал, на крышу спрятал швайку, рис, фасоль, две фуфайки, зеркала и магнитолу из того гаража, из машины и около трубы поставил два мешка с сухофруктами (один с шиповником) и рядом пакет с таблетками, а смесь вина с нозепамом положил за дровами в банке. Все остальное лежит в сарае и в подвале, погребе под кухней. Сейчас я ухожу на вокзал. Поеду в Зерноград к Маринке.

(Из «Дневника»)

Итак, маньяк довольно основательно избрал тактику планомерного подыскивания новых жертв. Сперва он присмотрел себе старушку-алкоголичку тетю Шуру, за которой продолжал следить и после того, как в основном съехал из принадлежавшей ей избушки. Затем, установив психологический контроль над Еленой Левченко и полностью подчинив её себе, он остановил свой выбор на её подружке, проститутке Галине М., и, хорошо подготовившись, сумел при идеальных для себя обстоятельствах подвергнуть чудовищным и страшным издевательствам сперва её, а затем её малолетнюю дочь Лену. Он целенаправленно «выпасал» и саму Елену Левченко, которой была уготована та же участь. Но в числе потенциальных жертв Муханкина была, по-видимому, еще одна — мать убитого сожителя Елены Левченко Сергея.

Упоминания о ней мы обнаруживаем в муханкинском «Дневнике». Например:

Приходила мать Сергея тетя Света и спрашивала про него. Ленка сказала, что она его выгнала и он больше не приходил. Мне пришлось сказать, как она меня науськала, что я живу с родителями на Красина и что я пришёл спросить о долге, что он занимал у нас дома якобы.

По отдельным записям складывается впечатление о постоянном общении Муханкина с «тетей Светой». Он утверждает даже, будто рассказал обо всем матери убитого.

Откровенно разговаривал с тетей Светой. Я ей все рассказал. Теперь чувствую, что я в зависимости у нее. Чёрт его знает, что дальше будет. Она сказала, что раз пере плачет и все. Сергей, видать, тоже её доставал до бешенства. Что-то она о нем не очень отзывается. Сказала, чтоб я пришёл к ней на работу. Деньги, что были у меня, я ей почти все отдал. Она сказала, чтобы я теперь её не забывал. Хочет видеть фото моих родственников, а за фото надо ехать в Волгодонск.