Шракбек Кабылбаев - Преступления могло не быть!

Ледяшкин рассказал и о том, как думает жить дальше. Об одном говорил особенно задушевно:

— Я учиться пойду. Нина Михайловна, на токаря пойду учиться. Вот какая моя мечта.

— И в школу надо, — подсказала Налетова.

— И в школу. А еще дума есть: этому Егору Саватаеву, что письмо написал, поддержку оказать. Вот заработаю деньги — до копейки вышлю.

Минуло полгода. Ледяшкин уже работал, учился на курсах токарей. Стал добрее, но ходил задумчивый. Это настораживало.

В одной из бесед Алексей признался: «Тоскую почему-то, хоть в петлю лезь…»

Откровенность заключенного подсказала Налетовой: не понял он еще смысла труда, не ощутил полезности своей работы. Попросила главного инженера прикрепить Ледяшкина к токарю Радову.

Через день Алексей рассказывал Налетовой:

— Мастера мне дали — виртуоз. Никогда не думал, что человеческие руки на такие дела способны.

Радов не скупился на время. Охотно посвящал Алексея в тайны мастерства. Новый мир открывался перед Ледяшкиным…

Ледяшкин сдержал слово: он пошел учиться в пятый класс. Как-то спросил Нину Михайловну:

— Если я подам заявление в секцию внутреннего порядка, примут?

— Думаю, что примут, — ответила Налетова. — Во всяком случае, я буду ходатайствовать.

И вот Ледяшкин стоит перед широким столом. Спрашивают о работе, об учебе, о правах и обязанностях члена секции внутреннего порядка.

Ледяшкин волновался, отвечал обстоятельно. Ему даже нравилось, что присутствующие слушают его внимательно.

Поднялся Фроликов. Когда-то он был на побегушках «Лехи-зверя», знал о нем многое. Сейчас Фроликов начал издалека:

— Вот ты, Леха…

Его перебили.

— Не Леха, а Алексей, — поправил Исколотов, тоже в прошлом вор. — Леха был, а теперь сплыл. Так-то…

— Вот ты, Алексей, отвечал нам на разные вопросы. Хорошо отвечал, правильно. Ситуацию понимаешь. А что о себе скажешь? Какой вклад в дело перевоспитания ребят вносишь? Вот спит же с тобой рядом Кастрюля, вором себя именует…

Фроликова снова перебили:

— Не Кастрюля, а Чуб, и имя он имеет.

Ледяшкин помрачнел. Ведь с этим Фроликовым в недавнем прошлом вместе сидели в тюрьме. Пятки целовал, гад.

Ледяшкин вздохнул, оглядел сидящих за столом. Что сказать? Пока он только занимался самоперевоспитанием. О других не думал. И ответил коротко:

— Вклада у меня еще нет. Но, думаю, будет.

Ледяшкин был принят в секцию внутреннего порядка единогласно. Все встали. Председатель штаба секции подошел к Алексею, поздравил, завязал на левой руке ярко-красную повязку.

Так начался ледоход. «Леха-зверь» взялся за ум.

В. Попов, доктор юридических наук.

От тьмы к свету

Судя по тону начальника уголовного розыска, субъект, о котором сообщалось по телефону, представлял большой интерес.

— Давно таких не видывал, — говорил начальник, — вор, так сказать, вроде ископаемого чудовища. Весьма колоритная фигура, осколок прошлого. Не пожалеете потерянного времени. Жду вас.

Петров быстро убрал со стола бумаги и направился к начальнику розыска. В его кабинете сидел седой мужчина, у ног которого стоял изящный саквояж. Человек, с которым говорил начальник, никак не соответствовал стандартам «клиентов» уголовного розыска. В глаза прежде всего бросались его манеры, позаимствованные у героев заграничных кинобоевиков. Этакие изысканные, «аристократические» манеры.

— Разрешите представить, — иронически улыбнулся начальник розыска, король карманных воров — Пшеронский. Впрочем, он имеет еще восемнадцать фамилий и столько же имен. Постоянная только кличка — Маркиз. Восемь судимостей, полсотни приводов, четыре побега.

Пшеронский выслушал аттестацию без тени смущения.

Рассматривая «осколок прошлого», Петров подумал, что очень многие наверняка не проявили бы и грана беспокойства, если бы в трамвае к ним придвинулся этот элегантный пожилой мужчина с седыми прядями, с бородкой, в золотых очках. Такая внешность усыпляет бдительность, и лишь когда трамвай с грохотом умчится, доверчивый пассажир на остановке вдруг обнаруживает, что бумажник исчез!

Не смутило Пшеронского и пристальное внимание, проявленное Петровым к его персоне.

— С кем имею честь? — галантно приподнялся он. — Ах, старший следователь при прокуроре области?! Весьма приятно!

Петров улыбнулся. Сомнительно, чтобы в таком месте Пшеронскому действительно было приятно. Но он поинтересовался, в связи с чем они с начальником уголовного розыска имеют честь принимать его в данном городе.

— О! — воскликнул Пшеронский, — я приехал в ваш город по сугубо личным делам, можно сказать, в порядке семейной хроники. Хотел разыскать здесь свою престарелую тетю, которую с детства люблю и о которой скучаю. Но жизнь полна неожиданностей! Как только я сошел на перрон, два дурно воспитанных человека схватили меня под руки и привезли сюда. К счастью, я нашел в этом здании весьма приятных собеседников.

За этой тирадой последовало два коротких поклона.

— Вот что, Пшеронский, — жестко сказал начальник уголовного розыска, хватит паясничать. Все это вы скажете своей тете после отбытия срока. Он задержан, Василий Иванович, по телеграмме. Разыскивает Саратов.

— Абсурд! Проверкой карманов у граждан бросил грешить давно. С годами в руках появилась дрожь. Грубо получается, не то!

Петров посмотрел на руки Пшеронского. Они отсвечивали белизной кожи и бледным лаком маникюра на холеных ногтях. Два пальца левой руки украшали золотые перстни с крупными камнями. Но внимание привлекали не столько перстни, сколько своеобразная подвижность пальцев, каждый из которых изгибался как бы самостоятельно. Много карманов очистили они, плавно и неощутимо извлекая кошельки и бумажники.

Когда «короля карманников» увели, начальник розыска поделился своими сомнениями.

— Не может быть, чтобы он приехал один. Такие «маркизы» обычно ездят в сопровождении свиты, действующей по указке хозяина. Ребята явно поторопились на вокзале. Надо было брать всех одним махом.

Прошло несколько недель. В производстве Петрова находился ряд сложных, запутанных дел, и история с Пшеронским забылась.

Но как-то утром секретарь прокуратуры сообщила Петрову, что в приемной появился некий молодой человек, настойчиво желающий увидеться с «самым главным» следователем и отказывающийся сообщить причину визита. Петров попросил привести посетителя. Им оказался парень лет двадцати в потрепанном костюме, с чубчиком на лбу и руками, усыпанными татуировками.

— Гражданин следователь, я решил «завязать», — заявил посетитель, надоела такая жизнь: с базара — в тюрьму, из тюрьмы — снова на базар. Не жизнь, а жестянка!

— А вы не торопитесь, — попросил Петров. — Расскажите все по порядку.

И парень рассказал свою биографию, короткую, но темную.

Ваську Соколову было пятнадцать лет, когда уличный приятель Мишка подвел его на бульваре к хорошо одетому мужчине, приветливому и щедрому. Новый знакомый, солидный и представительный, давал деньги на кино, водил в городской сад, покупал мороженое и интересно рассказывал захватывавшие Васька истории о дерзких и смелых людях, которые умеют «жить вольно», без труда и забот, без уроков и двоек, но — всегда с деньгами.

— Что ты видишь в жизни, Васек? Батька твой где? Нету батьки. Мамаша кормит одной пшенной кашей и не дает даже гривенника.

Васек стал привыкать к пиву и водке, которые всегда водились на квартире у новоявленного «папы», понравилась ему и беспечная, сытая жизнь без забот и хлопот.

Страшно было только тащить первый раз из хозяйственной сумки коробку с ботинками, хотя с двух сторон его надежно оберегали Маркиз и верзила Прыг. Получилось! А дальше пошло легче, он осмелел. Таких, как Васек, у Маркиза было пятеро. Выручка сдавалась Маркизу, сдавалась вся, и попробовал бы кто-нибудь утаить хоть рубль! Ослушников жестоко карали: «шеф» внушал мальчикам весьма своеобразное понятие о честности. Это качество он признавал только в одном плане: честность маленьких рабов по отношению к нему.

В шестнадцать лет — первый провал. На рынке колхозники наградили воришку щедрыми оплеухами, а потом — крепкая рука милиционера. Васек взывал о помощи, но Маркиз и Прыг исчезли.

Затем — детская комната, а за ней — колония. Раз в неделю Ваську поступали великолепные передачи. Маркиз давал понять, что Васек не забыт и ценится, как верный блюститель воровских традиций: он никого не выдал.

Побег. Снова квартира Маркиза, но уже в другом городе. А дальше многолетняя карусель: кражи — тюрьма, снова кражи — пьянки — тюрьмы побеги… Мучился и терзался Васек в минуты просвета, но обрубить такое существование не хватало воли. Слишком крепко прибрал его Маркиз, грозивший в случае «измены» ножом и револьвером. Васек так объяснял свое состояние: