Борис Стругацкий - Интервью длиною в годы: по материалам офлайн-интервью

Какое место в своем творчестве Вы отводите «Бессильным мира сего», как Вы их оцениваете? И вообще, что в Вашем творчестве Вы ставите выше всего остального?

Дима. Москва, Россия — 14.10.03

БМС в общем удачный роман. В первую десятку произведений АБС я бы его поставил. А превыше всего, как я уже много раз здесь писал, — «Улитка». Ее так и не удалось нам превзойти, — ни вместе, ни порознь.

Как Вам удается добиваться того, что, читая Ваши произведения, не кажется, что писали 2 человека? Ведь, наверное, у Вас с Аркадием разные стили и представления о пишущемся произведении. Как приходили к консенсусу?

Sol. Новосибирск, Россия — 13.06.98

Это был длительный путь проб и ошибок. Мы перепробовали, я полагаю, все возможные способы работы вдвоем и остановились на самом эффективном. Один сидит за машинкой, другой — рядом. Один предлагает фразу, другой ее обдумывает и вносит изменения. Первый соглашается или не соглашается. Если соглашается, — фраза заносится на бумагу. Если нет, — процесс внесения поправок продолжается. И так — фразу за фразой, абзац за абзацем, страница за страницей. Сточки зрения свежего человека этот метод кажется неуклюжим и излишне трудоемким. Однако, это есть не что иное, как УСТНАЯ правка черновика. В каждом окончательном тексте АБС содержится на самом деле три-четыре-пять черновиков, которые никогда не были написаны, но зато были ПРОИЗНЕСЕНЫ.

Разумеется, такой способ работы возможен только в том случае, если соавторы, будучи людьми разными и даже очень разными, тем не менее имеют общие представления о том, что в литературе хорошо, а что — плохо. Такое общее представление у АБС было изначально, и с течением времени общего в их позиции становилось все больше, хотя определенные различия и сохранялись. Эти различия, впрочем, не мешали работе, а скорее помогали, особенно когда возникали творческие тупики. Так в процессе эволюции выживают не самые генетически совершенные виды, а те, у которых генотип способен быстро и резко меняться при необходимости.

Некоторое количество произведений АБС было написано в сравнительно короткие сроки. Вопрос: сколько внимания вы уделяли редакции, подгонке, приведению произведения к законченному авторскому варианту, то есть редакция, не связанная с цензурой и редакцией извне? Понимаю, что, в литературе особенно, раз на раз не приходится, — здесь я, скорее, имею в виду метод и общее отношение, если таковые вообще существовали.

Кирилл Г. Нью-Йорк, США — 02.01.00

Обычно мы писали первый черновик со скоростью 5–7 страниц в день. Работали ежедневно, без выходных, по 24–30 (в молодые годы) или по 7—10 (в конце 80-х) дней подряд, с 10 до 14 и с 17 до 19 часов. Первый черновик, как правило, превращался со второго захода в чистовик — со скоростью 10–15 страниц в день. Это — в случае, когда работа шла без задержек и творческих кризисов. Разумеется, можно припомнить сколько угодно исключений: «Попытка к бегству» (начинали, писали два десятка страниц, потом бросали, мучались, начинали сначала); «Улитка на склоне» (добрую неделю никак не могли начать, потом писали некоторое время благополучно, заканчивали, а спустя полгода переписывали половину заново). «Гадкие лебеди», «Малыш»… «Трудно быть богом» переписывали дважды, «Страну багровых туч» — трижды. Но в большинстве случаев черновик был только один, и 8-листную повесть удавалось полностью закончить за год, а иногда за 7–8 месяцев. Поскольку метод работы у нас был специфический (всегда вдвоем, всегда нос к носу, один за машинкой, другой рядом… предлагается фраза, обсуждается, редактируется, доводится до ума, заносится на бумагу, предлагается вторая фраза… и так — абзац за абзацем, страница за страницей, глава за главой), — постольку основная правка у нас шла УСТНО, так что первый черновик (да чистовик тоже, хотя и в меньшей степени) это на самом деле текст, в котором практически каждое слово «вычеркнуто» и вновь «записано» два-три-четыре раза. Любопытно, что такой метод работы приводил, в частности, к тому, что многие наши тексты я лично помнил почти наизусть — по крайней мере в первые два-три-четыре года после написания.

Меня очень интересует режим дня писателей. Конечно, талант не создать с помощью режима, но отсутствие режима снижает работоспособность, что может загубить любой талант. Как Вы отдыхали? Спали ли Вы с 14 до 17 или читали?

Алексей. San Francisco, USA — 25.01.00

Как правило — часовая прогулка (либо после обеда днем, либо вечером перед сном). После обеда — сон. Вечером — книги, телек, кино (если работаем в ДТ). Впрочем, очень часто вечера уходили на деловые разговоры — обсуждались будущие тексты.

Рано ли ложились спать?

Алексей. San Francisco, USA — 25.01.00

Во время работы режим был очень жесткий: в 12 мы были уже в постелях, но, конечно, как правило, еще часок читали.

И еще вопрос: был ли у Вас какой-либо ритуал по завершению книги?

Александр Рождественский. Ковдор, Россия — 08.07.00

АН обычно взвешивал на ладони папку с оконченным романом и, глядя на меня со значением, говорил что-нибудь вроде: «Вот так! Это вам не хрен собачий. Это — нечто!» После чего мы либо шли в «Пекин», если дело происходило в Москве, либо устраивали пир богов «на месте работы», если окончание приходилось на Ленинград или какой-нибудь дом творчества.

Сколько можно править литературное произведение? Например, если редактируешь в 27-й раз, вещь с каждым разом становится лучше, но все равно не устраивает. Поставить предел и закончить или биться до победного?

Борис Рангоут. Москва, Россия — 06.09.02

На мой взгляд, идея о том, что каждое данное произведение можно исправлять бесконечно долго и от каждого исправления оно становится лучше, — идея неверная и даже, может быть, вредная. Повесть надо исправлять так: берешь черновик и вносишь крупные, существенные изменения; потом еще раз проходишься по исправленному уже варианту и делаешь изменения мелкие; потом оставляешь рукопись в покое (даешь ей «отлежаться») и — через месяц-другой — перечитываешь ее опять и вносишь те поправки, которые за это время накопились (если накопились). Все. Если потребность в КРУПНЫХ поправках не появилась, можно нести в издательство: все равно там заставят править снова и с совсем другой точки зрения.

Много ли времени/усилий Вы уделяете отделке языка ваших произведений?

Андрей Семенов. Тула, Россия — 31.05.04

Много. Половину всего времени работы над текстом.

Можно ли сказать, что со временем Вы набили руку, и эта отделка стала даваться легче?

Андрей Семенов. Тула, Россия — 31.05.04

Ни в малейшей степени. Наоборот: чем дальше, тем труднее.

Вообще — насколько, по-Вашему, важно качество художественного текста? По сравнению с его содержанием?

Андрей Семенов. Тула, Россия — 31.05.04

Чрезвычайно важно. Без этого качества — ничего не получится такого, о чем стоило бы говорить. Безвкусная каша — голодное брюхо кое-как набить.

Понятно, что есть ограничение снизу, определенная планка, ниже которой опускаться нельзя. А сверху? До каких пор нужно продолжать править?

Андрей Семенов. Тула, Россия — 31.05.04

Пока не ощутишь свое полное бессилие. Это, кстати, не такое уж большое время. Довольно быстро ощущаешь, что больше ни на что не годен, — точка, все. Тогда надо текст отложить и продержать его в сторонке месяцок-другой. Второго захода, как правило, бывает достаточно.

И уж, наверное, самый сакраментальный вопрос — творчество и алкоголь. Я слышал, что немало писателей (про Вас ничего не слышал) частенько прикладываются для «возбуждения воображения». Как вы к этому относитесь?

Алексей. San Francisco, USA — 25.01.00

На протяжении многих лет (года этак до 85-го) у нас на время работы объявлялся сухой закон. Мы выпивали только в день встречи и в последний день (после окончания «смены»). К концу, правда, 80-х позволяли себе расслабляться чаще. Я уверен, что алкоголь не только не помогает работе, он ей мешает — просто потому уже, что подвыпивший человек перестает быть самокритичным, а это — смерть для писателя.

Часто ли вы попадали в тупики написанного? Много ли приходилось переписывать? И вообще, начиная новую книгу, всегда ли вы знали, чем она закончится?

Неустроев Виталий. Ижевск, Россия — 01.10.98

Как правило, мы точно знали, чем все кончится. Однако, бывали случаи, когда замысел менялся по ходу работы кардинально, как было, например, с «Попыткой к бегству», «Улиткой на склоне», «Гадкими лебедями» и пр. Обычно дело ограничивалось одним черновиком. Но приходилось нам делать иногда и два, а равно и дописывать целые главы в конце, как это было с «Трудно быть богом» и с теми же «Гадкими лебедями».