Николай Прокудин - За речкой шла война…

Ознакомительный фрагмент

– Вот именно, что турнули! Чудо-юдо ты моё! – с горечью сказала соседка. – Ни зарплаты, ни документов на отъезд. Когда же конец мытарствам!

– Скоро, радость моя, скоро! – Капитан махом опустошил стакан. – Ух-х! Ненавижу я эту армию, эти пески, эту пыль! Черт бы побрал комиссаров и командиров, туркменов и узбеков, танки и самоходки, пушки и пулеметы! Ух-х, жисть!.. Заспеваемо, лейтёха?.. И в дорогу далэ-э-эку ты мэнэ на зори провожала…

– …и рушнык вышиваный на счастье дала! – подтянул Никита. Грустно всё…

– Чэ-э-эрвону руту, – пригорюнилась супруга Карпенко, ни слуха, ни голоса, но разве важно? – нэ шукай вэчорамы…

– Это не оттуда, жинка!

– Тай, яка разныця!

– А и верно!

– И водка тут – дерьмо! – ляпнул Никита. Спохватился: – Нет, я не в смысле эта ваша, а вообще! В смысле, местная!

– Дерьмо, дерьмо… – закивал Карпенко. – Ну что? Ещё по одной? У меня там ещё две…

Поутру башка трещала, как арбуз, проверяемый на прочность крепкими руками. Дерьмо водка, да.

Никита побрёл к офицерской столовой завтракать. Не хочется, но надо. Здоровье в аптеке не купишь, а продать его можно по дешёвке на любом углу. Или вообще за так отдать. Надо что-то в себя забросить, надо. Он бы удовольствовался остатками вчерашнего пиршества, но… никаких остатков на кухне. Всё подмели, голодушники… Впрок наелись, Карпенки?

Ну да не суди и не судим будешь.

Он подсел за столик к взводному Шмеру, почти уже приятелю:

– Мишка! Вот как тебе тут служится? Не томишься? – задал риторический вопрос, ковыряя вилкой яичницу. – Почему все мучаются и ненавидят этот гарнизон? Казалось бы, тепло, фрукты-овощи. Не Крайний Север или Забайкалье! А народ так отсюда рвется – куда глаза глядят!

– А тоскливо тут! Чужая страна, ноль цивилизации. Вот я – попал в Педжен два года назад, живу бирюком, ни бабы, ни угла. Торчу в этой занюханой общаге один-одинёшенек, чтоб ей сгореть! Тьфу-тьфу-тьфу!!! Не дай Бог, конечно, а то в казарме поселят. А где тут жену найдешь? Туркменку? За неё калым нужен. Выкупить невесту – зарплаты за пять лет не хватит. В России или в Бульбении я б давно девку нашёл, и не одну! Но сюда-то кто добровольно поедет? Не дуры всё-таки. То есть дуры, конечно, но насчёт сюда – не дуры. Скажешь, нет? Вот и от тебя женка сбежала…

– Она… на время.

– Ага. «Время – вещь необычайно длинная…» – продемонстрировал Шмер знакомство с Маяковским. Так что, старичок, остается одно: онанизм до мозолей на руках.

– Ну, ты сказа-ал!

– А что такого? Что еще остается?.. Эх, старичок… Знаешь такое понятие – «незаменяемый район»? Есть в Туркво «заменяемые районы» – в обязательном порядке где через пять, а где и через десять лет, но замена будет! Всё зависит от дикости и трудности службы. А наш Педжен – «незаменяемый район». У нас не высокогорье и не совсем пустыня, глушь, конечно, но вполне пригодная для службы. Ну, комары «пиндинка», от которых по телу – трофические язвы, это мелочи… как комарик укусит… Ай, дадно! Ты доел? Допил? Пошли? Хочешь в гости?

– К кому?

– Да ко мне ж! К кому ещё!

Они доели завтрак, они допили чай. Они пошли. В общагу, к Шмеру в гости. До построения – целый час, а в казарму если войдешь, так до отбоя не выберешься.

По дороге Мишка говорил, говорил и говорил, безумолчно, не останавливаясь. Словно прорвало:

– Сам скоро почувствуешь на своей шкуре, до чего тут хреново. Вот задует ветер, «афганец», – неделю, а то и две пылью метёт в городке. Ни зги не видно, и дышишь воздухом пополам с песком. Электрические провода обрывает – и без воды и света.

– Что ж, будем мало пить и мало писать, – усмехнулся Никита. – Какие ещё предстоят трудности?

– Жратвы в магазинах нет, только консервы. На весь гарнизон один магазинчик, «военторг» с пустыми полками. Привоз продуктов раз в неделю. Тетки занимают очередь на себя и подруг с часу ночи, а открытие в девять. Стоят до утра, сменяя друг друга, делят ночь поровну. У молодых девчат ещё есть оптимизм, а кто постарше – уже в безнадёге. Вообще тут, на Востоке, бабоньки быстро стареют. Жара, солнце, не знаю… Пока молодые-симпотные, заводят любовников побогаче – из местных аборигенов. Называется «друг семьи». Этот «друг» подпаивает мужа, кормит семью, а супругу регулярно имеет. Муж, капитан или майор, напьётся, слюни распустит и спит на лавочке в палисаднике. А этот, скот чёрный, развлекается.

– Не любишь местных?

– А за что их?! Грязные сволочи! Воняют, коз-злы! Наглые, злобные, нападают в городе на офицеров толпой и избивают! Запомни, лейтенант: после захода солнца из городка в Педжен ни ногой! Ограбят или искалечат. В прошлом году молоденького прапора забили до смерти. В арыке тело нашли – не тело, а кровавое месиво!.. Они ж не соображают, что творят, обкуренные поголовно!.. Так что, старичок, тебе предстоит весёленькая служба.

Шмер снял со стены в своей комнате гитару, перебрал струны… Не гавайская, да и сам не виртуоз. И чёрт с ним! Сгодится!.. Зафальшивил и гитарой и фальцетом:

Если не попал в Московский округ,Собирай походный чемодан,Обними папашу, поцелуй мамашуИ бери билет на Туркестан!Лет через пятнадцатьЕдешь ты обратно,А в руках все тот же «мочедан»,И с погон мамаше грустно улыбнетсяНовенькое званье – «капитан»!

– И, верно, ангельский, должно быть, голосок… – пробубнил Никита с намереньем мягко пошутить дедушкой Крыловым.

Но, судя про реакции Шмера, шутка не к месту. Задела за живое.

– Голосок?! Ну и пожалуйста! Всё! Поговорили, попели! Шуруй в казарму! Проваливай! Поднимай зад и выметайся!

– А ты?

– Ну и я…

– Стоп! – стопанул «душегуб» Большеногин. – Прервемся на минуточку! Технологический перерыв! Тост! Выпьем за наш славный мотострелковый полк!

– А при чем тут?

– Как?!! Ты не хочешь выпить за наш славный мотострелковый полк?!

– Нет, почему бы не…

– То-то! Кто ещё не хочет выпить за наш славный мотострелковый полк?!

Никто. В смысле, дураков нет. В смысле, все хотят.

Встали, «вздрогнули» – за славный мотострелковый полк.

– Ври дальше, Ромашкин!

– Я вру?! Я вру?!

– Ну, извини. Ну, фигура речи, ну. Говори. Правду, одну только правду и ничего, кроме правды!

Глава 3. знакомство с «гусарами»

Никита день за днем просиживал в канцелярии за обшарпанным столом и пытался восстановить документацию к итоговой проверке за год. Зряшно «Шмайсер»-Штранмассер похвалялся, уезжая к новому месту службы, – мол, оставляет «бесценное богатство». Вникнув в содержание конспектов, «счастливый наследник» обнаружил, что лекции по материалам съездов – просто галиматья! Двадцать третий съезд партии стал двадцать шестым. Хрущёв отовсюду вымаран, и другим почерком вписан Брежнев. А мудрые изречения «кукурузника» в одной из лекций выдавались за мысли Андропова. И нехитрая манипуляция с заменой двух листов – титульного и последнего. Видимо, это мнимое богатство досталось самому Штранмассеру от предыдущего «сидельца» в этой пустыне. Вырезки и картинки выцвели, вытерлись и не годились для наглядной агитации.

Тягостно вздыхая, Никита очистил шкаф, сгрузил «несметные сокровища» в расстеленную на полу плащ-палатку. Мусор!

Что мы имеем в итоге? Имеет пару кусков ватмана. Десяток чистых листов бумаги. Банки туши и гуаши. Стопку не до конца заполненных тетрадей. В них – протоколы прошлых собраний. В будущем их, эти собрания, вести ему – общие, партийные, комсомольские, сержантские, офицерские… Ой-ё!

Зато в шкафу – разнообразная посуда: грязные стаканы, рюмки, вилки, ложки и пирамида пустых коньячных и водочных бутылок. И если макулатуру выносили дневальные, то посуду Ромашкин снес на помойку самостоятельно. Не хотелось дискредитировать предшественника. Да и самому негоже выглядеть алкашом в глазах бойцов. Вдруг решат, что это он всё это заглотил-поглотил!

М-да. А перед ним разбитое корыто… Телевизор для солдат под самым потолком не работал. Приемник, который тоже числился за ротой, только нечленораздельно хрипел-шипел.

Никита по стремянке подлез к телевизору. Дык! Задняя крышка отсутствовала, а в корпусе, кроме кинескопа, ни одного блока, ни одной лампы.

– Как не работает? Как не работает?! Новый же телевизор!!! – Командир роты с многозначной и ранее упомянутой фамилией Неслышащих таращил бесцветные рыбьи глаза.

– Так и… – Никита жестом пригласил к стремянке.

Капитан Неслышащих шустро взобрался, заглянул за кинескоп и взвыл:

– Вот гады! Снова объе… горили!

Судя по стилю работы, которую Никита имел счастье наблюдать в течение месяца, капитан Неслышащих просто-таки аккумулировал вокруг себя полчища гадов, норовивших его объе… горить. Недостача была и по вещевому имуществу, и по технике. Недумающих, Незнающих, Неверящих, Невидящих, Непомнящих… Как угодно, только собственной фамилией Неслышащих тебя, Витя, не называют – в глаза и за глаза.