Чрез лихолетие эпохи… Письма 1922–1936 годов - Пастернак Борис Леонидович

* * *С первого же сказанного словаРадость покидает берега.Он дает улечься ей, и сноваУдесятеряет ураган.Долго с бурей борется оратор.Обожанье рвется на простор.Не словами, – полной их утратойХочет жить и дышит их восторг.Это – объясненье исполинов.Он и двор обходятся без слов.Если с ними флаг, то он – малинов.Если мрак за них, то он – лилов.Все же раз доносится: эскадра.(Это с тем, чтоб браться, да с умом.)И потом, другое слово: завтра.(Это… верно, о себе самом.)

13

Дорожных сборов кавардак.«Твоя», твердящая упрямо,С каракулями на бортах,Сырая сетка телеграммы.«Мне тридцать восемь лет. Я сед.Не обернешься, глядь – кондрашка».И с этим об пол хлоп портплед,Продернув ремешки сквозь пряжки.И на карачках – под диван,Потом от чемодана к шкапу. —Сумбур, горячка, – караванВещей, переселенных на пол.Как вдруг – звонок, и кабинетПерекосившее: о Боже!И рядом: «Папы дома нет».И грохотанье ног в прихожей.Но двери настежь, и в дверях:«Я здесь. Я враг кровопролитья».И ужас нравственных нерях:«Тогда какой же вы политик?Вы революционер? В борьбуНе вяжутся в перчатках дамских».– Я собираюсь в Петербург.Не убеждайте. Я не сдамся.Я объезжаю города,Чтоб пробудить страну от спячки,И вывожу без вас судаНа помощь всероссийской стачке.Но так, – безумное одноСудно против эскадры целой! —Нам столковаться не дано,Да и не наше это дело.* * *Пожатья рук. Разбор галош.Щелчок английского затвора.Плывущий за угол галдеж.Поспешно спущенные шторы.И ночь. Шаганье по углам.Выстаиванье до ознобаС душой, разбитой пополам,Над требухою гардероба.Крушенье планов. Что ни часРастущая покорность лани.Готовность встать и сгинуть с глазИ согласиться на закланье.И наконец, тоска и лень,Победа чести и престижа,Чехлы, ремни и ночь. И день,И вечер, о котором – ниже.

14

Подросток-реалист,Разняв драпри, исчезС запиской в глубинеОтцова кабинета.Пройдя в столовуюИ уши навострив,Матрос подумал:«Хорошо у Шмидта».…Было это в ноябре,Часу в четвертом.Смеркалось.Скромность комнатСпорила с комфортом…Минуты три извнеНе слышалось ни звукаВ уютной, как каюта,Конуре.…Лишь по кутерьмеПылинок в пятерне портьеры,Несмело шмыгавшихПо книгам, по кошмеИ окнам запотелым,Видно было:Дело —К зиме.Минуты три извнеНе слышалось ни звукаВ глухой тиши, как вдругЗа плотными драприПроклятья раздалисьТак явственно,Как будто тут, внутри.«Чухнин? Чухнин?!Погромщик бесноватый!Виновник всей брехни!Разоружать суда?Нет, клеветник,Палач,Инсинуатор,Я научу тебя, отродье ката,                  отличать от правых виноватых!Я Черноморский флот, хо —                  лоп и раб, забью тебе,                  как кляп, как клепку,                                      в глотку!И мигом ока двери комнаты вразлёт.Буфет, стаканы, скатерть —                    «Катер?»                        – Лодка,В ответ на брошенный вопрос —                                матрос,И оба вон, Очаковец за Шмидтом,Невпопад, не в ногу,          из дневного понемногу в ночь,Наугад куда-то, вперехват закату.По размытым рытвинам садовых гряд.……………………….В наспех стянутых доспехахЖарких полотняных лат,В плотном потном зимнем платьеС головы до пят,В облака, закат и эхо по размытым,                    сбитым плитам променад.Пото́м бегом, сквозь поросли укропа,Опрометью с оползня в песок,И со всех ног тропой наискосокКругом обрыва… Топот, топот, топот,Топот, топот, поворот-другой,….И вдруг, как вкопанные, стоп.И вот он, вот он весь у ног,Захлебывающийся Севастополь,Весь побранный, как воздух, грудью двухБездонных бухт,И полукругЗатопленного солнца за «Синопом».С минуту оба переводят духИ кубарем с: последней кручи – бухВ сырую груду рухнувшего бута.