«Ваше сердце под прицелом…» Из истории службы российских военных агентов - Михаил Ефимович Болтунов

class="p1">Не станем говорить, какие документы попали в руки советской военной разведки. Думается, пока не пришло время. Скажем только: когда была обозначена их тема, руководителя разведаппарата Хоменко срочно с этими материалами вызвали в Москву.

Первым с ними ознакомился начальник ГРУ Петр Ивашутин. По всему чувствовалось, что старый разведчик, повидавший в жизни многое, был обескуражен.

Они сели в машину и поехали к начальнику Генштаба маршалу Сергею Ахромееву. Тот, прочитав материалы, сказал Ивашутину:

— Петр Иванович, это не мой уровень. Я позвоню секретарю ЦК Русакову, отвезете ему.

И, обращаясь к Хоменко, сказал:

— Ты знаешь, что ходишь по лезвию ножа? Если что, мы тебя защитить не сможем.

— Значит, прекратить работу, товарищ маршал?

— Нет, добытые материалы очень ценны. Они нам нужны, но будь осторожнее.

На том, собственно, и закончили. А дальше путь Хоменко лежал к секретарю ЦК Константину Русакову. Ознакомившись с документом, тот удивился:

— И как это вам удалось?

Хотел Александр Андреевич отшутиться по-армейски: мол, фирма веников не вяжет, товарищ секретарь, да смолчал. Слишком уж момент был серьезный. Русаков поднялся со своего места и крепко пожал Хоменко руку:

— Спасибо!

Что ж, признаться это было приятно: не каждый день секретари ЦК жмут руку и благодарят разведчиков за труд. Позже благодарность Родины воплотилась в очередную награду — орден Трудового Красного Знамени.

«Свой долг я выполнил, — напишет генерал-майор Александр Хоменко, — разведчик должен выдавать только правду и ничего, кроме правды. Ну, а как добытыми сведениями будут распоряжаться, это уже вопрос не ко мне».

«Русским сюда вход запрещен»

Командир авиационного разведывательного полка Иван Лезжов, признаться, такого «теплого» приема не ожидал. Командующий армией генерал-лейтенант Борис Сиднев, всегда внимательный, доброжелательный, теперь отчитывал комполка, как провинившегося школьника. Он вспомнил, как заботился о его воинской части, помогал материально, а главное, не жалея сил, растил его настоящим командиром.

Лезжов, слушая упреки генерала, пытался сообразить, что же вывело из себя командарма. В полку все нормально, летных происшествий нет, на земле — полный порядок. Но тогда за что же его дерут, как сидорову козу?

Когда генерал Сиднев выдохся и умолк, Иван Иванович откровенно спросил:

— Товарищ командующий, разрешите узнать, что случилось? За что мне такая выволочка?

— Как за что? Не прикидывайся, Лезжов. А Военно-дипломатическая академия?

Теперь все стало ясно. Три недели назад у него в полку побывал «представитель Генерального штаба», как именовали его кадровики, генерал Патрахальцев. Он подбирал кандидатов для поступления в Военно-дипломатическую академию. Предложил войти в число кандидатов и ему, Ивану Лезжову. Иван Иванович отказался. Генерал не стал настаивать, только попросил написать автобиографию и отпечатать выписку из личного дела о прохождении военной службы. Что ж, как просил, так и сделали. На том и попрощались. И Лезжов продолжал служить, не ожидая подвоха.

— Товарищ командующий, я не хочу уходить с летной работы. Согласия своего не давал.

Иван Иванович чувствовал, как его накрывает волна возмущения.

— Этот представитель Генштаба меня просто обманул. Позвоните главкому и все объясните.

Генерал Сиднев долго, испытывающе смотрел на командира полка, потом снял трубку, доложил о случившемся в штаб ВВС.

Закончив разговор, он сказал:

— Главком во всем разберется. Приказал перезвонить мне через полчаса.

Тридцать минут ожидания тянулись мучительно долго. А потом был разговор командарма с Москвой. Генерал Сиднев в основном молчал, слушал, иногда отвечал: «Да, товарищ главнокомандующий». Положив трубку, он с досадой махнул рукой:

— Удружил ты мне, Иван! А я надеялся на тебя. Они там тоже не дураки. Твою кандидатуру очень быстро провели через ЦК.

Сиднев тяжело вздохнул и посмотрел на Лезжова. Вид у того был хуже некуда. Видимо, генералу его стало жалко.

— Да просил я, просил, чтобы главком походатайствовал перед ЦК, — сказал Борис Арсентьевич. — Маршал мне ответил: «В Центральный комитет обращаться не буду». Так что испортил ты свою летную карьеру, Иван. А в академии самолетов нет, наврал тебе представитель.

Так оно и вышло. В беседе с Лезжовым это подтвердил и начальник академии генерал-лейтенант Славин.

— Видимо, представитель ошибочно информировал вас о летной подготовке. После окончания академии вам предстоит заниматься иного рода деятельностью, а именно работать за рубежом.

После генерала Славина с Иваном Ивановичем беседовал начальник курса. Объявился и «представитель Генштаба» генерал Патрахальцев. Он извинился и объяснил, что по разнарядке должен был отобрать в академию трех офицеров с высшим образованием. Только где ж их возьмешь? А у Лезжова за плечами оказалось Тамбовская летная школа, фронт с 1942 года, два тяжелых ранения и контузия, 238 боевых вылетов на дальнюю разведку, Звезда Героя Советского Союза, а после войны учеба на командном факультете академии ВВС.

Ну какой же представитель пройдет мимо такого кандидата? Не прошел и генерал Патрахальцев. Теперь вот извинялся. Но Лезжову от этого не легче. Он упрямо хотел вернуться на летную работу.

Судя по всему, о неоднозначном поведении Ивана Ивановича стало известно и в ЦК партии. Его вызвали на беседу на Старую площадь.

«Удивительно было, — вспоминал в беседе со мной Лезжов, — что работник ЦК начал откровенно грубить, грозя разными карами, вплоть до увольнения из армии, исключения из партии. Я ответил, что увольнения не боюсь, без дела не останусь, а партийный билет мне вручали на фронте. В общем, беседа у нас не получилась».

Во второй раз в кабинете на Старой площади с ним уже беседовал не один работник ЦК, а двое. Никто не грубил Лезжову и не запугивал. Теперь партийные чиновники скорее уговаривали Лезжова. Они сулили ему прекрасные перспективы в военной дипломатии, мол, увидишь мир, будешь работать за рубежом. А что в авиации, дальше гарнизона не уедешь.

Иван Иванович по-прежнему упирался.

— Должен сообщить, что я пробыл четыре года в кандидатах партии. Мне приписывали шовинистические взгляды, хотя это не так. Несколько раз задерживали представление на звание Героя Советского Союза. Так что боюсь, что я не достоин учиться в академии, а потом работать за рубежом.

Однако работники ЦК подготовились к беседе с Лезжовым основательно.

— Ни в одной из ваших характеристик нет даже намека на шовинизм, — ответил один из них. — А идиотов встречается немало. Любой ярлык привесить могут. Так что идите и учитесь.

«Такая товарищеская беседа, — рассказывал Лезжов, — сбила с меня авиационную спесь, и я, понурив голову, окунулся в новую для меня среду. Поняв, что возврат в авиацию для меня полностью отрезан, я направил свои устремления на освоение новой профессии — военной дипломатии».

В 1955 году подполковник Иван Лезжов окончил Военно-дипломатическую академию и был назначен офицером 2‑го управления