Полный лексикон великого романа «Мастер и Маргарита» - Борис Вадимович Соколов

был у нас Николай Радлов (художник, друг Булгакова. – Б. С.) и угощал МА такими сентенциями:

– Ты – конченый писатель… бывший писатель… все у тебя в прошлом…

Это – лейтмотив. Потом предложение:

– Почему бы тебе не писать рассказики для «Крокодила», там обновленная редакция. Хочешь, я поговорю с Кольцовым?

Это что-то новое. Какая-то новая манера воздействия на МА».

В ночь с 12 на 13 декабря 1938 г. Кольцов был арестован в редакции газеты «Правда» по делу бывшего наркома НКВД Н.И. Ежова. Вторая жена Ежова, Евгения Соломоновна Хаютина (Фейгенберг) (1904–1938), была редактором «Иллюстрированной газеты», и Кольцов, как член редколлегии «Правды», встречался с ней. Однажды нарком Ежов даже принимал Кольцова вместе с Бабелем на своей даче. Е.С. Хаютина покончила с собой 21 ноября 1938 г., опасаясь стать «врагом народа». На очной ставке с Кольцовым Ежов показал: «Я понял, что Ежова связана с Кольцовым по шпионской работе в пользу Англии». Как и другие, Кольцов не выдержал пыток и сам оговорил более семидесяти участников «заговора». 2 февраля 1940 г. он был расстрелян. В 1954 г. Кольцова реабилитировали. В период работы над «Мастером и Маргаритой» Булгаков, разумеется, не мог знать, что прототипа постигнет столь же печальная судьба, как и связанного с ним героя. 22 декабря 1938 г. Е.С. Булгакова отметила в дневнике: «В Москве уже несколько дней ходят слухи о том, что арестован Кольцов». О том, что он был расстрелян 2 февраля 1940 г., она так и не узнала, поскольку после 1956 г. официально утверждалось, что Михаил Ефимович умер в заключении в 1942 г. Неизвестно, знал ли Булгаков о связи Кольцова с женой Ежова. Но в любом случае Михаил Афанасьевич не сомневался, что Кольцова погубила, среди прочего, близость к новому наркому внутренних дел.

Фамилия же Мирцев была позаимствована Булгаковым из повести известного поэта Николая Семеновича Тихонова «Старатели», опубликованной в журнале «Нива» в 1918 г. Там эту придуманную Тихоновым фамилию носит автобиографический герой, поэтому ее связь с прототипом была очевидна, по крайней мере для тех, кто читал повесть «Старатели». Для тех же, кто «Старателей» не читал, фамилия «Мирцев» ассоциировалась с Кольцовым. Не исключено, что в какой-то момент Булгаков также рассматривал Н.С. Тихонова в качестве одного из прототипов М. А.Б. Николай Семенович в 1930-е годы уже был видным литературным функционером, делал доклад о современной поэзии на I съезде советских писателей, был руководителем Ленинградской писательской организации. Как отмечал писатель Н.К. Чуковский (1904–1965) в «Литературных воспоминаниях» (1989), «в тридцатые годы Тихонов был одним из самых влиятельных людей в ленинградском литературном кругу». Однако Тихонов, в отличие от Кольцова, никаких антирелигиозных произведений не писал. Наоборот, многие его стихи, опубликованные в 1918 г. в «Ниве», с которыми, вероятно, был знаком Булгаков, были проникнуты сильным религиозным чувством. Очевидно, Булгаков не хотел, чтобы Тихонов решил, что он послужил одним из прототипов М.А. Б., и это стало одной из причин, почему он отказался от фамилии «Мирцев» для своего не слишком симпатичного персонажа. Другой же причиной послужило то, что для Булгакова важно было связать М. А.Б. с автором оперы «Фауст».

В том же № 22 «Нивы» за 1918 г., где была начата публикация тихоновских «Старателей», был опубликован очерк А.В. Амфитеатрова «Вечный странник. Католическая легенда». Там, в частности, приводилась легенда о том, как награжденный за свой грех муками бессмертия Понтий Пилат бросается с горы в озеро в Гельвеции (нынешняя Швейцария): «Но умер ли он, – кто знает? Гора с тех пор зовется горою Пилата, а озеро подверглось заклятью. Ужасающие бури волнуют его по ночам, адские тени пляшут на нем. Раз в год появляется на берегу и Пилат, в одеянии судьи. И кто его увидит, умрет». В эпилоге «Мастера и Маргариты» Булгаков использовал эту легенду, чтобы показать судьбу Пилата, а также дарованное ему в наказание бессмертие: «Воланд осадил своего коня на каменистой безрадостной плоской вершине, и тогда всадники двинулись шагом, слушая, как кони их подковами давят кремни и камни. Луна заливала площадку зелено и ярко, и Маргарита скоро разглядела в пустынной местности кресло и в нем белую фигуру сидящего человека. Возможно, что этот сидящий был глух или слишком погружен в размышление». То, что мастер и Маргарита видят Пилата, означает, что они уже умерли. Очерк А.В. Амфитеатрова известен только в журнальной публикации, и знакомство с ним Булгакова также служит доказательством того, что он был знаком с повестью Тихонова «Старатели». Возможно, именно знакомство со «Старателями» подтолкнуло Булгакова к созданию новой фаустианы – романа «Мастер и Маргарита». В «Старателях» новым Мефистофелем становится «товарищ Зейман», председатель полкового комитета Финляндского драгунского полка, а новым Фаустом – генерал Растягин, тогда как автобиографический герой Тихонова Мирцев, член полкового комитета, предстает в образе нового Валентина.

М.Е. Кольцов стал прототипом М.А.Б., потому что достаточно активно вел в своих фельетонах и очерках антирелигиозную пропаганду. Так, в очерке «Волга вверх» (1923–1928) звучит настоящий гимн журналу «Безбожник»: «Рабочие-отпускники, в кружке уписывающие арбуз с хлебом, дают отпор:

– Эта, старый, брось! Бога твоего отменили. Расчет выдали и пачпорт. Чуешь? Ha-ко, читани «Безбожник», там все расчесали, язви их!

«Безбожник» при общем хохоте летит через головы. Старик плюется и отсаживается от места, где упал журнал.

– Татарам покажите, татарам! Ихнего попа там тоже извели.

Татарин рассматривает в «Безбожнике» муллу, долго ржет и спрашивает, где купить журнал. Рабочие торжествуют:

– Развезло татара! Еще в коммунары запишется!»

Отношение же Булгакова к этому пропагандирующему воинствующий атеизм журналу было резко отрицательным. 5 января 1925 г. он записал в дневнике: «Когда я бегло проглядел у себя дома вечером номера «Безбожника», был потрясен. Соль не в кощунстве, хотя оно, конечно, безмерно, если говорить о внешней стороне. Соль в идее, ее можно доказать документально: Иисуса Христа изображают в виде негодяя и мошенника, именно его. Нетрудно понять, чья это работа. Этому преступлению нет цены».

В фельетоне-передовице 1929 г. «О некоторых безбожниках» в связи со Всесоюзным антирелигиозным совещанием Кольцов обращался к пролетариям:

«Вы стоите, и вы требуете.

– Бодрости, бодрости! – кричите вы: – побольше бодрости и здоровья, побольше смелости, веры в свои силы, побольше радости жизни! Это мы или не мы – молодой восходящий класс? Ведь перед нами будущее, сам чёрт нам не брат! Пусть всякие там иеромонахи говорят о царствии небесном, о награде в раю за земные муки; мы должны доказать и докажем, что никакой загробной жизни нет, а жизнь догробная, особенно, если её малость переделать на коммунистический лад – так хороша, что никаких потусторонних дополнений к ней не требуется!

Вы кричите, вы требуете, и вы правы. ‹…›

Мы вовсе не хотим подбить наших безбожников на ношение малиновых френчей и на исполнение фокстротов во время антирелигиозных бесед. Подобное соревнование нас мало соблазняет. Мы не хотели сказать ничего кроме того, что мертвечина и скука, часто присущие нашей работе против церкви и религии, заставляют нас уступать место врагу.

На его стороне часто оказывается советская подвижность, живая занимательность, яркость и даже злободневность подхода к массе. На нашей стороне часто проступают кафедральная тоска, постное ханжество, епархиальный аскетизм.

В этом наша беда».

Как представляется, именно этот фельетон спародировал Булгаков в ранней редакции своего романа, создававшейся в 1928–1931 гг. Там Воланд высмеивает Бездомного за то, что тот отказывается наступить ногой на изображение Христа, нарисованное на песке:

– Ну, тогда вот что! – сурово сказал инженер и сдвинул брови. – Позвольте вам заявить, гражданин Бездомный, что вы – врун свинячий! Да, да! Да нечего на меня зенки таращить!

Тон инженера был так внезапно нагл, так странен, что у обоих приятелей на время отвалился язык. Иванушка вытаращил глаза. По теории нужно бы было сейчас же дать в ухо собеседнику, но русский человек не только нагловат, но и трусоват.

– Да, да, да, нечего пялить, – продолжал Воланд, – и трепаться, братишка, нечего было, – закричал он сердито, переходя абсолютно непонятным способом с немецкого на акцент черноморский, – трепло, братишка. Тоже богоборец, антибожник. Как же ты мужикам будешь проповедовать?! Мужик любит пропаганду резкую –