«Благо разрешился письмом…» Переписка Ф. В. Булгарина - Фаддей Венедиктович Булгарин

href="ch2-858.xhtml#id1708" class="a">[858] князя Волконского – то я хотя и постигаю, но сожалею, что «Пчела» для угождения старому волоките должна говорить такие вещи – если же это ваше убеждение, то, зная ваш вкус и познания в музыке, – ничего не понимаю! Уж не cochemare[859] ли это? – Жаль, право жаль! Как эта кривоносая курва Кастеллан, которая фальшивила во всю оперу, а в конце выбилась из сил, как кобыла в возе, с своим бездушным визгом, могла привести вас в восторг? – Эта бочка Альбони[860] – с своим бар-басом – могла возбудить вас! Да у Альбони нет вовсе голоса! Да нет? Это звуки из различных мехов в одной кузнице. Все разорвано – сопрано, альт, контральт и бас не составляют одного целого – а выходят из толстого брюха скачками, – без искусства, без методы, без игры. Просто grave fille[861]– бочка, без всякого таланта, а все ее достоинство – нежная страсть Неваховича! Уж извините – а я протестую в «Пчеле»[862] – что не разделяю вашего мнения – представляя вам говорить что угодно с подписью вашего имени. Только, пожалуйста, не думайте, чтоб это могло расстроить наше доброе согласие. – Это дело само по себе.

Теперь ответ на ваше письмо.

1. Разумеется, надобно посмотреть «Павла и Виргинию» – снисходительным глазом[863]. Всегда и везде должна быть честь таланту.

2. «Ченерентолу»[864] дадут на будущей неделе в 3-й раз.

3. Сын А. Греч делает политику[865].

4. Концертов в Патриот[ическом] институте[866] даром не дают и умно делают.

Искренно преданный

Ф. Булгарин

29 дек[абря] 1844

СПб.[867]

15

Почтеннейший и любезнейший Рафаил Михайлович!

Я получил Ваше письмо: охотно увольняю вас от писания о Полевом и Каратыгине – но не постигаю причин, которые могут уволить человека от обязанности говорить истину.

Пушкин, Дельвиг, Баратынский, Лермантов и многие, многие писали на меня эпиграммы, пасквили, клеветали, называли меня в обществах шпионом, потому что я с «Пчелою» отдан – головою – жандармерии[868]. – Полевой был ядовитым врагом моим в течение всего существования «Телеграфа»[869] – а я был всегда в восторге, когда мог похвалить врагов моих, найдя в них похвальное. Свидетельство – в печати: можно доказать![870]

Полевой называется моим приятелем, но я только из афиши узнал о новой его драме «Ермак»[871]! Ему было стыдно сознаться, что он пишет, не писав полгода ничего для «Пчелы», побирая денежки! – Что же касается до вашей комедии[872], то я знаю достоверно, что В. А. Каратыгин – отказался не по интригам, но потому, что почел неприличным, чтоб первый трагик играл в комедии – в роли, которую он не нашел довольно сильною для себя! Об этом он сам мне сказал. Быть может, Каратыгин ошибся в оценке роли – но все же это не интрига. Полевой даже не знает о существовании Вашей комедии – а я узнал только на другой день бенефиса Каратыгина[873]!

Откуда же тут взялась интрига! Что Невахович потерял или не потерял в этом – я не судья! От него станется и то, и другое! Но ведь игранье в вашей комедии не помешало бы Каратыгину играть в «Ермаке», и успех вашей комедии не помешал бы успеху драмы Полевого! Раздумайте и рассудите! Все дело в том, что Каратыгин счел, что его роль в вашей комедии – не по нем. А Полевого как тут приплесть? – Да ему и во сне не снилась ваша комедия!

Ваша мнительность и недоверчивость к людям и подозрительность дошли до высочайшей степени – и припоминают стихи Воейкова:

«Бесов вижу пред собою!»[874]

В каждом человеке, рожденном от жены, – Вы видите врага и злодея – и каждая неудача – у вас – следствие интриги!

«А ящик просто отворялся!»[875] —

Если б мне бог дал Ваш образ мыслей на 24 часа – я бросился бы в Неву! Я в мире вижу миллионы добрых людей и миллионы дуралеев – а между ними, кое-где, злых! Если б было более злых – то мир бы не существовал, как не может существовать стадо овец, когда волков было более, чем овец! – Злым редко даже и удается делать зло – а все зло на свете – от дураков! Dixi![876]

Припомню вам старинные стихи морского поэта:

Плюнь на суку,

Морску скуку —

Сожалею о вашем горе – но дай мне такого горя! Вот когда у меня дочь закашляет[877] – так горе – а прочее все – трын-трава!

Душевно преданный

Ф. Булгарин

14 фев[раля] 1845 СПб.

16

Почтеннейший Рафаил Михайлович!

Вы требовали возвращения статьи о несчастном Лемольте, а потому и препровождаю ее к вам, с покорнейшею просьбою не печатать ее в других журналах, потому что это будет крайне прискорбно и Н. И. Гречу, и мне – любящих страстно доброго Лемольта[878]. Думал ли он, несчастный, когда я просил у него билеты – что это будет билет для него![879] Да и стоит ли разбирать детскую забаву – как курс или лекции! Ведь он забавлял детей и дам – без притязания на ученость. Впрочем, вольному воля!

О комете у нас всего нельзя писать на святой Руси[880]. В иностранных журналах извещают, что планета Венера горит и уходит из нашей системы, что Сатурн загорелся, что Венера изменяет ось и, следовательно, эклиптику. Но у нас говорят, что этих вестей не должно пускать в народ, чтоб не испугать его. Ainsi soit-il[881].

Ваш Ф. Булгарин

30 марта 1845

NB. Вы обяжете А. Н. Греча, если сообщите ему адрес актера В. В. Самойлова.

17

Благодарю Вас за посылку, почтеннейший Рафаил Михайлович! «Theater-Zeitung»[882] сберегу для Вас, непременно. Песоцкого мне жаль[883]! Я предсказал это, когда Межевич интриговал, чтоб взять у меня «Репертуар»[884]. Песец[885] дурак – но добрый малый. – О Полевом не дивлюсь![886] Он на все способен за деньги – даже и на доброе дело! Узнал я его хорошо! – Убьет он и «Лит[ературную] газету», как все убил, к чему ни прикоснулся! – За что ж нам воевать с Гедеоновым? – Если нельзя порицать – скажите – о таком-то или такой-то: умалчиваем. Принудить хвалить он не может – а молчать не запретит – а до распоряжений дирекции – я вам давно говорил – мне