Мне приснилась война - Роберта Каган

обнаружила, что он крепко спит. Это было много лет назад. Тем не менее с этого момента Наоми начала понимать, насколько ее муж замкнутый и холодный.

Она сняла халат с крючка на стене и набросила на плечи, думая: «Ничто никогда не лишало Хершеля сна. Что могло случиться? Я волнуюсь, потому что это на него непохоже. Надеюсь, он не заболел. Это было бы ужасно. Надеюсь, это не расплата за мои грехи. Хашем, молю, только не наказывай Хершеля за то, что я натворила. Может, я что-то могу для него сделать. Сомневаюсь, что он мне все расскажет. Но я хотя бы приготовлю ему чаю. И конечно, если по какой-то причине он захочет со мной поговорить, я буду рада его выслушать».

Наоми прошла на кухню и огляделась. Резко втянула носом воздух. Там никого не было. На вешалке отсутствовали пальто Хершеля и его шляпа. Она побежала в ванную и распахнула дверь, только чтобы убедиться, что и там его нет. Да, ванная пуста. Она вернулась в их с Хершелем спальню, но в постели он не появился. На одеяле она увидела деньги. «Откуда они тут взялись?» Наоми тихонько заглянула к близнецам, потом к Шошане. Дети спали. Она прошла на кухню и поставила чайник, чтобы вскипятить воду. Потом присела за кухонный стол и стала ждать. Она сама не знала, чего ждет. «Где же Хершель? Он вернется или бросил нас навсегда?»

Глава 45

Юлия повернулась на другой бок и открыла глаза.

– Хершель! Что ты тут делаешь? Как ты смеешь заявляться ко мне посреди ночи без предупреждения?

– Кто это такой? – сказал Хершель, тыча пальцем в голого мужчину, лежавшего рядом с Юлией на кровати. – И почему он здесь?

– Это тебя не касается.

– Не касается? Он спит в квартире, за которую я плачу. В постели, за которую я плачу. Я бы сказал, это очень даже меня касается.

– Ты платишь за мое время. За постель плачу я. Когда тебя нет, я сама решаю, кому в ней спать, – ответила Юлия, садясь и даже не думая прикрыть обнаженную грудь одеялом.

Юлия была прекрасна, но в этот момент казалась Хершелю уродливой, отталкивающей и вульгарной.

Мужчина проснулся. Светлые волосы стояли дыбом у него на голове, но он все равно был красив. Он быстро сел.

– Это еще кто? Что ты тут делаешь среди ночи? – рявкнул он на Хершеля.

– Я не собираюсь тебе отвечать, – бросил Хершель гневно. – Вставай, одевайся и убирайся отсюда.

– Это ты убирайся! – ответил мужчина.

– Это моя квартира. Я за нее плачу. Юлия – моя любовница.

– Юлия – шлюха. Принадлежит всем и никому, – усмехнулся мужчина. – Я заплатил за ее время. На эту ночь она моя.

– Ты грязный ублюдок, – прорычал Хершель и ударил мужчину по лицу. Тот подскочил. Он был высокий, крепкий и мускулистый. Он занес кулак и заехал им Хершелю в челюсть, так что тот полетел на пол.

Юлия поднялась с постели и включила свет.

– Бога ради, Флип, что ты наделал? Погляди на него – у него кровь идет! Если он меня бросит, я снова окажусь на улице! – воскликнула она, обращаясь к тому, кого называла Флипом.

– Между нами все кончено. Собирайся возвращаться на улицу. Эта квартира оплачена до конца месяца. А потом убирайся. Теперь я вижу, как ошибался, – сказал Хершель, вставая и вытирая кровь носовым платком, который носил в нагрудном кармане пиджака. – Юлия, я осел. Жаль это признавать, но это правда. Я думал, между нами что-то есть. Что-то особенное. Но… я… я ошибался. Я ухожу и больше не вернусь. Поищи другого осла, чтобы оплачивал тебе квартиру. Я умываю руки.

Хершель прошел на кухню, где надел шляпу и пальто. Не застегиваясь, он вышел в ночь. Утирая с лица кровь, несколько часов ходил пешком по улицам. Наконец кровь высохла, а он лишился последних сил. Измученный, Хершель опустился в парке на скамью. «Я не знаю, что делать. Я никогда не был религиозным, но, думаю, мне стоит поговорить с равви. Мне нужен совет мудрого пожилого человека. Но как я ему расскажу, что наделал? Он посмотрит на меня с отвращением и будет прав. И все равно мне надо поговорить, и больше нет никого, кому я могу доверять».

Погода была прохладная, но не морозная. Сердце Хершеля разрывалось, и холод шел у него изнутри. Он сидел на скамье, один в темноте, заново оценивая свою жизнь и те ошибки, которые совершил, дожидаясь, пока рассветет и он сможет пойти в синагогу поговорить с равви.

Около восьми часов утра Хершель поднялся и размял ноги. Он много часов просидел неподвижно. Даже когда солнце встало и начался день, не мог заставить себя пошевелиться. Хершелю очень тяжело было признавать, что он совершил ошибку, и просить о помощи. «Но я не справлюсь с этим в одиночку, поэтому должен поговорить с равви и выслушать, что он мне скажет. Когда я открою ему, что сделал, он посмотрит на меня по-другому, и я буду покрыт позором на веки вечные.

Это станет для меня большой потерей, потому что всю жизнь я старался, чтобы люди в деревне ставили меня в пример. Я наслаждался сознанием того, что имею все, о чем большинство мужчин в штетле лишь мечтают. Когда люди обращались ко мне, я видел уважение и восхищение в их глазах. Вскоре равви узнает, что я не тот человек, которым он меня считал. Вряд ли он расскажет другим в деревне, но может. Такова будет цена, которую я должен заплатить, если хочу помощи – а я ее хочу. Вне зависимости от последствий я должен пойти к равви и все ему рассказать».

Хершель знал, где находится кабинет равви. В тринадцать лет в этой синагоге проходила его бар-мицва. А потом равви поженил их с Наоми. Он знал каждый сантиметр здания. Собственно, он оплатил его ремонт. Идя к кабинету равви, Хершель думал о Наоми, мучаясь чувством вины. «О чем я только думал? Я был таким эгоистом. Никогда не задумывался о ней и о детях. Единственное, что меня интересовало, – эта мелкая шикса, с которой я чувствовал себя молодым и радовался жизни. Нет, я плохой человек».

Дверь в приемную, где сидела секретарша равви, была открыта. Хершелю внезапно захотелось убежать. Но он этого не сделал, он знал, что должен принять последствия своих действий, и потому вошел к ней.

– Хершель Айзенберг? Чем могу помочь? – спросила пани Музенбург, секретарша.

– Доброе утро, пани