Советская матрица - Сергей Георгиевич Кара-Мурза

общество – это арена постоянной борьбы разных нравственных ценностей. Государство стремится найти если не консенсус и мир, то добиться перемирия, найти соглашение, компромисс между разными нравственными системами.

Поэтому для каждого важно знать, какие нравственные системы борются в стране и в какой из этих систем он чувствует себя правильно, в согласии со своей совестью. Если угроза нашей нравственности исходит от каких-то политических или социальных сил, то она, как любая угроза, должна встречать активную реакцию: надо бороться или убегать, прятаться или соглашаться, притворяться и т. д. Это уже вопрос тактики. Но эту карту, это представление о системах, которые борются в данный момент времени, и о том, какая из них сейчас побеждает, непременно должен иметь каждый ответственный человек. Тем более что любая нравственная платформа подвижна, на нее можно воздействовать, оказывать давление, с ней можно бороться, что-то сдвигать.

Государство должно следовать определенным нравственным принципам, и в то же время оно должно быть эффективно в управлении, в решении задач, которые на него возлагаются. Для народа важно, чтобы руководство выполняло обе эти функции. Бывают нравственные правители, которые ничего не могут сделать и доводят страну и народ до катастрофы. В истории каждого государства есть моменты, когда правители ради эффективности на какое-то время идут против той нравственности, которую они исповедуют.

Здесь для политиков и органов управления есть сложная методологическая проблема. При осмыслении вариантов решений приходится постоянно находить баланс между несоизмеримыми ценностями. Есть ситуации, в которых «не существует пристойного, честного и адекватного решения», и это не зависит от воли или наклонностей человека, принимающего решение.

Очень часто даже в рамках одной культуры несоизмеримость ценностей двух субкультур (социальных групп) принимает характер антагонизма, так что нет возможности договориться и прийти к согласию. Происходят даже гражданские войны на уничтожение носителей иных ценностей.

Эту проблему в ходе реформ в России игнорировали. Так, например, ценность свободы ставилась неизмеримо выше ценности равенства, так что возобладал социал-дарвинизм. Ценность экономической эффективности ставилась неизмеримо выше ценности социальной справедливости и безопасности. Социальная справедливость как ограничение для социальной инженерии была отброшена, но вместе с этим рухнула и экономическая эффективность.

Вот суждения крупного либерального философа Дж. Грея: «Рационалистическая и универсалистская традиция либеральной политической философии, как и остальная часть проекта Просвещения, села на мель, столкнувшись с рифами плюрализма ценностей, утверждающего, что ценности, воплощенные в различных способах жизни и человеческой идентичности, и даже в пределах одного и того же способа жизни и идентичности, могут быть рационально несоизмеримыми…

Несоизмеримость не свидетельствует о несовершенстве ни нашего миропонимания, ни мира, скорее, она указывает на непоследовательность идеи совершенства… Несоизмеримыми могут стать блага, которые в принципе сочетаются друг с другом; такая ситуация означает, что эти блага не поддаются сочетанию каким-то наилучшим образом. Несоизмеримость может относиться к благам, которые в принципе не сочетаются друг с другом, или же к тем, что по своей природе не могут быть реализованы одновременно, в таком случае следует сделать вывод, что не существует их “правильной” иерархии.

Как бы то ни было, она означает ограничение рационального выбора и возможность радикального выбора – выбора, который не основан и не может быть основанным на разуме, но состоит в принятии решения или обязательства, не имеющего обоснования. В наибольшей мере понятие несоизмеримости применимо к благам, в принципе несовместимым друг с другом. Такая несоизмеримость может иметь место, если – в противоположность учению Аристотеля о гармонии добродетелей – одно благо или достоинство вытесняет другое» [1].

В формуле легитимности власти есть такая часть: «легитимность – это убежденность большинства общества в том, что данная власть обеспечивает спасение страны, что эта власть сохраняет главные ее ценности». Результат перестройки и реформы в социально-психологическом плане заключается в нанесении народу культурной травмы. Это понятие определяют как «насильственное, неожиданное, репрессивное внедрение ценностей, остро противоречащих традиционным обычаям и ценностным шкалам».

По мнению П.А. Сорокина, в нормальные (бескризисные) периоды нравственность большинства находится в усредненном состоянии – большинство «ни слишком греховно или нерелигиозно, ни слишком свято и религиозно». Однако в периоды великих кризисов (войн, революций, стихийных бедствий и т. д.) это большинство начинает проявлять «тенденцию к поляризации».

Реформа 1990-х годов сразу произвела разделение общества по ценностным основаниям. И сразу идеологи реформы заняли крайне агрессивную позицию. К 1991 году самосознание «новых русских» как народа, рожденного революцией, вполне созрело. Именно причастные к этому меньшинству были демосом (то есть народом), а остальные остались «совками». Г. Павловский писал в июле 1991 г.: «То, что называют “народом России”, – то же самое, что прежде носило гордое имя “актива” – публика, на которую возлагают расчет. Политические “свои”».

Весной 1991 г. в типичной статье «Рынок и государственная идея» была дана формула доктрины элиты реформаторов: «Демократия требует наличия демоса – просвещенного, зажиточного, достаточно широкого “среднего слоя”, способного при волеизъявлении руководствоваться не инстинктами, а взвешенными интересами. Если же такого слоя нет, а есть масса, где впритирку колышутся люди на грани нищеты и люди с большими накоплениями, масса, одурманенная смесью советских идеологем с инстинктивными страхами и вспышками агрессивности, – говорить надо не о демосе, а о толпе, охлосе… Надо сдерживать охлос, не позволять ему раздавить тонкий слой демоса, и вместе с тем из охлоса посредством разумной экономической и культурной политики воспитывать демос» [2].

Эти лозунги большинству казались абсурдными и нереальными. Напротив, отношение к тем, кто этих лозунгихов признавать не желал, было немыслимым в культурном обществе. В «Московском комсомольце» поэт А. Аpонов писал об участниках первого митинга оппозиции: «То, что они не люди – понятно. Hо они не являются и звеpьми. “Звеpье, как бpатьев наших меньших…”, – сказал поэт. А они таковыми являться не желают. Они претендуют на позицию третью, не занятую ни человечеством, ни фауной» [3].

В своих требованиях срочно изменить тип государственности идеологи «народа собственников» особое внимание обращали на армию – сразу же была поставлена задача превратить армию из «защитницы трудового народа» в армию карательного типа: «Поначалу в реформированном мире, в оазисе рыночной экономики будет жить явное меньшинство наших сограждан [“может быть, только одна десятая населения”]… Надо отметить, что у жителей этого светлого круга будет намного больше даже конкретных юридических прав, чем у жителей кромешной (то есть внешней, окольной) тьмы: плацдарм победивших реформ окажется не только экономическим или социальным – он будет еще и правовым… Но для того, чтобы реформы были осуществлены хотя бы в этом, весьма жестоком виде, особую роль призвана сыграть армия…

Армия в эпоху реформ должна сменить свои ценностные ориентации. До сих пор в ней силен дух