Валерий Михайлов - Хроника великого джута

«Я был очень удивлен тем, что Жумабаева печатают, – ведь, наверное, не один я знал, что собою представляет этот человек!..»

Товарищ по партии пояснил возмущенному Сабиту:

«Что ж, бывает и хуже. Ты же знаешь, как три вождя Алаш-Орды: Букейханов, Байтурсунов и Дулатов – боролись в рядах армии Колчака против советской власти. Не знаю, где Букейханов и Дулатов, но Байтурсунов сейчас народный комиссар просвещения Казахской республики. Говорят, он член РКП (б).

– Куда же все смотрят?! – возмущаюсь я. – Их расстрелять всех надо!

– Нельзя, дорогой! Прямых улик нет…».[218]

Разительные перемены произошли в джигите за какие-то три года советской власти: уже готов был поставить к стенке своего бывшего учителя и еще двух литераторов. А ведь сам поэт…

И, наконец, еще одна встреча, описанная в главе «По ленинскому пути», с подзаголовком «Рождение нового».

Что же за новое зарождалось на казахской земле в начале двадцатых годов? Судя по воспоминаниям Муканова, – жестокая идеологическая борьба в литературе. Впрочем, для страны это явление было отнюдь не новым: с большевиками пришла в культуру свирепая классовая бойня, питаемая известным принципом: «А тот, кто сегодня поет не с нами, тот против нас».

Молодой Сабит Муканов снова в Петропавловске, куда его послали учиться в совпартшколу. Вместе с начальником местной милиции Мукатаем Жанибековым по кличке Угар и тремя другими коммунистами он входит в «мусульманскую» партячейку при киргизско-татарском клубе. Предоставим слово автору мемуаров:

«Вскоре Киртатклуб стал настоящей ареной идеологической борьбы. Буржуазные националисты, алашординцы не сидели сложа руки и старались осуществлять свое влияние через литературные вечера и концерты. На одном из таких литературных вечеров известный алашординец поэт Магжан Жумабаев прочитал свои новые стихи: там было и произведение в паназиатском духе – «Пророк», и в пантюркистском – «Брату!», и националистические стихи «Пожелтевшая степь». Среди слушателей Магжана преобладали нэпманы.

Мы обсудили этот случай на собрании ячейки. Кто-то сказал:

– Запретить Жумабаеву выступать со своими стихами нетрудно, а чем заменить? Есть ли у нас хорошие стихи на советские темы?

Я назвал несколько фамилий молодых поэтов, начавших писать в большевистском духе.

– В таком случае сделаем вот так, – предложил Угар. – Как я слышал, этот Жумабаев собирается на днях устроить еще один вечер. Нам нужно заранее подготовить своих поэтов и на этом вечере организовать ил выступление. А выступление Жумабаева я предлагаю сорвать.

– Но если он захочет читать стихи? – спросил кто-то.

– Не захочет! – многозначительно ответил Угар.

– А свобода слова?

– Если ты так болеешь за свободу слова, то вытащи из могилы Колчака и тащи его на трибуну! – рассердился Угар.

– Колчак-то сдох, а Жумабаев живой! – не унимался тот.

– Уж не думаешь ли ты, что и сейчас мало людей, желающих возвращения монархии или белогвардейщины? О-го-го-го! Сколько их еще осталось! Дай им свободу слова – они тебе наплетут! Нет, друг мой, свобода слова у нас не для этого! Запомни: для контрреволюционной агитации ее нет! Свобода слова для трудящихся, а не для врагов!..

Все знали пылкий и горячий нрав Угара. Некоторые даже побаивались, как бы он не натворил бед, но большинству понравились его предложения, и они были приняты.

Клубные завсегдатаи, в том числе и поклонники Жумабаева, откуда-то узнали, что очередной вечер не будет обычным. Зрителей собралось много. Среди них мелькали петропавловские нэпманы. Раздался звонок. Обладатели билетов до отказа наполнили зал. Забиты были даже все проходы между рядами. Кто-то с шумом ломился в уже закрытые двери, но на этот шум никто не обращал внимания.

Несколько наших молодых поэтов, приготовившихся выступать на вечере, по предложению Угара собрались за сценой. Там же оказался и Магжан Жумабаев. Насупившийся, с опущенной головой, он стоял отдельно от них. Вероятно, в предчувствии неприятностей его довольно красивое лицо было искажено гримасой. Я вышел в коридор.

В это же мгновение открылась наружная дверь и появился наш Угар в сопровождении нескольких вооруженных милиционеров. Возбужденный и гневный, он действовал решительно.

– Закрыть двери и никого не выпускать! – скомандовал он милиционерам. Они немедленно отправились выполнять распоряжение своего начальника. – За мной! – кивнул он мне и направился к сцене.

Я поторопился за ним. Грозный вид Угара внушал страх не только алаш-ординским, но и нашим молодым поэтам. И без того большие карие глаза Жумабаева расширились еще больше.

– А ну-ка, открой занавес! – приказал Угар перепуганному администратору.

Тот немедленно потянул веревку.

Первым на сцену поднялся сам начальник милиции.

– Слушай-ка, ты, байский поэт, – повернулся он к Магжану Жумабаеву, – подойди сюда поближе.

Не рискуя перечить Угару, Жумабаев молча вышел на сцену.

– А теперь выходи сюда и ты, бедняцкий поэт, – позвал Угар меня.

Я шагнул к нему и увидел, что свет в зале уже погас. Среди зрителей поднялся ропот.

– Молчать! – заорал Угар. – Я тут всех вижу и знаю. Кто вздумает затеять беспорядок, с тем поговорю после концерта!

Зал напряженно притих.

– Ты, алаш-ординский выродок, – обратился Угар с речью к Магжану, – перестань морочить голову советским людям своими бредовыми контрреволюционными стихами! Они нам не нужны! Неужели ты не понимаешь, что твоя песенка спета?

Жумабаев испуганно посмотрел на пышущее гневом лицо Угара и быстро опустил глаза.

– Читай теперь свои стихи, бедняцкий поэт! – сказал мне Угар и, уже обращаясь к зрителям, крикнул: – Слушайте все!

С трудом преодолев свою смущенность и волнение, я прочитал стихи «Сын бедняка».

Стихи Баймагамбета об Октябре, гражданской войне и победе советского строя читал его школьный друг, коммунист-журналист Абдрахман Айсарин. Стихи-памфлеты, выводящие на чистую воду казахских буржуазных националистов, читал поэт Мажит Даулетбаев. Слушатели с удовольствием принимали фельетоны Байбатыра Ержанова, высмеивающие мусульманское духовенство… Словом, в Петропавловске обнаружилась целая плеяда молодых казахских поэтов и писателей. (Кто помнит теперь хотя бы одно имя из этой плеяды? – В.М.).

С этого вечера мы разошлись с видом победителей.

А на следующий день меня вызвал секретарь губкома… Крепко досталось мне за партизанщину. Секретарь пригрозил разобрать это дело на бюро губкома, но потом громко рассмеялся и уже дружеским тоном долго объяснял мне, как должна вестись идеологическая борьба на литературном фронте…

Попрощавшись с секретарем, я ушел, повторяя про себя его слова: «В литературе не может быть партизанщины». Но не мог я не радоваться и тому, что в нашей казахской литературе рождается новое».[219]

Уроки идеологической борьбы в литературе, данные такими знатоками словесности, как начальник милиции и секретарь губкома, не прошли даром. Позже, в 1923 году, Сабит Муканов обучался в Оренбурге на рабфаке. Вдруг распространился слух о праздновании пятидесятилетия Ахмета Байтурсынова. «Студенты-казахи нашего рабфака и учащиеся других оренбургских учебных заведений разделились на два лагеря: в меньшинстве оказались те, кто решил от имени студентов преподнести юбиляру портфель с адресом.

Мы, противники Байтурсунова, неоднократно собирались и обдумывали свой план действий, ясно себе представляя, что устраивать праздничный юбилей этому «деятелю» могут только те, кому не по душе советская власть…

Я хорошо помню доводы, сформулированные в те дни. Правильно, до революции мы все уважали Ахмета, боровшегося за права казахского народа. Правильно, мы все, кто учился в казахских школах, познавали азбуку и грамматику по его книге. Но он, Ахмет Байтурсунов, ни в какое сравнение не может идти с теми, кто дал свободу казахским трудящимся. И ничего нет дороже для нас советской власти. И если Ахмет Байтурсунов против Советов, значит, он против нас, детей бедняков, против казахских трудящихся…

И нам удалось помешать торжеству. Мы заранее припасли к юбилейному вечеру гнилой капусты и других овощей, завернутых в газеты. Это были «гостинцы» для докладчика – Смагула Садвокасова.

Докладчик оказался хитрым. Опасаясь, что студенты сорвут его доклад, если он начнет сразу расхваливать Байтурсунова, Садвокасов прибегнул к своеобразной тактике – начал с истории, чтобы постепенно подвести слушателей к обоснованию выдающейся роли юбиляра.

По схеме докладчика, у казахского народа было пять национальных вождей – Кенесары, Чокан Валиханов, Ибрай Алтынсарин, Абай Кунанбаев и Ахмет Байтурсунов.

Но как ни старался Садвокасов, стоило ему дойти да Байтурсунова, как на трибуну и в президиум дождем полетели гнилые овощи. Собрание было сорвано, торжественный юбилей не состоялся.