Алла Демидова - Письма к Тому

Перехожу на другие чернила – они не промокают и я Вам смогу побольше написать, чтобы Вам подольше разбирать мои каракули.

В Москве у меня будет неприятная операция на ноге (года 3 назад сильно ударилась на сцене в «Электре», и сейчас аукнулось). Если все будет в порядке – полечу опять с «Медеей» в Португалию на фестиваль, потом в Сардинию и Японию – для того же. В конце августа и в сентябре буду в Москве, а потом опять перекладные. Кое-что зарабатываю. Поэтому, Том, пока не нужно оформлять мне новую карточку (старая кончилась в июне этого года). Обхожусь наличными. Если Маквала будет в Нью-Йорке (она с 20 июня по 20 июля в США, но где – не помню), пошлю с ней кое-какие деньги, чтобы положить на мой счет, и тогда, если Вас не затруднит, Вы через нее передадите (в закрытом пакете) карточку. Закрытый пакет не из-за Маквалы, а из-за таможни и т. д. Я так и не научилась пользоваться банками и карточками. «Все свое ношу с собой». Тем более что неизвестно про нашу жизнь после выборов. Правда, мои «темные» (так я называю экстрасенсов-ясновидящих, они около меня почему-то крутятся), говорят, что Ельцин выиграет после 2-го тура. Я научилась жить при всех режимах, и мне почти все равно. Рефрен моей мудрой бабушки-старообрядки, когда я была недовольна чем-нибудь, или мне что-то не нравилось – «хорошо, что не на нарах» – я запомнила очень крепко.

Вот, Том, пожалуй, все мои внешние новости, а внутренних уже давно нет.

Как Ваша книга? Ваша Юлия? Ваше больное сердце? Куда ездили? Где были? Не забыли ли меня? Что поделываете? Напишите мне письмецо. Почта московская, по-моему, работает в полсилы, поэтому если Маквала Вам сообщит свой адрес в Америке, то Письмо лучше послать с ней, быстрее дойдет и вернее будет.

Обнимаю Вас и Юлию.

Всегда Ваша —

Не могла вспомнить сегодняшнее число, но вспомнила Мандельштама:

«И Батюшкова мне противна спесь:Который час, его спросили здесь,И он ответил любопытным: вечность!»

Вспомнила! – 11 июля 1996 года.

Письмо Тома

3 августа 1996 г.

Дорогая Алла! Очень тебя понимаю по отношению Афин. Ты слишком там часто живешь, а все равно это не твой «дом».

Ты мне не писала из Constantinopol’a. Мне ужасно, когда я посещаю бывшие греческие церкви, которые турки преобразовали в мечети (mosques). Например, в городе BURSA, первой турецкой столице, есть прекрасная старая церковь, которую турки преобразовали в мавзолей своих ранних султанов. Это – богохульство, по-моему.

Вот видишь, все препятствовало твоей игре в этой изуродованной церкви «Св. Ирэна». Сатана не хотел, но ты преодолела.

Алла, иногда я не могу понять значение слов, которые ты пишешь. Даже через словарь – не понимаю. Например, что значит «перекладные» в твоем контексте?

Забавная сторона твоей личности – общение с «темными», как ты их называешь. Но, зная тебя, ты укротишь и темные силы.

«Все свое ношу с собой» – почему-то я улыбался, когда прочитал это.

И что значит изречение твоей бабушки: «хорошо, что не на нарах»?

И почему нет внутренних новостей? Что ты имеешь в виду?

Вот видишь – как я иногда не понимаю тебя. Вернее, я очень хорошо тебя чувствую, но мои знания 2 ноября 1996 г. русского, конечно, хромают.

P.S. Я тебе позвоню – скажи, где ты будешь в ближайшее время?

Письмо

Дорогой Том! Пишу из Мадрида. Председатель института среднеземноморской культуры Жозе Монлион – мой старый знакомый – пригласил нас с Терзопулосом (а Теодор его заместитель в этом институте) играть «Медею».

Мадрид я люблю, и здесь живет моя кузина с семьей. Она давно вышла замуж за испанца. Ее зовут Наташа. Она старше меня. Когда я пошла в школу, она ее заканчивала. Дружила со Светланой Сталиной. Наташа, Таня и Оля – три сестры. Абсолютно чеховские и по характеру и по возрасту. Но у меня родственные чувства атрофированы, поэтому я за ними в Москве наблюдала со стороны через мою маму, которая обожала всех своих родственников.

А в Мадриде, когда я туда приехала первый раз много лет назад, я сразу же позвонила Наташе, и мы встретились. Тогда, при советской власти, это было не безопасно, и мы встречались тайно. У них большой дом с садом. Они водили меня по разным тавернам, где иногда Наташа вместе с другими очень хорошо пела. Она натуральная блондинка с аквамариновыми глазами. Можете представить, как ее здесь все любят и отмечают. Ходили на фламенко, и я влюбилась в этот жанр.

Сейчас, конечно, они с мужем постарели и не так легки на подъем, как прежде. Конечно, пришли всем семейством ко мне на спектакль. Им, по-моему, понравилось. Да и газеты местные меня перехвалили.

Очень смешно мы себя с Терзопулосом ведем на пресс-конференции. Мы ведь ездим без переводчика, и, чтобы общаться друг с другом, Теодор выучил с голоса мой французский со всеми моими ошибками и интонацией. Он, конечно, знает испанский, и очень хорошо, но, чтобы поддержать меня, говорит на французском. И мы выглядим как два клоуна, веселя корреспондентов. Может быть, поэтому они ко мне так благосклонны. И Монлион здесь почти национальный герой. Это старый и очень красивый мужчина. С палкой, т. к. в какой-то войне перебиты на допросах ноги. Он абсолютный лорд внешне и энциклопедист внутренне. С молодой, конечно, женой, что не мешает ему и приударять за мной. «Приударять» – Вы это слово не поймете, но оно точнее в данной ситуации, чем просто «ухаживать».

Вообще, мне здесь хорошо. Испанию я люблю и объездила ее вдоль и поперек, и «по диагонали», как любил выражаться наш Пушкин.

Пора на спектакль собираться.

Обнимаю.

1997 год

Письмо

1 января 1997 г.

Том! Поздравляю с Новым Годом! Желаю, конечно, здоровья и благополучия.

В виде эксперимента – отправляю это Письмо из Крыма. Я приехала в Ялту сниматься в фильме. Живу одна в огромной 5-звездочной гостинце. Вся труппа живет в другой. Фильм детский, a la Диккенс, и я играю злую хозяйку пансиона. Со мной мой пекинес Микки, и я с ним и в кадре тоже. Здесь тепло. Снега нет. Дети в платьицах 19 века милые и талантливые. Мне с ними легко, хотя снимаюсь с детьми первый раз. Моя старая шутка: дети должны сидеть в углу и тихо рисовать, собаки спать на бархатной подушке, а актрисы молчать.

В одной сцене, где я должна была разбивать палкой вазу на столе, я не рассчитав расстояние, ударила Микки, который лежал рядом. Он полетел на пол. От страха у него отнялись передние ноги на какое-то время. Думала, что на 2-й дубль он не согласится сидеть на столе. Но он, милый, все вытерпел, правда, на экране монитора было видно, как он поджал уши и хвост. Но после выпал снег, и он обрадовался и успокоился.

Жить одной в большой гостинице немного страшно. Внизу охрана, а я, на четвертом этаже (все другие этажи закрыты). Вечером Микки «гуляет» в зимнем саду около лифта. Как-то днем мы с Микки пошли на работу, и он около лифта у своей любимой пальмы привычно поднял лапу, а в это время шел директор, но вышколенность – он сделал вид, что ничего не видит. Крым – это Украина, здесь другие деньги – гривны, и местные никак не могут сориентироваться в ценах на доллары. Например, я заказала в номер осетрину и салат – стоило 20 гривен (это 18 долларов) – дешево. Попросила горничную постирать мою кофточку – тоже 20 гривен – дорого!

Ялту я люблю, езжу сюда каждый год весной и осенью. Тут хороший легочный институт, и моя история болезни у них лежит много-много лет.

Не думаю, Том, что Письмо к Вам дойдет. Но проверим в этом смысле Украину.

P.S. Возим всюду «Квартет» и «Медею». В марте буду с «Медеей» в Салониках в Греции – оттуда напишу поподробнее. А в апреле около месяца буду в Париже.

Ремарка

Когда меня позвал Грамматиков сниматься в фильме «Маленькая принцесса», я согласилась не из-за роли, потому что она абсолютно не моя (это роль для молодой Раневской, как она играла в «Золушке» – с перепадами голоса, острой характерностью). Но я взяла своего пекинеса Микки, думая, что он за меня все сыграет (так и получилось), и согласилась, потому что снимали в Ялте, а зимнюю Ялту я помнила только по съемкам в фильме «Ты и я», и мне хотелось побывать там еще раз.

И вот мы поехали с Микки поездом. Микки, который очень любит гулять, который от одного слова «гулять» впадает в раж, тут, даже если останавливались на полчаса, через три секунды, сделав быстро свои дела, мчался в купе. Он боялся, что поезд уедет без него.

Нас поселили в «Ореанду», перестроенную для богатых туристов.

В старый Новый год приехали «новые русские» в своих неизменных малиновых пиджаках и с детьми. Дети были одеты как дети 19 века: в лаковых туфельках, в кружевных платьицах, мальчики – в бархатных курточках. Но они все равно выглядели ряжеными, хоть и дети. А «мои» – с которыми я снималась – в этих платьях выглядели абсолютно естественно.