Мария Петровых - Избранное

Allegro furioso alla polacca[6]

А в извозчичьей тавернекрутят от зари вечернейвальс «НАКЛЮКАВШИЙСЯ СЛОН»,и усы над кружкой пеннойнависают — несравненныйзапах пива — это он!Отхлебнув пивца немножко,возглашает пан Оношко,на сидящих глядя строго:— Коль дорогою дорога,конь конем, гужи гужами,Висла Вислой, и мы сами,слава Богу, здесь покуда, —говорю вам, что повсюду,в каждом городе окрестном,знаменитом иль безвестном,хоть одни, но будут где-то,будут до скончанья света:ЗАВОРОЖЁННЫЕ ДРОЖКИЗАВОРОЖЁННЫЙ ИЗВОЗЧИКЗАВОРОЖЁННЫЙ КОНЬ.

Рождение

Мы шептались: «Что же там золотится?Будем, видно, всю ночь веселиться!»Дятел с дубом толковал солидно:«На лугу свершилось чудо, как видно».

В травах шепот пошел в это время.Ночь явилась со звездами всеми.Месяц, красный, как повар, и бравый,крикнул ветру: «Раздуй-ка мне травы!»

Ветер стал на травы дуть послушно.Хитрый месяц вызнал все, что нужно:в самых юных камышах июнягномик спал, рожденный в новолунье.

Всякой твари велел ясный месяцпеть, плясать на лугах перелесицв честь того, кто, явясь в мире этом,золотист и покуда неведом.

Светлячков, летящих в долины,чествовал ручей, а бор, просияв,расскрипелся, как буфет старинный,полон зайцев, полон трав.

Спящая девочка

Дочери Кире и Анджею Ставару

Доченька, спи. Ночь приближается мерно,Полным составом нот тишину дробя.Если прислушаться, в этой ночи, наверно,Отыщется что-то и для тебя:

Месяц и удочка, что, забирая правей,Сворачивает в мирозданье.И ветер для легких твоих кудрей,И тень для щеки твоей,И для сердца — страданье.

Сани

Ночь на басовой струне.Месяц — высоким сопраноВ тучах над скрытыми снегом полями.Стужа. Зима.Где там зима,если поет соловьями!

Темный ветер просквозил дороги.В тучах месяц заблестел двурогий,в щели тьмы лесной проник до дна.Путь во мраке, в лунных бликах чащи.Трех бубенчиков напев звенящийповторяет чьи-то имена…

Серебристый заяц пересек проселок.Серебристый луч на филина упал.Снег пошел и сразу перестал,дремлет снег на елках и меж елок.

Это не филин —месяц двурогий.Снег, обессилен,спит на дороге.Видишь — мерцанье,блеск на сне.Едут сани.Дремлет снег.Лес да лес,Блеск да темень,и яблоком на ладонивремя.

Лицо. И глаза, что погаснут с моими. Этомоя рука. Это твоя. И звон бубенцов.Разлука — тьма. Лицо — светлее света.Твое лицо.

Твое лицо. Из слез серебряных весьтрехзвучный звон о дальнем, о безутешном.Твое лицо. Лицо твое здесь, —сияет солнышком вешним.

Три имени. Звон трехзвучный в тиши мороза.И вот уже виден дом, ворота, крыльцо.Ель отряхнула снег на веселые слезы.Солнышком вешним светит твое лицо.

«Месяц обнаружил все дороги…»

Месяц обнаружил все дороги —мрак морозный в голубом огне.Наши сани окружает стужа.Время огоньку блестеть в окне.

Едут сани, тень ползет по снегу:шапка, и оглобли, и супонь.Снег искрится. Перебор трехзвучный,как звонарь, вызванивает конь.

Напишу чернилами из сердца,веткой на снегу пустых полей,греческим и римским алфавитомнапишу: ты солнышка, светлей.

Лютиками напишу весною,летом — облаками в вышине.Как прочтут написанное птицы —раззвонят в беспечной болтовне,

занесут, быть может, в век иной,и в сердца иные, и, нежданно,в чью-то ночь с басовою струной,в месяц, в месяц — звонкий, как сопрано.

Стишок о воронах

Во мгле дубовой кроныуселись две вороны,а воздух весь блистает;

томит ворон дремота,летать им неохота,снежком их засыпает.

Ни ручеек привычный,ни городок фабричныйим не сулят урону;

сидят вороны рядом,глядят безумным взглядом —ворона на ворону.

Коль в ноты превратить их —четыре струнных нитизвучали б над простором,

а так — во славу воронамв оцепенении сонномin saecula saeculorum.

Небо в искристых звездах,голубеющий воздух,ночь, вихрь — воронам укрытье;

Спи, ручей нежурчащий,доброй ночи вам, чащи,вороны, спите!

Блеск росы по травам зеленым…

Блеск росы по травам зеленымрасплескался; спала жара;небо снизилось задымленнымканделябром из серебра.

Из чешской поэзии

Витезслав Незвал (1900–1958)

Спящая девушка

Над ручейком, в тени скирды,Уснула жница в полдень знойный,И василек в руке спокойнойЧуть-чуть касается воды.

Бегущих туч живые тениИ плеск волны уходят в сон,А солнце жжет прибрежный склонИ обнаженные колени.

Уснула на комлях колючихЗемли, распаханной под пар…Ах, если бы свой жгучий жарОтдать ей в поцелуях жгучих!

Но спит она, а я уж стар,Да и усы мои жестки,Как в свежих копнах колоски.

Взгрустнулось

Грущу ль, увидав этот город дивныйбез вас, дорогие друзья?Высплюсь — и путь позабуду длинный,и вновь буду весел я.

Грущу ли, тебя, отец, вспоминаяи мать? Или я, чудак,грущу, а по ком, хоть убей, не знаю.Взгрустнулось мне просто так.

Блуждающие огни

Будь я король,Я в замке б жил, высоком столь,

Что видно с башниБолото, и леса, и пашни.

Как далекиБлуждающие огоньки

Среди болота!Им ночью ни числа, ни счета,

Их беглый светСобьет с пути, закружит след,

И ты напрасноИскала б замок мой прекрасный.

Что мне свершить?Хочу болото осушить.

Но жалко все же,Что огоньки исчезнут тоже…

«Окна черною бумагой плотно загорожены…»