Соловки - Василий Иванович Немирович-Данченко

В монастыре зазвонили.

— Пора на спокой! Прости, Христа ради! Так разговорился я с тобой, добрый человек, теперь, пожалуй, опять мутить начнет. Лучше не вспоминать. Легче…

Белая, без тьмы и без свету, ночь окутала острова. Только крики чаек да говор волн и нарушали безмолвие этой пустыни.

XXXIV

Анзеры

Анзеры и особенно гора Голгофа пользуются такою же славою, по поразительной красоте своих пейзажей, как и Секирная гора. Анзеры — большой и гористый остров Соловецкого архипелага. Здесь находится скит и, кроме того, у берегов производятся рыбные ловли. В Анзеры нас отправилось около пятидесяти богомольцев.

Рекомендую всем туристам от одиночества в дороге бежать, как от огня. Природа сама по себе все же не так интересна, как люди, а на таких пунктах, как Соловки, странники и странницы представляют такое разнообразие типов и племен, что ими, право, не грешно заинтересоваться. Тут и грузин с Кавказа, и казак с Дона, и корел из Кемского уезда, и сибиряк чуть ли не из-под Ялотуровска. Тут и высокая, сгорбленная фигура странника в скуфейке и с классическим посохом в руках, тут и молодое красивое лицо бабенки, посещающей святые места с целью вымолить себе у Бога ребят. Тут и бойкий поволжский мещанин, и купец старого закала, с бородою за галстухом, в сером сюртуке до пят и высокой шляпе с широкими полями. Тут и зоркий еврей перекрещенец, и батюшка соборный протопоп из-за Урала. Это целый калейдоскоп типов. А серое крестьянство — на первый взгляд оно покажется однообразным. Но всмотритесь в него: какое богатство типов, и каких еще! Общее у всех — только выражение затаенной боли в лице, словно все они носят тяготы не по силе, словно каждый чувствует над собою бич. Переговариваются они больше междометиями. Редко вырвется короткая фраза; все понуро, недоверчиво, забито, поругано и запугано. Зато женки, что это за неугомонные болтуньи! Языки у них — словно колокольчики почтовых лошадей в дороге. Пройдите с ними часа два, и вы почувствуете боль в голове, звон в ушах, точно от угара. О чем-то они не переговорят между собою. Особенно старухи — те неистощимы: тут и пуп земной, и купец Синепупов, и Евангел какой-то, папа римский, с тремя хвостами; козьмодемьянский дьячок, у которого борода клином — большой мастер заговаривать зубы, и Иерусалим-град, и деревня Сычевка, и левиафан-рыба, лично виденная где-то за морями, и белозерский снеток, о прелестях которого распространяется новгородская торговка, замешавшаяся сюда же. Голова закружится, и все вокруг ходуном пойдет. А вот, например, волжский юркий паренек рядом с современным купчиком, в модной жакетке и шелковой летней шляпе. Послушайте их.

— И плывем этта мы на праходе; я за капитана был, — живописует паренек, — а ночь хоть глаз выколи. Сигналаф этих мы и запаху не знаем, потому — беспокойное дело, от Бога не убережешься. Бежим — авось-де Господь пронесет. Вдруг — шаррах… История! В барку въехали. Что делать?.. С барки народ орет: спасай, братцы, — тонем. А нам как спасать: мы сломали — в ответ попадешь. Я сейчас — задний ход, обошел барку, да давай Бог ноги! Так и ушли. Пассажиров в тот раз не было!

— Потонули, поди, с барки?

— Как не потонуть! Все, должно, потопли, не без эфтого. Народ отчаянный!..

— Божье произволение!

— Известно, Бог-Господь. Без него ни-ни!

— Да, это бывают, точно, случаи. О запрошлым летом хлеб я на барках послал. Только барки и дошли до пристани. Оттуда приказчик пишет: какая цена будет. Рубль за пуд — пишу. Только дня это не прошло — дает он мне депешь: у Ивана-де Ефимыча десять барок с хлебом, рожью, потопли. Я сейчас: продавай хлеб рубль двадцать. Хорошо! Только через семь ден опять депеша: у Аладьина три баржи обсохли и хлеба много попорчено. Я сейчас молебен святому Николаю Чудотворцу, а приказчику: продавай по полтора. Что ж бы ты думал? — В рубль шестьдесят хлеб пошел!.. В рубль шестьдесят!.. Что одного барыша взял я тогда — страсть!

— Но, однако, я за это нонешний год колокол в церковь пожертвовал!

— Это хорошо. По купечеству все больше колокола жертвуют!

— Фасонистей оно как-то. На целую церкву нашего финанцу не хватит. Ну, так колокола!

— Точно что фундаментальнее!

В другой группе — другие и разговоры.

— Так вы говорите, что при отношении?

— Да-с. От сего числа за нумером 0000 имею честь покорнейше просить, и пошел, и пошел. Мы сейчас, как получили, наистрожайше становому: предписываем-де… и, в случае допущения медленности, имеете вы подвергнуться законному взысканию, на осн. ст. 00, XV тома!

— Ну, и что же? — с видимым участием вопрошает первый.

— Сейчас становой в село, мужиков на цугундер — так вас, растак… Кузькину мать помянул. — Розог! Сию минуту подать!

— Далеко парень пойдет. Губерния наша отдаленная. Университетских нам не требуется!

— Н-нет. Нам модников не надо, — восхищался собеседник. — Нам дельцов подавай; чтоб все мог — единым взмахом. Veni, vidi. Vici…[3] Изволили учить в семинарии?

— Ну, а казенная палата, что?

— По уведомлении удовлетворилась. Мы ей тоже очки втерли: тотчас-де по получении отношения были приняты самострожайшие и наискорейшие меры, причем такому-то предписано неукоснительнейше взыскать, ну, и прочее…

— Неукоснительнейше?

— Неукоснительнейше…

— Хорошие слова есть, ежели кто настоящим стилем владеет!

Переходя от одной группы к другой, я не забывал и окрестных видов. Каких только здесь не было озер! Одно — словно сверкающая на солнце коса; другое — сплошь покрытое островами; третье — гладкое и чистое, как зеркало. Одни за другими сменялись волшебные картины. То обрыв — вы останавливаетесь и смотрите: под вами синеют верхушки деревьев, далеко уходит сочная понизь с лесами, озерами и скалами; то — с двух сторон сжимают дорогу крутые откосы зеленых гор. Вот море глубокою бухтою врезалось в землю; только узкий пролив соединяет ее с бесконечным водным простором. Бухту обступили высокие сосны и недвижно протягивают над нею высокие своды.

Как там покойно, тихо и прохладно. Тут ловят монахи рыбу, здесь ими выстроен домик для рыболовов и поставлены вороты для вытаскивания неводов. Скоро мы подъехали к берегу, где кончался остров Соловецкий.

Версты за четыре синели Анзерские горы. На самой окраине берега изба, или, по-здешнему, келья перевозчиков. Мы все