Ленинград в борьбе за выживание в блокаде. Книга третья. Январь 1943 – январь 1944 - Геннадий Леонтьевич Соболев

Ознакомительный фрагмент

было в живых. Принося радостные и горестные вести – «похоронки» с фронта, почтальоны часто находили квартиры открытыми и полностью вымершими[264]. Работники почты, по всей видимости, были одними из первых, кто увидел реальную картину массовой смертности в Ленинграде в январе 1942 г.

Более или менее точные сведения о масштабах смертности населения руководство обороны Ленинграда получало от УНКВД ЛО, в ведение которого находились Городской и районные отделы записей актов гражданского состояния (ЗАГСы). Как выяснилось позже, данные о смертности населения, которые поступали из ЗАГСов, были неполными. В первые месяцы блокады ленинградцы старались своевременно регистрировать смерть своих родных и близких в ЗАГСах, у которых можно было наблюдать длинные печальные очереди. Но с наступлением зимы и резким увеличением смертности ослабленные голодом люди были не в силах похоронить умерших и далеко не всегда сразу регистрировали их смерть, получая по продовольственной карточке покойника хлеб до конца месяца. Захоронение умерших в больницах и госпиталях временно разрешалось по спискам с последующим оформлением в ЗАГСе. В постановлении Исполкома Ленгорсовета «О мероприятиях по улучшению работы загсов» от 4 января 1942 г. отмечалось, что выделенных работников для регистрации смертности оказалось совершенно недостаточно. Исполком обязал ЗАГСы прикрепить своих сотрудников ко всем больницам и госпиталям. В результате первоначальные сведения в дальнейшем корректировались дополнительными актами. Для января 1942 г. смертность в разное время определялась в 96 751, 101 825 и 127 тыс. человек[265].

Массовая смертность от голода, конечно, не была секретом для ленинградцев. Они сталкивались с ней и наблюдали ее на каждом шагу – дома, на работе, на улицах города, на кладбищах. По заваленным сугробами улицам, под гул артиллерийских обстрелов и завывание сирен тянулись по городу многочисленные похоронные процессии, если их так можно назвать. Умершего завертывали в простыни или одеяло, клали на детские саночки и везли на кладбище. Такое позабыть нельзя. Смертность приобрела настолько массовый характер, что мертвых не успевали хоронить. В домах и на улицах лежали тысячи незахороненных трупов. Измученные голодом, жители города были не в состоянии отправить их даже в морги. С ноября 1941 г. бойцы МПВО начали собирать трупы на улицах, а позднее вместе дружинницами Красного Креста с этой целью обходили квартиры. Зима 1941-1942 г. выдалась в Ленинграде на редкость суровой. На улице стояли 30-градусные морозы. Скованная морозом земля не поддавалась лопате. Подходы к кладбищам были завалены трупами, и их стали захоранивать в братских могилах – в ямах, которые рыли экскаваторами или делали с помощью взрывчатки. В дни первой блокадной зимы захоронением погибших от голода ежедневно занималось около 4 тыс. бойцов МПВО, подрывников, рабочих фабрик и заводов. За первый год блокады на Волковом, Большом Охтинском, Серафимовском, Богословском, Жертв 9 января, Пискаревском кладбищах и на специально отведенных для этого площадках были вырыты 662 братские могилы общей протяженностью 20 тыс. погонных метров[266].

В последние годы проблема выживания в условиях длительного голодания населения блокированного Ленинграда вышла на новый этап изучения. И прежде всего потому, что в ее исследовании объединились историки, медики, биологи, социологи, архивисты и др. Здесь мобилизующую роль сыграла организованная в 2001 г. Архивным управлением Санкт-Петербурга международная научная конференция[267]. На этой конференции, в частности, был поставлен принципиально важный вопрос о физиологических и психологических предпосылках выживания в осажденном Ленинграде[268]. Выдвинутые для обсуждения положения о том, что «сильная мотивация выжить может породить необычное по силе волевое усилие преодоления смерти», что «устойчивая мотивация может способствовать преодолению алиментарной дистрофии»[269], на мой взгляд, имеют методологическое значение для комплексного изучения проблемы выживания в экстремальных условиях блокады. Хотя феномен выживания на грани жизни и смерти, как считают специалисты, не имеет рационального объяснения, ответы на вопросы, как и почему у ленинградцев в критические моменты выявились скрытые жизненные ресурсы, помогают понять этот сложный феномен.

Вероятно, постигнуть тайну поведения и помыслов ленинградцев в долгие дни блокады невозможно, и все же в результате изучения всего комплекса исторических источников, теперь нам известных, можно получить более или менее определенное представление о моральном климате в семьях, коллективах, об отношении блокадников к близким и незнакомым людям. Эти источники показывают самые высокие нравственные качества большинства ленинградцев. Январь 1942 г., когда в Ленинграде ежедневно умирало 3-4 тыс. человек, был самым страшным месяцем блокады, и потому он особенно запечатлелся в памяти тех, кто пережил его, в их дневниках и воспоминаниях. В этих документах можно найти множество примеров проявления самоотверженности и самопожертвования. Чтобы спасти своих детей, матери в прямом смысле слова жертвовали собой, отдавали им последние крохи. Но в заботе и любви к своим детям они своим примером учили проявлять сострадание к близким и дальним родственникам, соседям, незнакомым людям[270]. Роль морального фактора как важного условия мобилизации жизненных сил ленинградцев в их борьбе за выживание была очевидна для блокадных медиков, которые на основе своих наблюдений приходили к выводу о том, что «ослабление воли к жизни при прочих равных условиях резко ухудшало состояние жителей осажденного города и чаще приводило к летальному исходу»[271].

И все же главным фактором выживания населения блокированного Ленинграда оставалась государственная продовольственная политика. Как уже отмечалось, из-за недальновидности руководства города в вопросе о создании продовольственных запасов в начале войны эта политика в условиях неожиданной блокады зависела в первую очередь от центра, которому приходилось принимать чрезвычайные меры для снабжения продовольствием 2,5 млн ленинградцев. В результате и в январе 1942 г. на Смольном лежало бремя ответственности за судьбу более 2 млн жителей, половину из которых составляли дети и иждивенцы. В условиях почти полного отсутствия в свободной продаже продуктов питания продовольственная политика Смольного не могла не стать диктатурой, которая осуществлялась через карточную систему. В январе 1942 г. было выдано 2282 тыс. продовольственных карточек, хотя, если иметь в виду, что с октября по декабрь население города сократилось на 175 749 человек[272], их число должно было быть меньшим. Несмотря на строгие меры контроля выдачи карточек населению, пресечь полностью злоупотребления в этой жизненно важной сфере так и не удалось. В голодные месяцы блокады продовольственная карточка была основным, а часто и единственным средством существования ленинградцев, но спасительной она считалась, если в ее правом углу стояла буква «Р» – рабочая. Вот почему рабочую карточку стремились заполучить и те, кому она не полагалась по статусу. Свидетельства отчаянной борьбы за рабочую карточку содержатся почти в каждом блокадном дневнике.

22-24 января 1942 г. Военной прокуратурой была проведена выборочная проверка выполнения постановления Военного Совета Ленинградского фронта и Исполкома Ленгорсовета «О проведении регистрации продовольственных карточек». Проверка прошла в 27