журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №1 1996 г. - Вячеслав Крапивин

чтобы рядом со мной всегда был отряд влюбленных в море и паруса друзей-мальчишей — таких, для которых я и стал сочинять свои рассказы и повести. Как хотел, так и вышло. Больше тридцати лет я командовал отрядом юных моряков и мушкетеров. И не было у меня товарищей вернее, чем эти ребята.

Годы были беспокойные, суматошные, стремительные и часто тревожные. Но я об этом не жалею. Не жалею и о том, что в жизненной круговерти не нажил богатства; да и не мечтал об этом.

Но вот чего мне хотелось со студенческих бездомных времен: чтобы когда-нибудь появилась у меня своя комната. Рабочий кабинет. И чтобы там было много интересных книг. В том числе и старинных, редких, в потрескавшейся коже тяжелых переплетов. Таких книг, где рассказывается о давних плаваниях к далеким берегам. А еще — чтобы в комнате этой висели картины с морем и парусами. И желтые от времени, пятнистые от соленых брызг морские карты. И чтобы тикали в тишине корабельные часы. И блестели бы тусклым металлом штурманские инструменты. И стояла бы крупная, мастерски сделанная модель парусного корабля!

Теперь такая комната у меня есть. И метровая модель голландского флейта „Арабелла" стоит на широком подоконнике. Кстати, флейт — это

Крапивин Владислав Петрович (род. в 1938 г.) — известный писатель, автор книг „В ночь большого прилива", „Голубятня на желтой поляне", „Возвращение клипера „Кречет", „Колыбельная для брата", „Застава на Якорном поле", „Мальчик со шпагой", „Синий город на Садовой" и многих других. Живет в Екатеринбурге.

нечто среднее между старинным талионом и фрегатом. Его построил мой хороший знакомый, Георгий Александрович Архипов. Он много лет был флотским офицером, а после отставки учил ребят мастерить модели...

Окно в моей комнате смотрит на запад с небольшим отклонением к югу. Выражаясь по-морскому, на вест-тень-зюйд.

По вечерам, когда я лежу на диване (а я люблю лежать на диване и не боюсь в этом признаться), „Арабелла" целиком видна на фоне позднего неба.

Небо, в зависимости от погоды и календаря, бывает разным. Летом — светлое, с негаснущим закатом, осенью и весной — черное, с блестящими гвоздиками звезд и дрожащим огоньком Юпитера. Зимой — чаще всего тускло-серое, с холодной дымкой, в которой растворяется отражение снега и городских огней.

Иногда „Арабелла" белеет на фоне ночного сумрака или пасмурных туч. А порой флейт со всем своим кружевом рангоута и такелажа темнеет на розовых, просвеченных закатным солнцем облаках...

Больше всего мне нравится чистое небо весны и лета, в котором переливается Венера. Стеньги и реи, ванты и штаги „Арабеллы" чернеют особым „приключенческим" узором, в который, кажется, вплетены целые сюжеты Стивенсона и Конрада.

В такие моменты я мысленно отбрасываю переплет рамы — чтобы не мешал — и представляю, что корабль большой и настоящий. Будто он зашел в тихую бухту какого-то острова и отдыхает после штормового пути.

Мне вспоминаются стихи, которые я сочинял в десятом классе и записывал в тетрадку с нарисованным на синей бумажной обложке клипером.

Преодолев два океана,

Фрегат наш отдал якоря.

Над бухтою Араукана

Сгорает поздняя заря.

Вода блестит, как грань кристалла,

И тихо, как в ночной степи.

И вахта наша так устала,

Что, вопреки уставу, спит...

Вахта на „Арабелле", видимо, и вправду спит. И, пользуясь этим, пробирается на корабль незванный посетитель.

Он слишком хитер, чтобы двигаться по палубе. Он крадется по рангоуту и снастям. Сначала, появившись из-за отвесной скалы (кромки окна), он усаживается на левом ноке фор-марса-рея. Потом, путаясь в топенантах, перебирается на правый нок и оттуда по булиням, по наклонному грот-стень-штагу начинает ползти к салингу грот-мачты. Осторожно ползет, с остановками, чтобы перевести дыхание и оглянуться...

Это желтый тоненький месяц. Месяц-мальчишка. Он и ведет себя, как замирающий от любопытства третьеклассник. Начитался Жюля Верна и теперь проник на корабль, чтобы вдохнуть запах просмоленных тросов и продутой океанскими ветрами парусины.

Ему и боязно и страсть как интересно. Только бы никто не заметил... Если сейчас закряхтеть (как спящий на палубе матрос) или громко кашлянуть — ух как стрельнет он прочь! Спрячется за кромку утеса или вон за то волокнистое облачко. И будет долго сидеть там с колотящимся сердцем. А потом не выдержит, выглянет...

Но я не буду пугать любопытного месячонка. И он это знает. Потому что, по правде говоря, все это игра. Мы заняты ей уже не первый раз. Ведь каждые четыре недели, в пору новолуния, маленький месяц появляется у меня в окне и мы встречаемся, как давние приятели. Потому что такие мы и есть.

Нам хорошо друг с другой...

Путь через чащу корабельных снастей занимает у месяца немало времени. Но вот, наконец, посидев на кормовом флагштоке, месяц прыгает с клотика и повисает в пустоте (мне кажется даже, что при этом он дурашливо дрыгает невидимыми ножками).

Я выставляю перед собой растопыренную ладонь, и месяц присаживается сначала на мой мизинец, потом на безымянный палец и так далее. Я шевелю головой и рукой, месяц прыгает с пальца на палец и (чудится мне) тихонько переливчато смеется. Я кладу на левое поднятое колено правую ступню, чтобы месяц мог отдохнуть у меня на большом пальце ноги. И он отдыхает. Но потом соскальзывает и крадется вправо. Я ловлю его в колечко из пальцев. Месячонок делает вид, что испугался, но потом с насмешливым хихиканьем ускользает опять.

И все ближе, ближе к правому краю окна...

Ничего не поделаешь. Мы притворяемся самостоятельными и свободными, а на самом деле живем в неуклонном подчинении космическим законам, которые двигают и время, и небесные тела, и людей.

— До завтра, малыш.

Вообще-то я знаю, что это совсем не малыш, а круглая, ноздреватая громадная Луна. Однако есть у нее волшебная возможность — через каждые двадцать девять суток превращаться в ребятенка. Я отчаянно завидую: вот бы мне так! Ну, пусть не раз в четыре недели, а хотя бы раз в году! Пусть не на несколько дней, а на пару часов! Чтобы сбросить груз хворей и унылых взрослых забот, пробежаться по заросшим лютиками переулкам, по лебеде и белоцвету солнечных пустырей, с разбега бесстрашно окунуться в речную глубину и ощутить себя легким, вольным, настоящим.

Увы, я могу теперь делать это только в сказках, которые сочиняю для нынешних мальчишек и девчонок. Тоже неплохо, конечно. Иногда кажется, что и по правде