Валерий Михайлов - Хроника великого джута

Ну, общественность во все времена была самонадеянна и слепа. А что же партийно-советские руководители Туркреспублики?

Как свидетельствует Рыскулов, виднейшие из «европейских» работников тогда продолжали еще недооценивать роль и значение коренного населения в революции. «Например, тов. Тоболин… на одном из заседаний ТурЦИКа заявил прямо, что, например, киргизы, как экономически слабые с точки зрения марксистов, все равно должны будут вымереть; поэтому, говорил он, для революции важнее средства тратить не на борьбу с голодом (что все равно не достигнет цели), а на поддержку лучше фронтов».[74] Как видим, местные марксисты, «заслуженные руководители Октябрьского переворота в Туркестане», не слишком пеклись о беднейших массах, ради которых они якобы совершали переворот и которых всего лишь год назад как наставили «на великий путь социалистического строительства». В том же 1918 году в Ашхабаде восстали железнодорожники, чьими лозунгами были: «За советскую власть, но против отдельных негодных комиссаров», «За советскую власть, но против большевиков», – и тот же Тоболин, председательствующий на I съезде совдепов Туркестана, кричал: «Не делегацию, а побольше артиллерии нужно послать, чтобы от контрреволюционеров ни одной щепки не осталось».[75]

12 февраля 1919 года «Наша газета» в заметке «О голодающих» привела слова Рыскулова: положение создается критическое, голодающих зарегистрированных один миллион, а не зарегистрированных еще больше, «…т. Рыскулов отмечает несочувственное отношение к делу борьбы с голодом… со стороны местных исполкомов…» Он предложил декретом обложить имущие классы независимо от национальностей, но «т. Казаков категорически высказался против обложения… дабы не нажить лишнего врага. Верховный революционный совет и ЦИК согласились с Казаковым».[76]

В марте 1919 года Т. Рыскулов выступил на 7-м Чрезвычайном съезде Советов с докладом Центральной комиссии по борьбе с голодом в Туркестане. Он сказал, что среди 970 000 учтенных голодающих три четверти составляют киргизы-кочевники и одну четверть – оседлые жители, а всего страдают от истощения около двух миллионов людей. Перерезав скот до последней головы, «несчастные кочевники бросились в населенные пункты, надеясь здесь подаянием или случайной возможной работой как-нибудь влачить существование, а другая часть продолжала бродить по кочевьям, питаясь всяческими суррогатами, как, например, зелеными листьями кустарниковых растений, черепахами, зеленой травой, клевером, горькими кореньями растения, так называемого «алгы», и другими, безусловно неудобоваримыми и вредными для человеческого организма (хлопковые жмыхи).

Трагизм в состоянии этих бедняков достиг, наконец, крайности после того, как были удостоверены случаи буквального поедания человеческого мяса, причем голодные, потерявшие человеческий облик люди рвали друг у друга мешки, наполненные мертвечиной, и утоляли ею звериный голод. Случаи же продажи голодными родителями своих малых детей в полную собственность, то есть в рабство баям, стали обычным ужасным злом, получавшим уже широкое распространение».[77]

«Власть пролетарская» предоставила обездоленным кредит в 5 миллионов рублей – вспомним, что еще в конце 1918 года Рыскулов просил «хотя бы 40 миллионов».

Помощи не хватило. Вымерла, по данным комиссии, треть голодающего населения.

Рыскулов обвинил краевую Продовольственную Директорию в том, что она была больше озабочена снабжением армии и тех учреждений, которые «со сжатыми кулаками» требовали свое.

«Если бы голодающий пролетариат мог явиться в тог же ЦИК или в ту же Продовольственную Директорию и потребовать свои права тоже со сжатыми кулаками, та получилась бы совершенно другая картина. Но голодающий пролетариат, особенно туземный, вымирал и своих прав не мог требовать. …Количество умерших исчисляется в огромных размерах. Можно сказать, что эти погибшие люди спасли положение и даже спасли советскую власть, так как если бы они, эти миллионы голодающих, также пришли со сжатыми кулаками и потребовали своей доли, то они не оставили бы камня на каине и перевернули бы все; но эти элементы были бессознательны, так как они не были организованы. Поэтому нам приходится сознаться, что хотя мы их и не накормили, но они спасли общее положение.

Краевая Продовольственная Директория заявляет: мы вам дать ничего не можем… Но строить здесь советскую власть на костях туземного пролетариата нельзя, как хотят допустить некоторые».[78]

Тем временем на жителей обрушивались то хлебная монополия, то продовольственная диктатура с запретом базаров, то продразверстка с грабежом последней горсти: зерна.

Весной 1919 года ТурЦИК направил в Ферганскую область двух особоуполномоченных «исключительно па делам киргиз». В Андижане они застали следующую картину: партийные и советские чиновники разъезжали в парных экипажах, а дехкане впрягались вместо лошадей и пахали поля. Из Джалал-Абада телеграфировали, что киргизы встретили их радостно и благодарят советскую власть за оказанное внимание. «Они жалуются, что последняя трехлетняя история пролетарской революции разорила их экономически и духовно…».[79]

В ту же Ферганскую область съездил председатель Совнаркома Туркестана Сорокин. Он самолично подтвердил безобразия:

«…От мусульман отбирают все, и не только отбирают, но и убивают их. Наши солдаты вместо защиты несут грабежи и убийства… В кишлаках население терроризировано и бежит. Растут шайки разбойников. Но, может быть, возразит кто-нибудь, что это не партия, а Красная Армия чинит насилия. Но партия стоит во главе… Мусульманский пролетариат просит помощи у русских, но те отвечают, что не доверяют им. Мусульман травят, мусульман даже убивают… Мусульманская беднота терпит от наших отрядов, уничтожавших без разбору (их) имущество, женщин и детей… Мусульмане-националисты… каким образом они могут относиться к нам дружески, когда видят только оскорбления? Мы сами делаем их националистами…».[80]

В июне 1919 года в Ташкенте проходил 3-й краевой съезд Компартии Туркестана. Один из делегатов, «бедняк-мусульманин», сказал на заседании 5 июня:

– Мы, бедные мусульмане, как находились при Николае Кровавом скотиною, так находимся и теперь Бри нынешнем пролетарском правительстве. И даже хуже, хотя не сопротивлялись советской власти….[81]

Дехканину вторил писатель Жусупбек Аймаутов в своей книге «Психология выбора профессии», вышедшей на казахском языке в московской типографии Совета Национальностей:

«Война, революция, грабежи, голод, национальная свобода, автономия… все это вещи, не снившиеся казахско-киргизскому народу даже во сне, бросили (казахско-киргизский народ) в объятия нищеты и бесконечных нужд…» .[82]

Сколько жертв унес этот небывалый, по словам Рыскулова, голод? Точных данных нет. Количество умерших исчисляется в огромных размерах, говорил он в марте 1919 года. Но ведь с бедою не могли оправиться до конца 1919 года… В предисловии к книге «Революция и коренное население Туркестана», написанном несколькими годами позже, Рыскулов отмечает, что организация чрезвычайных комиссий по борьбе с голодом, диктаторскими полномочиями «спасла сотни и тысячи пролетариев и бедноты (спасено, по статистическим данным, почти ровно 1000 000 человек)…».[83] Миллион жизней избавили от смерти, но голодало-то не менее двух миллионов человек. Значит, и жертв – миллион. Примерно такую.же цифру дает и Мустафа Чокаев в книге «Туркестан под властью Советов» (Париж, 1935). Он пишет, что, согласно советским источникам, погибло 1 114 000 человек, однако не называет этих источников.

Рыскулов считал, что голод послужил одной из главных причин возникновения басмачества в Туркестане. Но ведь и голод был следствием не только стихии, но, главным образам, причин политического и экономического порядка. Как бы то ни было, однако до времен революционной смуты никакого басмаческого движения в этих краях не существовало. Карательные действия новой власти, ее грубый и беспощадный атеизм, экономический грабеж – все это и другое не могло не вызвать противодействия. Уже 9 июля 1918 года «ввиду непрекращающихся грабежей и разбоев» Ферганская область была объявлена на военном положении. По мнению председателя (в 1922 году) Совнаркома Туркестана К. Атабаева, в 1919-1920 годах в Ферганской долине существовало не просто басмачество (в переводе бандитизм), а «определенное народное восстание». 18 июля 1922 года, делая доклад на 5-м заседании 4-го пленума ТурЦИКа, проходившего в Ташкенте, Атабаев так объяснил зарождение басмачества:

«Советскую власть в Фергану привезли железнодорожные рабочие, которые долгое время не находили пути к увязке с местным населением. Одновременно с возникновением советской власти в Фергане группа мусульманской интеллигенции, совместно с улемами, созвала съезд мусульманских воинов и дехкан. На этом съезде было избрано правительство автономного Туркестана. Оно объявило амнистию всем грабителям и ворам, призывая их вступать в ряды национальной армии, которая организовалась в Фергане. Между прочим, туда был приглашен Иргаш, бывший вор и грабитель, сосланный на каторгу царским правительством и вернувшийся после революции. Он был назначен «курбаши». В переводе – начальник охраны города Коканда.