Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 4

Я уже показывал, по каким побуждениям я, не открывая своих намерений И. Ф. Мануйлову, заставил его держать меня в курсе этого дела и ознакомить меня как с содержанием газетных статей, так и задуманной Мануйловым к изданию, на правах рукописи, особой брошюры, написанной В. Л. Бурцевым против ген. Климовича; к недопущению печатания этих материалов, согласно предупреждениям, сделанным мною министрам юстиции и внутренних дел и Климовичу, были приняты соответствующие со стороны департамента полиции, меры. Как в стадии предварительной, до начала процесса Мануйлова, так и во время судебного над ним следствия, я все время действовал солидарно с Протопоповым и вместе с ним убедил владыку митрополита предоставить Мануйлова своей судьбе, вследствие чего секретарь митрополита Осипенко воздержался, в виду болезни, от личной явки на суд в качестве свидетеля со стороны Мануйлова, с чем Мануйлов должен был, по моему совету, примириться и, наконец, впоследствии, по окончании процесса, поддержал перед Вырубовой данный ей Протопоповым совет не брать на себя инициативу в деле помилования Мануйлова пока окончательно не прекратятся всякие толки, связанные с его процессом.

Поведение Бурцева на процессе Мануйлова в смысле явно подчеркнутой им симпатии к Мануйлову обратило на себя общее внимание корреспондентов влиятельных столичных периодических органов печати; многие из них высказывали мне по этому поводу свое недоумение. Дружеское расположение Бурцева к Мануйлову, вызывавшее удивление даже со стороны ген. Комиссарова, я лично объяснял не только старым знакомством, но и чувством благодарности Бурцева за оказанную ему Мануйловым поддержку у Штюрмера в вопросе о разрешении ему, после моего ухода из министерства внутренних дел, жительства в Петрограде, в чем Бурцеву категорически отказал Климович, относившийся к нему неблагоприятно, в особенности после истории с сотрудницей Климовича Жученко. Вместе с тем я понимал, что Бурцев, войдя в домашний обиход жизни Мануйлова на правах хорошего его знакомого, в период конца 1915 г. и до февраля 1917 г. имел возможность получать от Мануйлова все последние новости из области внутренней политики и собирать сведения относительно высших чинов администрации и правительства, которые его по тем или другим причинам интересовали; кроме того, Бурцев, на квартире Мануйлова и при его посредстве, несколько раз виделся с ген. Герасимовым, желавшим разубедить Бурцева в неправильности приданного им на страницах «Будущее» освещения его роли в отношении Азефа, с ген. Комиссаровым и с ген. Спиридовичем, у которых он умело выпытывал сведения относительно заподозренности им некоторых партийных работников в сотрудничестве. Лично я, как уже показал, с Бурцевым познакомился по прибытии его в Петроград. До того же времени я, будучи директором департамента полиции, неоднократно обращал внимание заграничной агентуры на Бурцева, в особенности в период времени разоблачения им целого ряда сотрудников как заграничной, так и внутренней агентуры и обследования им условий постановки департаментом полиции заграницей своего политического отдела; в особенности меня озабочивали разоблачения Бурцевым заграничного политического сыска, заставлявшие меня два раза менять состав розыскных офицеров, находившихся в секретной заграничной командировке, и осложнившие отношения к означенному политическому отделу не только со стороны местной высшей администрации, но и нашего посольства. В этот период времени у меня возникала мысль о привлечении Бурцева к сотрудничеству, но ближайшее ознакомление с его прошлым и с его личностью заставило заграничную агентуру решительно отказаться от этого намерения и ограничиться постановкой около Бурцева широкой…[*]… вероятно агентуры. Что касается Распутина, то с юных лет, сильно чувствуя в себе человека с большим уклоном к болезненно порочным наклонностям, Распутин ясно отдавал себе отчет в том, что узкая сфера монастырской жизни, в случае поступления его в монастырь, в скорости выбросила бы его из своей среды, и поэтому он решил пойти в сторону, наиболее его лично удовлетворявшую, — в тот мир видимых святошей, странников и юродивых, который он изучил с ранних лет в совершенстве. Очутившись в этой среде в сознательную уже пору своей жизни, Распутин, игнорируя насмешки и осуждение односельчан, как «Гриша провидец», явился ярким и страстным представителем этого типа в настоящем народном стиле, будучи разом и невежественным, и красноречивым, и лицемером, и фанатиком, и святым, и грешником, и аскетом, и бабником и в каждую минуту актером, возбуждая к себе любопытство и, в то же время, приобретая несомненное влияние и громадный успех, выработавши в себе ту пытливость и тонкую психологию, которая граничит почти с прозорливостью. Заинтересовав собою некоторых видных иерархов с аскетическою складкою своего духовного мировоззрения и заручившись их благорасположением к себе, Распутин, под покровом епископской мантии владыки Феофана, проник в петроградские великосветские духовные кружки, народившиеся в последнее время в пору богоискательства, и здесь сумел быстро приспособиться и ориентироваться в чуждой ему до того новой среде, стремившейся вернуться к старомосковским симпатиям, но слабой духом и волею, оценил всю выгоду своего положения и, применив и к этой среде усвоенный им метод влияния, заставил влиятельных представительниц этих салонов остановить на себе внимание и заинтересовал своею личностью в. к. Николая Николаевича. Дворец Николая Николаевича для Распутина явился милостью, брошенной пророком Илией своему ученику Елисею, привлекшей внимание к нему высочайших особ, чем Распутин и воспользовался, несмотря на наложенный на него в этом отношении запрет со стороны великого князя, после того, как его высочество, поближе ознакомившись с Распутиным, разгадал в нем дерзкого авантюриста. Войдя в высочайший дворец при поддержке разных лиц, в том числе покойных С. Ю. Витте и кн. Мещерского, возлагавших на него надежды с точки зрения своего влияния в высоких сферах, Распутин, пользуясь всеобщим бесстрастием, основанным на кротости государя, ознакомленный своими милостивцами с особенностями склада мистически настроенной натуры государя, во многом, по характеру своему, напоминавшего своего предка Александра I, до тонкости изучил изгибы душевных и волевых наклонностей государя; он сумел укрепить веру в свою прозорливость, связав с своим предсказанием рождение наследника и закрепив, на почве болезненного недуга его высочества, свое влияние на государя путем внушения уверенности, все время поддерживаемой в его величестве болезненно к тому настроенной государынею, в том, что только в одном нем, Распутине, и сосредоточены таинственные флюиды, врачующие недуг наследника и сохраняющие жизнь его величества, и заверил, что он как бы послан провидением на благо и счастье августейшей семье. В конце концов, Распутин настолько даже сам укрепился в этой мысли, что несколько раз с убежденностью повторял мне: «если меня около их не будет, то и их не будет» и на свои отношения к царской семье смотрел как на родственную связь, называя на словах и в письмах своих к высочайшим особам государя «папой», а государыню «мамой». В обществе моего времени ходило много легенд о демонизме Распутина, при чем, сам он никогда не старался разубеждать в этом тех, кто ему об этом передавал или к нему с этим вопросом обращался, в большей части отделываясь многозначительным молчанием. Эти слухи поддерживались отчасти особенной нервностью всей его подвижной жилистой фигуры, аскетической складкою его лица и глубоко впавшими глазами, острыми, пронизывавшими и как бы проникавшими внутрь своего собеседника, заставлявшими многих верить в проходившую через них силу его гипнотического внушения. Затем, когда я был директором департамента полиции, в конце 1913 года, наблюдая за перепискою лиц, приближавшихся к Распутину, я имел в своих руках несколько писем одного из петроградских магнетизеров[*] к своей даме сердца, жившей в Самаре, которые свидетельствовали о больших надеждах, возлагаемых этим гипнотизером лично для своего материального благополучия на Распутина, бравшего у него уроки гипноза и подававшего, по словам этого лица, большие надежды, в виду наличия у Распутина сильной воли и умения сконцентрировать ее в себе. Поэтому я, собрав более подробные сведения об этом гипнотизере, принадлежавшем к типу аферистов, спугнул его, и он быстро выехал из Петрограда. Продолжал ли после этого Распутин брать уроки гипноза у кого-либо другого, я не знаю, так как я в скорости оставил службу, и при обратном моем возвращении в министерство внутренних дел, проследка за Распутиным этих данных мне не давала. Но в этот последний мой служебный период, при одном из моих разговоров с Распутиным о Вырубовой, когда я касался железнодорожной катастрофы, жертвой которой она явилась, Распутин с большими подробностями и с видимою откровенностью рассказал мне, что своим, по выражению Распутина, воскрешением из мертвых Вырубова обязана исключительно ему. По словам Распутина, несчастный случай с Вырубовой произошел в период сильного гнева на него со стороны государя, после одного из первых докладов о нем ген. Джунковского по оставлении мною должности директора департамента полиции и, поэтому, сношения Распутина с дворцом были временно прекращены. О несчастном случае с Вырубовой Распутин узнал только на второй день, когда положение ее было признано очень серьезным и она, находясь все время в забытьи, была уже молитвенно напутствована глухой исповедью и причастием св. тайн. Будучи в бредовом горячечном состоянии, не открывая все время глаз, Вырубова повторяла лишь одну фразу: «отец Григорий, помолись за меня»; но, в виду настроения матери Вырубовой, решено было Распутина к ней не приглашать. Узнав о тяжелом положении Вырубовой со слов графини Витте и не имея в ту пору в своем распоряжении казенного автомобиля, Распутин воспользовался любезно предложенным ему графинею Витте ее автомобилем и прибыл в Царское Село в приемный покой лазарета, куда была доставлена Вырубова женщиною-врачем этого лазарета кн. Гедройц, оказавшей ей на месте катастрофы первую медицинскую помощь. В это время в палате, где лежала Вырубова, находились государь с государынею, отец Вырубовой и кн. Гедройц. Войдя в палату без разрешения и ни с кем не здороваясь, Распутин подошел к Вырубовой, взял ее руку и, упорно смотря на нее, громко и повелительно ей сказал: «Аннушка, проснись, поглядь на меня» и, к общему изумлению всех присутствовавших, Вырубова открыла глаза и, увидев наклоненное над нею лицо Распутина, улыбнулась и сказала: «Григорий, — это ты; слава богу». Тогда Распутин, обернувшись к присутствовавшим, сказал: «поправится» и, шатаясь, вышел в соседнюю комнату, где и упал в обморок. Прийдя в себя, Распутин почувствовал большую слабость и заметил, что он был в сильном поту. Этот рассказ я изложил почти текстуально со слов Распутина, как он мне передавал; проверить правдивость его мне не удалось, так как с кн. Гедройц я не был знаком и мне не представилось ни разу случая с нею встретиться, чтобы расспросить ее о подробностях этой сцены и о том, не совпал ли этот момент посещения Распутиным Вырубовой с фазою кризиса в ее болезненном состоянии, когда голос близкого ей человека, с которым она душевно сроднилась, ускорил конец бредовых ее явлений и вывел ее из ее забытья. Объясняя себе таким образом всю картину происшедшего исцеления Распутиным Вырубовой, я ясно представлял себе, какое глубокое и сильное впечатление эта сцена «воскрешения из мертвых» должна была произвести на душевную психику высочайших особ, воочию убедившихся в наличии таинственных сил благодати провидения, в Распутине пребывавших, и упрочить значение и влияние его на августейшую семью. После этого случая Вырубова, как мне закончил свой рассказ Распутин, сделалась ему «дороже всех на свете, даже дороже царей», так как у нее, по его словам, не было той жертвы, которую она не принесла бы по его требованию. Действительно, как я сам замечал, в особенности в последнее время, Распутин относился к своей августейшей покровительнице без того должного внимания и почтительности, какие следовало бы в нем предполагать, за все милости, ему оказываемые, по сравнению с Вырубовой, в которой он видел безропотное отражение своей воли и своих приказаний.