Национальный предрассудок - Коллектив авторов

выйдет лучше некуда: здешние тихие, безмятежные утра для того и предназначены. Они для меня – всё! Или они только хотят быть всем, и их еще надо упрашивать? Работа – вот оно, высшее благо! Ohne Hast, ohne Rast[385]. Обдумывай и впитывай! На одно смотри, о другом суди, мысленно возвращайся к третьему! Все это помогает, насыщает, обогащает…

18 ноября

Вот что мне недавно пришло в голову. Люди, между собой близкие, по-разному, порой прямо противоположным образом, реагируют на тяжелые ситуации и дурные поступки, связанные с их домом, семьей и пр. Их отношение к обесчещенному, заблудшему, согрешившему, провинившемуся члену семьи поделит их на два лагеря и составит основной конфликт произведения. Между собой, таким образом, вступят в противоречие как бы два вида гордости. Гордость, в которой человек замыкается, ожесточается, склоняется к тому, чтобы, не вникая в суть происшедшего, устыдить провинившегося, отречься от него, принести его в жертву. И гордость, которая страдает, прячется, отворачивается от мира и, страдая, испытывает чувство общности с провинившимся, не в силах порвать с ним. <…>

1895

23 января, Девир-Гарденз

Опять берусь за свое старое, испытанное перо, перо всех моих незабываемых усилий и духовных борений[386]. Себе сегодня мне сказать больше нечего. Передо мной по-прежнему большое будущее. Высокое и полноценное. Именно теперь смогу создать я труд всей своей жизни. И создам… Нужно только научиться без страха противостоять трудностям… Но все это невыразимо – слишком глубоко и сокровенно для слов. Пусть же эти мысли останутся под священной пеленой молчания…

14 февраля, Девир-Гарденз

В голове у меня, слава Богу, полно образов. Их, впрочем, никогда не бывает достаточно. Дай же, наконец, себе волю – отдайся всему тому, к чему ты все эти годы (столь героически, мне кажется) стремился, чего с таким нетерпением ждал – к увеличению количественного потенциала творческого акта. Ты молился, надеялся, что научишься работать больше. И вот теперь, ближе к концу, умение это в определенном смысле пришло. Это все, о чем я прошу. Ни о чем больше. И склоняюсь перед судьбой в покорности и благодарности. На этот раз – в благодарности. Но чтобы благодарность была реальной и соразмерной, она должна найти свое выражение в действиях – значительных и последовательных. В грандиозном и блестящем творческом порыве. Basta…

15 июля, Девир-Гарденз

Вдали маячат неясные очертания зловещей толпы, миллионов американцев. Они словно набегающие волны – варвары Римской империи.

8 сентября, отель «Осборн», Торки

Я нахожусь перед необходимостью писать несколько вещей одновременно; многое обещано и брошено[387]. Хватит рассуждать, пора браться за дело. Кстати, и на подобные замечания тратить время очень глупо! Ведь чувства, которые я испытываю по этому поводу, куда глубже, чем слова, которыми их выражаю!

Сейчас приходится возвращаться к одному из небольших рассказов, я обещал их в «Атлантик». Вопрос этот для меня, увы, не нов и сопряжен с малоприятными обстоятельствами. Под малоприятными обстоятельствами я разумею бесполезный труд, на который я себя обрекаю, пытаясь сочинить короткий (по-настоящему короткий) рассказ. Я завершаю «Красивый дом», но вместо заказанных мне Скаддером[388] 10 000 слов получилось, как я ни старался, без малого 30 000, вследствие чего я остался с произведением, которое ему не нужно. Мне же придется теперь пристраивать его на условиях для меня унизительных и – в лучшем случае – невыгодных. Ах, не стану здесь искать корни моего злосчастного многословия – поисками этих корней я уже сыт по горло! Достаточно будет дать себе ответ на простой вопрос: «Могу я или нет написать вещь объемом в 10 000 слов?» Ответить на этот вопрос отрицательно я определенно не готов. Все дело, боюсь, не в том, что краткость мне не дается, а в том, что иду я по ложному пути. Все дело в том, что малая тема представляется мне мелкой. Я не снисхожу до простых вещей. Я почти всегда берусь за тему, требующую развития, и гибну под ее хитросплетениями, ибо ничто не притягивает меня так сильно, не доставляет такой радости, как сюжетные хитросплетения. Я слишком боюсь всего банального, а бояться тут нечего – опасность невелика. Я должен постараться написать вещь, не превышающую 10 000 слов, – искусство это пойдет мне только на пользу. А для этого – ограничить предмет изображения, иными словами, описывать всего один эпизод, одно событие. К произведениям «одноплановым», «однособытийным» относятся «Истинные аристократы», «Средний возраст», «Бруксмит», даже «Частная жизнь» и «Оуэн Уингрейв». В основе же остальных лежат идеи, требующие сюжетного развития. Cherchons, piochons, patientons – tenons-nous-en[389] над произведениями противоположного типа. Постарайся браться только и исключительно за то, что представляет собой ОДНО ЦЕЛОЕ, что не выходит за рамки своего начала и своего конца…

15 октября, отель «Осборн», Торки

Мой небольшой рассказ (речь идет о «Красивом доме») растет у меня на глазах; получится не меньше 30 000 слов. И хотя его размеры, ввиду незначительности темы, не могут меня не настораживать, рассказ, думаю, выйдет недурен…

21 декабря, Девир-Гарденз, 34

<…> Мой мятущийся ум в полной мере ощущает глубокий смысл краткости. Материал для малых вещей, которые строятся на наблюдательности, размышлении и фантазии, встречается на каждом шагу. Одно можно сказать с уверенностью: чем больше мне будет хотеться писать малые вещи, тем больше их у меня будет. И пусть они попадают ко мне прямо из жизни, которую я в себя впитываю. Они придут, обязательно придут; уже приходят, пришли. Есть иллюстрации, примеры, образы, типы, выражения – только подставляй руки, только успевай собирать! A l’oeuvre, mon bon, а 1’oeuvre – roide![390] <…>

Давай-ка я сяду и в эти последние часы обольстительного утра набросаю три-четыре вещи, три-четыре идеи, которые можно будет использовать в рассказе длиной 5000 слов, что составляет 50 моих рукописных страниц. Суть этих набросков в том, что в них описывается – кратко, живо, четко – всего одно событие. <…>

Меня заинтересовала статья одного француза в «Двухнедельном обозрении», где говорится о том, как воспринимается флирт Française и Anglaise[391]. Первая считает, что, если мужчина и в самом деле ею увлекся, она обязана – в качестве компенсации – продолжить с ним отношения; вторая же постарается «дать задний ход». И та и другая понимают, что «это серьезно», но выводы делают прямо противоположные. Мне в моих скромных целях мысль эта подходит как нельзя лучше. Как ее использовать? В переписке, где они будут обмениваться монологами, отражающими фактическую сторону дела? Или как-нибудь еще? Свести вместе двух мужчин? Или двух женщин? Закон такого рода историй требует одного – непременного, безжалостного упрощения. Посмотрим, что получится, – тема,