Максим Дубаев - Рерих

Из-за газетной шумихи в Лондоне семью Рерихов обхаживали большевики, предлагая Николаю Константиновичу стать главой художественного образования в России. Вокруг них суетились иезуиты. Одна русская дама, которая перешла в католичество, выступала в качестве «засланного агента». Ей было велено самой не участвовать на спиритических сеансах в доме Рерихов, но все у них узнавать и потом передавать иезуитам. Товарищи эмигранты одновременно и завидовали и пытались присоседиться к удачливому соотечественнику, а некоторые без зазрения совести пользовались трудным финансовым положением Рерихов. Среди таких был и Скидельский, он предложил купить у Рериха две картины за тысячу триста долларов, при этом, продержав долго в приемной, заставил подписывать большое количество бумаг, удостоверяющих полный отказ художника от своих прав на картины, и Николай Константинович вынужден был согласиться.

Поэтому весьма кстати пришлось приглашение в США, где при поддержке члена Теософского общества Роберта Харше должна была быть организована серия выставок Н. К. Рериха по Америке.

Можно было принять и другое предложение, поступившее от друзей из Парижа. Товарищ по «Миру искусства» и «Союзу русских художников», театральный художник, живописец и график Сергей Юрьевич Судейкин 19 июля 1920 года писал Рериху:

«Здравствуйте, дорогой друг, Николай Константинович! Здесь мы живем дружно, и есть проекты воскресить выставку „Мир искусства“. Григорьев в Берлине, здесь — Яковлев, Сорин, Реми, Гончарова, Ларионов; Стелецкий в Каннах. Только не хватает нашего председателя, который предпочитает холодный Альбион Парижу, городу вечной живописи. С каким восторгом говорил о Вас недавно Ф. Журден, председатель Осеннего салона, вспоминая „Половецкие пляски“ и „Священную весну“. Я думаю, Николай Константинович, что если Вы тронули глаза и сердца рыбоподобных „бритов“, то здесь Ваше имя имело бы более горячих поклонников и друзей. Приходите и правьте нами. Судейкин».

Были и другие приглашения, но самым заманчивым оказалось предложение американцев. Сдав купленные заранее билеты на пароход до Бомбея и получив аванс, Николай Константинович Рерих с женой и двумя сыновьями 2 октября 1920 года отплыл на корабле в далекую Америку навстречу своей всемирной известности.

АМЕРИКА

Еще ни один русский художник не удостаивался такой чести — быть приглашенным в Соединенные Штаты Америки для проведения своей выставки в течение трех лет в 29 городах всех американских штатов. Сподвижник Рериха — Шибаев в своих воспоминаниях пишет, что Николай Константинович даже отложил путешествие в Индию, настолько грандиозный проект, задуманный американцами, захватил художника.

На самом деле причины, побудившие Н. К. Рериха принять это предложение, были несколько иные. Полное банкротство Томаса Бичема привело к тому, что Николай Константинович не получил обещанных денег за оформление декораций у Дягилева, а приглашение в Америку давало возможность заработать достаточно средств для осуществления долгого путешествия в Индию и Тибет.

Действительно, Кристиан Бринтон (Christian Brinton) и директор Чикагского института искусств (Chicago Art Institute) Роберт Харше (Robert Harshe), предложили Рериху участвовать в двух масштабных проектах: серии выставок по всем штатам Америки и создании эскизов костюмов и декораций для Чикагской оперы (Chicago Opera Company). Предполагалось осуществить две постановки: «Снегурочку» Римского-Корсакова и «Любовь к трем апельсинам» Прокофьева.

Серия персональных выставок Николая Константиновича Рериха была открыта 4 декабря 1920 года экспозицией в Нью-Йоркской частной «Кингор галерее» (Kingore Galleries).

Первая выставка Рериха не обошлась без небольшого скандала. «Собралась вся знать, сливки города, — вспоминала этот день одна из ближайших сподвижников Н. К. Рериха Зинаида Лихтман, — знаменитости, миллионеры. Ждут открытия. И вдруг погас свет. Лишь через полчаса устранили неисправность. И вот я стою перед „Сокровищем ангелов“, „Языческой Русью“ и „Экстазом“ — тремя огромными полотнами сверхчеловеческой красоты и спокойствия, какие мог задумать и осуществить в красках только выдающийся ум, родственный Леонардо да Винчи».

Возможно, Рериху в тот момент вспомнился печальный эпизод, произошедший в Петербурге в 1908 году во время открытия выставки, организованной журналом «Старые годы». Она проходила в помещении Императорского Общества поощрения художеств, действительным членом которого был Н. К. Рерих.

В залах было развешано 463 картины русских и зарубежных художников начала XVIII — середины XIX века из частных коллекций, экспозиция должна была вызвать большой резонанс. Организованная мирискусниками, она никак не устраивала вице-председателя «Общества» М. П. Боткина, давно затаившего злобу на Н. К. Рериха за его хлесткие публикации. Выставка, еще не открывшись, закончилась электрическим скандалом и потасовкой. Тогда об этом писали все столичные газеты.

Еще во время развешивания картин в здание начали приходить различные комиссии, которые предъявляли массу претензий к проводке и электроосвещению.

Все замечания были учтены, и устроители наконец получили разрешение на открытие выставки. На вернисаж прибыли великие князья и важные гости. Когда «августейшие» зрители, осмотрев картины, ушли, а публику еще не впускали в залы, неожиданно вице-председатель «Общества» М. П. Боткин, хитро улыбаясь, приказал погасить свет, сославшись на неисправности электропроводки. В то время генеральным комиссаром выставки был назначен барон H. Н. Врангель, в порыве гнева он ударил Боткина по лицу. Тотчас был вызван полицейский пристав и составлен протокол. Выставка была сорвана. Постановление комитета по устройству «Выставки старинных картин», созванного сразу после неприятного инцидента, начиналось такими словами:

«Рассмотрев заявление барона Врангеля об увольнении его от должности Генерального комиссара, комитет нашел: поступок барона Врангеля, выразившийся в оскорблении действием 10 ноября М. П. Боткина, был вызван целым рядом совершенно неуместных и явно недоброжелательных действий М. П. Боткина, явно клонившихся к тому, чтобы выставка не была открыта своевременно… М. П. Боткин снова, невзирая на то, что помещение было сдано в полное распоряжение выставки „Старых годов“, приказал гасить электричество. На просьбу барона Врангеля отменить это распоряжение и предоставить ему, как Генеральному комиссару, право распоряжаться на выставке М. П. Боткин в грубой форме приказал служителям всех присутствующих, включая и гостей, „гнать вон“…»

Закончилось все достаточно прозаично. Несмотря на защиту друзей, в том числе и Н. К. Рериха — H. Н. Врангель 10 декабря был посажен на три месяца в тюрьму, выставка была немедленно закрыта, а ее устроители понесли огромный ущерб, из-за чего пришлось в дальнейшем отказаться от организации подобных проектов.

«Однажды у нас были гости, — вспоминал об этом случае Н. К. Рерих, — и мы спокойно беседовали, когда прибежал взволнованный служитель и, не стесняясь присутствующих, заявил дрожащим голосом:

— Барон Врангель очень больно Михаила Петровича Боткина в глаз ударил.

Оказывается, в выставочном зале произошла целая драма. Устраивалась выставка старинной живописи, а по пожарным условиям градоначальник запретил открытие. Боткин пошел предупредить выставочный комитет об этом запрещении, а Врангель, думая, что виновником всего является сам Боткин, грубейшим образом кулаком ударил его в глаз…»[228]

Можно представить себе состояние Николая Константиновича в тот момент, когда в Нью-Йоркской «Kingore Galleries» погас свет на целых полчаса. Однако публика не разошлась, и даже наоборот, прибавились опоздавшие. Подойти к художнику было невозможно из-за обилия журналистов, беспрестанно задававших вопросы. В такой момент к Рериху и его жене Елене Ивановне подвели Зинаиду Лихтман (Фосдик) — русскую эмигрантку, которая среди гомона английской речи произнесла несколько слов по-русски. Рерихи сразу прониклись к ней симпатией.

Вот как Лихтман описывает свое первое знакомство с будущими своими учителями и наставниками:

«Спутник, который привел меня на выставку — он был шапочно знаком с Рерихами, все время повторял, что должен обязательно представить меня Рерихам. Я говорю: неудобно, да они и заняты (их окружали какие-то люди). Но мой спутник упрямо стоял на своем. Наконец он подвел меня к Рерихам. Николай Константинович был среднего роста, с клинообразной бородкой; глаза у него синие, искрящиеся, удивительно доброжелательные. Рядом с ним стояла его жена, Елена Ивановна, такой поразительной красоты, что у меня перехватило дыхание. Меня назвали, Рерихи улыбнулись, особенно чудесной и ласковой была улыбка Елены Ивановны. Мы сказали друг другу какие-то общие фразы. А потом Елена Ивановна говорит: