Балканские мифы - Наталья Георгиевна Осояну

статую, а она впоследствии ожила). Титаны были обращены в пепел ударом молнии разгневанного громовержца, и из этого пепла, содержащего в себе частицы Загрея, возникли первые люди.

Дионис Загрей. Фрагмент изображения с фракийского кувшина. IV в. до н. э.

Отрисовка Веры Пошивай

Таким образом, в представлении орфиков у человечества двойственная природа: оно унаследовало свой материальный аспект (тело) от титанов, которые были земными существами, а духовный (божественную искру) — от Загрея, сына Зевса. Они считали, что духовную часть можно развить, участвуя в очистительных церемониях и ведя чистую, аскетичную жизнь. Не слишком-то согласуется с идеей необузданных вакхических оргий, верно? Что ж, если архаичный культ Диониса был немыслим без вина, то в реформированной орфической обрядности оно сохранило свои божественно-возвышающие свойства, однако превратилось в символ. Фокус сильно сместился в сторону духовного «опьянения», экзальтации. Как отмечает Бертран Рассел, «культ Вакха породил так называемый энтузиазм, этимологически означающий вселение бога в поклоняющегося ему человека, который верит в свое единство с богом»[211]. Иными словами, ритуальное оргиастическое безумие постепенно отошло на второй план, уступив место мистическому знанию.

Орфики стремились к духовной чистоте, поскольку благодаря ей они могли вырваться из колеса перерождений — да, орфизм предполагал веру в переселение душ и в этом смысле был удивительно, необъяснимо похож на некоторые постулаты индуизма. По-настоящему чистая душа покидала колесо перерождений и сливалась с богом — Вакхом, Дионисом, Загреем, — становясь его частью. Относительно того, как душе вести себя в загробном мире, существовали специальные наставления, дошедшие до нашего времени в том числе благодаря удивительной археологической находке — золотой Петелийской табличке III–II веков до н. э. — с выгравированным текстом, смысл которого сводится к необходимости испить холодной воды из озера Памяти. Для этого надо было почтительно обратиться к стражам водоема, сказав: «Я дитя Земли и звездного Неба, но спустился с Небес; вы и сами об этом знаете». Следовало также помнить, что нельзя пить воду из другого источника, расположенного слева от чертогов Аида, подле кипариса (как нетрудно догадаться, это Лета — источник забвения). Таким образом, орфики почитали богиню памяти Мнемозину, чья роль была особенно важна в контексте посмертного существования: «Чаще всего [определение памяти в искусстве] происходит через изображение музыкальных инструментов — так, выражением памяти является песня, ибо ее нужно запомнить… Сам Орфей — пример утери памяти. Он не выполнил наказ Персефоны не оборачиваться назад, пока выводил свою жену Эвридику из подземного царства»[212]. Лишь та душа, которая в точности выполнит все наставления, могла рассчитывать на спасение и истинное бессмертие.

Таким образом, архаичный, кровавый, экстатический культ Диониса преобразился в аскетичную орфическую доктрину, чьи идеалы, в свою очередь, отразились в пифагорейском учении, а оно повлияло на учение Платона и через него — на множество других философских школ. Надо отметить, орфизм и дионисийство в изначальной форме не зародились во Фракии, а пришли туда извне. Авторы по-разному определяют, откуда именно и каким маршрутом, ведь чем дальше во времени от нас отстоят некие события и процессы, тем сложнее с уверенностью определить их подоплеку. Так или иначе, в античную Грецию орфическая религиозная мысль проникла именно из Фракии, и в популяризации образа Орфея — пусть как барда, а не пророка — также сыграли решающую роль именно древние греки.

Для орфика жизнь в этом мире является страданием и скукой. Мы привязаны к колесу, которое, вращаясь, образует бесконечные циклы рождения и смерти. Наша истинная жизнь — на звездах, но мы прикованы к земле. Только путем очищения, самоотречения и аскетической жизни можем мы избежать этого круговорота и достигнуть наконец экстаза единения с Богом. Это вовсе не взгляд тех людей, для которых жизнь легка и приятна[213].

Бертран Рассел. «История западной философии»

СНИСКИВАЮЩИЕ МИЛОСТЬ БОЖИЮ

Древние орфики для своего времени, возможно, высказывали шокирующие идеи, не соответствующие «Теогонии» Гесиода, но мысль о телесно-духовной двойственности сама по себе вряд ли ошеломит современного исследователя — и даже обычного читателя, — поскольку мы знаем больше (если вообще в вопросах души можно говорить о каком-то однозначном знании) и мыслим иначе. Мы также приобрели некоторый исторический опыт, в том числе благодаря еще одному религиозно-философскому течению, которое, как и орфизм, тесно связано с Балканами, но уходит корнями в другие регионы, во глубину веков. Речь идет об антиклерикальном богомильском движении X–XV веков и его дуалистической философии. Движение развивалось в совершенно иных социально-экономических и политических условиях по сравнению с орфизмом и приобрело впечатляющий размах — включая ряд военных кампаний и кровавый крестовый поход!

Краткая история богомильства

Богомильское движение зародилось на территории современной Болгарии, однако его корни протянулись в другую страну — Армению, где в VII веке возникла секта павликиан. Это название происходит от имени апостола Павла, которого еретики почитали больше остальных, считая его проповеди наиболее близкими к истине. Но сами они, заметим, именовали себя просто «христианами» и считали, что все прочие так называемые христиане одержимы демонами. Основателем павликианского движения был Константин из Мананалиса, принявший имя Сильван в честь одного из сподвижников апостола Павла.

Основной постулат вероучения павликиан заключался в том, что подлинный Бог связан лишь с духовным миром, а мир видимый создала иная сущность — демиург. Δημιουργός (дэмиургос) в переводе с древнегреческого — «мастер, знаток, ремесленник, создатель»; таково одно из именований христианского Бога, но в гностицизме этим термином обозначается творец видимого космоса. С точки зрения павликиан, лишь они поклонялись истинному Богу, а все остальные — демиургу. Заметно, что Бог и демиург в такой космологической системе неравноправны (второй по статусу скорее архангел, чем божество), однако в разных ответвлениях богомильства доходило и до полноценного дуализма.

А вот природу человека павликиане, как и орфики, считали двойственной, состоящей из сотворенной демиургом телесной оболочки и божественной искры, души, связанной с истинным Богом нерушимыми узами. Последняя обуславливала шанс воспринять божественную истину, однако тело этому препятствовало. Интересно, что павликиане не считали случившееся с Адамом и Евой в Эдеме грехопадением, поскольку, как уже было сказано, с их точки зрения, традиционный Бог был лишь творцом материи, предназначенной для того, чтобы удерживать человеческий дух в рабстве. Вкусив плод с древа познания добра и зла, Адам осознал свою высшую природу и суть — и это был необходимый шаг на пути обретения истины.

Другие важные моменты относительно учения павликиан и богомилов (и некоторых других средневековых еретических доктрин) включают следующее:

• они отказывались почитать Богоматерь, считая ее лишь инструментом пришествия Спасителя — божественный Логос, по богомильской версии, прошел через ее правое ухо