Татьяна Маврина - Цвет ликующий

22.3.78. Говорила с Костиным. Что плакали обо мне, что они обманно провели вечер юбилейный Малевича в доме художника, о выставке в Горкоме графиков, где картины с Христом, мистического уклона. Народ валом, очереди, корреспонденты.

31.3.78. Голубые лужи, синие дороги в узор. Такая водная весна! Опрокинутые дома, но писать не хочется из-за однообразных прямых домов. Нет игры города с весной. Все отдельно. Вышел очередной номер «ДИ». Сон Веры Павловны — отчет строительства и украшения деревни; два разворота со старыми домами я вырежу.

2.4.78. Написала хороший пейзаж с водой. Хорошо стала, сволочь, писать. Только к чему?

1980-е — 1990-е годы

1.1.80. Год начался хорошо. Написала ответ Полторацкому, вложила и пригласительный билет на выставку к Году ребенка в Музее литературы (Петровка, 28), что собирали две милые девочки — блондинка, почти альбиноска, и брюнетка с нежной фамилией. Я их принимала в зеленом Анимаисином платье и была здорова, а сейчас чуть не каждый день беда с сердцем.

3.1.80. Пошли в лес, встретили соседа — молодой, красивый, ладный, а мы-то такие мешковидные. «С квартиры на квартиру» К. Маковского и ничего не сделаешь.

10.1.80. Сон. Из меня вынули сердце, взяв предварительно расписку, что я на это согласна. Положили на тарелку. Сердце не бьется. Прикладывают иглу с током — сердце стало работать. Я лежу на спине, двигаться нельзя. Руки свободны — порисовать бы. А может, это сон, подумалось с отчаянием — и верно, проснулась.

28.1.80. Читала вчера статью Кибрика покойного о своем творчестве. Место о Филонове. Ну и галиматья же! Прости господи! Та сторона нашей профессии, которая не лезет в мои вхутемасовские глаза и душу. «Жрецы». Сегодня аналогично прочитала в рассказе Гнедича «Беглецы» про художников типа Одилон-Редон, отсюда и Филонов спородился. Такое совпадение — интересно и поучительно. А сейчас с этим Филоновым носятся, как с иконой. Даже Костин. Соскучились по духовности. Дала почитать этот кусок Н. В. — он тех же мыслей.

30.1.80. Из «Лит. газеты» статья про Сальвадора Дали. Какое-то бедствие в искусстве. По всей истории не найдешь такой «духовности» и шарлатанства. 25 лет владеет миром! Наш-то будет послабее.

31.1.80. Прислали договор на «Заячьи тропы», я его весь измарала, а перевод на сберкассу написать не могу — не знаю всех нужных цифр. Бахман прислал план выставок на 1980 год — Маврина вторая с конца в Музее народного искусства. Какой же это месяц? На обложке буклета жеманный мальчик — фарфор XVIII века.

10.2.80. Звонила опять Чага насчет помощи Ольге Г. Я злюсь на новую докуку. Денег не жалко, а помнить все это — жалко себя. Ругаюсь. Какое мне дело до О. Г., не моя она приятельница, хотя когда-то, будучи в Ленинграде, мы у нее жили дня три.

20.2.80. Тонировала окантовку à la Собакевич, тушью, стало лучше, но тяжело. Звонила Лие, завтра хотели приехать с Алексеевым смотреть. Может, получится чеховский подсвечник? Много смертей за эту зиму.

28.2.80. Убрала со стола Лермонтова. Прочитала много. И груб, и нежен, и глуп, и умен, и что-то видит, и что-то понимает. Но, видно, короткий нос и малый рост делали из него «Байрона», а может, и просто молодость. «Демон» написан прекрасно, я такой поэмы не читала, даже у Байрона, которого знаю, конечно, плохо.

11.3.80. Сиянье и мороз. Звонили, что «Стеклянный пруд» получил Золотую медаль ВДНХ, но я не могу подъехать. Звонила об этом Либет и в типографию. Делаю обложку для «Петушка».

18.3.80. Небо дымное. Звонила Ганкина — им не хватает для книжки Н. А. Д. 3-х цветных картинок. Звоню Н. А. — привезем в четверг, после 6-ти, она грустным голосом: «Теперь мне все равно когда, я одна».

23.3.80. Читаю в Н. М. № 3 статью Лихачева о «русском», попадаются интересные места на общем довольно сентиментальном русофильском фоне, но это сейчас при общих ужасах тоже приятно. Жалко, что у него на душе «Слово» и «Глазунов». Маниловщина, но приятно.

17.4.80. Ан. принесла показать, что из себя будет представлять обложка книжки Н. А. Д. Аникст захотел по картинкам белый рубленный шрифт, толстый и мерзкий. Формат огромный. Как плакат времен Родченко. Спорить нельзя. Их главный художник. Откуда?

18.4.80. Звоню Аниксту. Пришел в 6 часов. Отбирали новый букет для обложки. Вроде бы и подружились. Есть в нем что-то еврейско-польское, но гонора не обнаружилось. Я все предоставляла ему, заранее наметив, что бы мне хотелось. Влезла и в макет, надоумив разворотами. Посоветовала учиться в Лен. биб-ке на старых книгах. Серп месяца второй день. Анимаиса и буря в стакане воды. Но все равно очень хороший неутомительный вечер.

20.4.80. Доращивала для Аникста букет с ромашками. Он пришел, принес свое сокровище «Подмосковье» и три тюльпана. Восхитился моим листом и забрал его. Пошла пощупать погоду.

25.4.80. Написала букет с фоном из бутылки и неба — остров Буян, звезды, пряха в тереме — заговор какой-то получился. Ну и ладно, пусть будет заговор на опухоль на среднем пальце — так и написала «заговор», а завтра припишу — «на средний палец».

26.5.80. Ходят к нам всякие люди — начиная с зубника и кончая девицей-цыпочкой грезовской из газеты «Советская Россия». Написала вчера портрет Иры Гришиной из «Лит. газеты». Анимаиса уехала в Дрезден закрывать выставку.

2.6.80. Горе переезда на дачу миновало, можно сидеть, поджав ноги и писать этот дневник. Получила еще в Москве письмо и книжку Елисеева «Родной город» про Нижний. Стала ее читать и стало мне тоскливо, и фотографии ранят память.

16.7.80. Умер Каплан. Анимаиса чуть не плачет, но я отвела разговор, чтобы не сообщать Н. В. эту печальную новость.

22.9.80. Закончила журавлей с тополем. Получилось коврово. Серое небо в узорах. Звонила Пистунова, заказ писать о Блоке. Название я придумала еще раньше — «Гуси, лебеди да журавли». Предлагаю его и для альбома, но Митрофанова вчера не стала со мной разговаривать — занята. Рассказ о коллекционере Арумяне. Звоню Костину: «Каков?» — «Хороший, вчера у него был».

17.10.80. С утра был туман. С Ан. идем на выставку Ларионова в ГТГ. Встречи. Буторина во дворе, Роттенберг в залах, Люда Уразова, Каменский. Ларионову отвели 4 зала. Хлопоты о выставке во Львове, в Киеве и еще у черта на куличках. К вечеру оранжевый ломоть луны среди деревьев.

5.11.80. Написала наконец-то хороший пейзаж с пухлой рекой Истрой, изорвала старый. Что никак не получался чуть не месяц. Вчера еще начала разборку для «13». Написала даже текст.

8.11.80. Пистунова принесла 20 экз. с моей статьей «Гуси, лебеди да журавли» — хвалят все, даже Лесневский. Н. В. читал о «13», одобрил. Надо все же смягчить про Надежду К., ведь ее муж прислал из Ташкента слезное письмо «Умерла моя Надя».

10.11.80. Голубой день с тучами. Переписывала о «13» — что-то скучно получается, когда все сгладишь! Придумала формулу: «С моцартианским отношением к жизни и живописи». Вставила в статью о «13». Над. Пав. плохая, как бы не свалилась.

24.11.80. Читаю «Жизнь Мопассана». Мне кажется, Мопассан интереснее Толстого, не говоря уже о Достоевском, которого я, видимо, не терплю.

4.12.80. Звонят желающие отмечать юбилей Н.В. и все хотят прийти, но именно этого-то мы и не хотели. В 9 ч. месса Шуберта.

3.1.81. Новый год был на воде, и так две недели. Лишь вчера выпал к вечеру снежок. В результате моей активности утвердили заглавие «Дорога к Блоку» в «Московском рабочем.» Эта эпистолярия ведь вроде заговоров иногда действует.

7.1.81. Газета из Киева, о выставке маленькая статейка, о народности. О живописи никто не пишет. Надоели мне выставки. Привязываются дать работы на юбилей ВХУТЕМАСа. Обещала Костину и упаковала. Но на звонок бойкой старушки (у меня преклонные лета) ответила отказом.

19.1.81. Манин мне сказал по телефону, что Архит. музея директор против моей выставки в их доме. Все это мне уже надоело достаточно. Надо чем-то заняться поинтереснее, пока еще ноги носят.

23.1.81. Получила от «Злато перо» каталог с рисунками к Блоку. Очень уж ловкий, без заусенцев.

3.2.81. День серый и теплый. 2 пейзажа с черными елками, делаю их мастихином масляной краской берлинской лазури.

6.2.81. Читаю рассказы Нагибина, хорошие, но уж очень длинные и охота пропадает. Он за правду, за жалость. Война, беда и пр.

15.2.81. Заботы о пенсии гнетут. Была Ел. Мих. из Горьковского музея и всем восхищалась. Принесла 3 рисунка пером с размывкой с кроватным содержанием — титьки, ночной горшок и пр. Милашевский — <пришел на ум> первым, а потом, по вялости рук и профилей — Даран. На нем и остановились.