Вся история Петербурга. От потопа и варягов до Лахта-центра и гастробаров - Лев Яковлевич Лурье

землепользования и застройки», согласно которым город делился на зоны разного типа. Для каждой вводились определенные нормативы и ограничения. Среди прочего «Правила» обязывали девелоперов обеспечивать новые комплексы школами, садиками, зеленью, местами для парковки и так далее.

Такие меры несколько смягчили острый кризис, но едва ли принципиально изменили ситуацию к лучшему. Школы и детские сады появились, но симпатичным местом для жизни новостройки от этого не стали. Общественный транспорт развивается еще медленнее, чем в советские годы: предполагается, что обитатели новых домов будут ездить в основном на личных машинах. Когда достраивали кольцевую автомобильную дорогу, огромное количество участков вокруг продали для строительства многоэтажных комплексов. Такая политика неизбежно ведет к возникновению дорожных заторов. Поскольку в новых районах строится преимущественно жилье, то на работу из них люди ездят в сторону центра. Интенсивное движение и обилие парковок делают среду неудобной для пеших прогулок.

Отдельной проблемой явилось то обстоятельство, что новые жилые комплексы строятся каждый сам по себе, без общего плана. Очень часто они становятся чем-то вроде островов, не связанных друг с другом не то что общей логикой, но иногда даже элементарными проездами и проходами. К концу 2020-х годов в Санкт-Петербурге и его ближайших окрестностях образовалось несколько крупных анклавов современного жилья. Самые известные из них — Кудрово, Мурино и Шушары. Это бывшие деревни, которые в течение десятилетия или двух оказались застроены высотным жильем и в которых нет городской культурной среды в ее традиционном понимании или она очень бедна. Дорога до центра города может занимать довольно продолжительное время. Жители Шушар, например, неоднократно жаловались на отсутствие удобных подъездов к своему району, недостаток парков, плохое уличное освещение. (Илл. 1)

Феномен капиталистического индустриального домостроения распространен во всем мире и всюду приводит к более или менее одному и тому же результату. Новостройки в Шушарах похожи на такие же новостройки в Гонконге, Шанхае, Джакарте, Йоханнесбурге. По мнению многих специалистов, подобные районы представляют собой глобальную угрозу благополучию даже не отдельных городов, а всей планеты. Из-за отсутствия функционального разнообразия и культурной среды они усугубляют проблему социального неравенства. Человек, живущий в таком массиве на окраине города, имеет в среднем худший доступ к общению, знаниям и возможностям самореализации, чем обитатели центральных частей города. Передвижение на автомобилях приводит к выбросам углекислого газа. Наконец, места скопления жилых многоэтажек крайне бедны на то, что называется общественными пространствами: в них мало скверов, людных улиц и площадей, публичных заведений, где люди могли бы случайно встретиться. Таким образом, в обществе растет отчужденность, а она, в свою очередь, часто приводит к формированию тоталитарных политических систем, где люди не действуют сообща, а подчиняются указаниям «сверху».

Советские спальные районы были порождением концепции индустриального города. Она в общем-то и предполагала, что человек должен бывать дома и на работе, отводить детей учиться. Для такого образа жизни создавались простые приемлемые условия. Сегодня в мегаполисах — и Петербург совсем не исключение — очень важную роль играют все сферы деятельности, в которых важно взаимодействие между людьми: культура, торговля, сервисы, IT-индустрия и так далее. Новая версия спальных районов никак не способствует развитию всего этого. Особенно драматично положение вещей выглядит в свете статистики. В последние годы в Петербурге в среднем вводят 3,5 миллиона квадратных метров жилья в год. Это означает, что построенные за шесть лет дома по площади квартир оказываются примерно равны всему историческому центру Петербурга.

Причина кризиса кажется довольно глубокой. Чуть ли не впервые с момента основания Петербурга ни у его руководителей, ни в обществе нет ясного ответа на вопрос о смысле существования города. Те мегаполисы, которые смоли избежать опасного разрастания, сделали это за счет создания амбициозной стратегии развития на будущее. Стоит хорошо представлять себе, как и за счет чего город мог бы процветать экономически, в чем заключается его роль в мире, как в идеале должны себя чувствовать люди, которые в нем живут. Новую застройку и изменение существующей в таком случае можно тщательно планировать именно исходя из того, насколько она соответствует ценностям города и приближает его к желаемым целям.

Постмодернизм и здания-монстры

Уже в первые послевоенные десятилетия в мире начался поиск альтернативы архитектуре модернизма. Она решала, по меньшей мере частично, проблему жилищного кризиса, но создавала множество других. Самый главный ее недостаток заключался в том, что она была безликой, не создавала в отличие от старых городов декораций для насыщенной жизни.

Главным направлением, противопоставившем себя модернизму, стало течение, со временем получившее название «постмодернизм». Его посыл наиболее емко сформулировали американец итальянского происхождения Роберт Вентури и его супруга Дениз Скотт-Браун. Они говорили о том, что модернизм строился на противопоставлениях и упрощениях, предлагая выбирать одно из двух, разделяя традицию и современность и предлагая отказаться от первой в пользу второй.

Постмодернисты же утверждали, что такая дихотомия является ложной и на самом деле архитектор может выбирать из всего множества решений и приемов, придуманных его коллегами на протяжении тысячелетий, при этом наследие XX века — не исключение. Кроме того, постмодернисты замечали, что перед архитектурой стоит множество задач: не только снабдить людей минимальными удобствами, но и создать среду, в которой будет приятно находиться, и обеспечить пространство для самых разных, в том числе и случайных, занятий.

По большому счету, из философии постмодернизма выросла вся современная нам архитектура, самые разные ее проявления — от криволинейных зданий до ярких парков и деревянных небоскребов. Однако в узком смысле постмодернизм долгое время понимался как своеобразное заигрывание с традициями. В постройках из современных материалов, и часто довольно масштабных, архитекторы стали использовать традиционные детали и образы: колонны, узнаваемые двускатные крыши, выразительные фактурные поверхности и так далее.

Однако в это же время в СССР (и в Ленинграде в частности) развитие архитектуры как дисциплины едва ли происходило полноценно из-за недостатка свободы и закрытых границ. Закованные в рамки плановой экономики и партийной дисциплины, архитекторы узнавали о новых тенденциях из редких зарубежных журналов, которые получалось выписывать. Мало кому везло отправиться в поездку по Европе. Изоляция от мира только усиливала желание не отставать от него, но удавалось это чем дальше, тем хуже. Увлечение постмодернизмом в большой степени было таким же поверхностным следованием западной моде, как стремление носить джинсы.

Некие черты постмодернизма видны уже в поздних советских постройках. В первую очередь, пожалуй, в здании детского сада в переулке Джамбула, построенном по проекту Сергея Шмакова в 1980–1984 годах. Здесь скругленные углы и башни из кирпича имитируют массивные старинные крепостные сооружения, при том общее