Автограф. Культура ХХ века в диалогах и наблюдениях - Наталья Александровна Селиванова

Ознакомительный фрагмент

не любят, входишь с тяжелым сердцем и что я еще не настолько немощен, чтобы перестать полноценно работать. К моему удивлению, решением Секретариата книжку в «Советском писателе» издали в пожарном порядке.

— Но многие находили выход в ином. Наш литературный андеграунд создавали те, кто и надеяться не мог на книгу.

— Никогда не хотел быть поэтом для избранных. Как ни странно, мне дорого старомодное понятие «читатель».

С другой стороны, поэты, рожденные оттепелью, меня, также не привлекали. Наше ремесло, на мой взгляд, не нуждается в политических эмоциях. Мне близка знаменитая формула Гете: «А я всегда стоял в тени. Вдали от споров, школ, и направлений». Понимаете, в искусстве всегда важен открытый финал. Иными словами, «всякий раз не воплотиться». И что я буду делать завтра — мне неведомо. Конечно, в поисках свежести необходим эксперимент внутри формы, но моя работа ничего общего с авангардом не имеет.

— Вы возглавляете отдел поэзии в «Новом мире». Как вы полагаете, интерес к поэзии еще существует?

— Я думаю, что вопреки стонам о гибели культуры она развивается. Поэтическая карта сегодня — это прежде всего новые люди. Блестяще образованные, владеющие языками, прекрасно ориентирующиеся в мировой культуре. Они знают, что хотят сказать в литературе. Например, тридцатилетие Гадаев и Кукин.

— А ведь есть люди, которые причисляют себя к постмодернистам, утверждающим, что в литературе уже нет пространства для развития. В ней возможны только пародии.

— Они сами стали пародией. Постмодернисты думали, что на законах арифметики можно построить нечто. Ничего подобного. Новое в литературе — это сплав языка, личного опыта художника и того, что он понял в жизни. Причем это новое именно рождается. Его нельзя искусственно привнести. Например, когда стало возможным использование в текстах ненормативной лексики, процесса освежения культуры не произошло. Хотя есть некоторые исключения — проза Миллера и Юза Алешковского. Но в их творчестве я вижу повторы. В сущности, в искусстве все важно — «однажды». «Москва — Петушки» Венедикта Ерофеева — блестящее открытие. А проживи он дольше, я не знаю, что бы и как он написал.

— В литературных кругах сегодня существует мнение, что необходимо отделить этику от эстетики. Другими словами, в творчестве художник имеет право на все.

— Не нужно обольщаться. Прочтите внимательно Ветхий Завет — люди искали правду, в том числе и через этические формы. Они стремились и стремятся к гармонии. Порой я сам говорю, что предпочтительнее поиск новой эстетики. Но этические нормы нас ко многому обязывают. И главная — еще ни один человек не ушел от смерти. Мы, представители христианской культуры, ответственны за свою жизнь и за то, что будет после нее.

ГАЗЕТА УТРО РОССIИ

26.05.1994

Александр Ткаченко: Принцип свободы для меня абсолютен

Поэт Александр Ткаченко в юности семь сезонов подряд играл за футбольные команды мастеров Москвы и Ленинграда. Закончил выступать из-за травмы. Автор семи поэтических сборников, первый из которых — «По первому свету» — вышел в 1972-м. Последние два года возглавляет журнал «Новая юность», является членом комиссии «Писатели в заключении» Русского ПЕН-Центра. В день нашей встречи писателю Зуфару Гарееву до судебного разбирательства заменили тюремное заключение на подписку о невыезде.

— Вы активно участвовали в освобождении Зуфара Гареева. Это вполне понятно. Но вот по поводу самой газеты «Еще». Как вы относитесь к тому, что издания такой направленности свободно у нас продаются?

— Принцип свободы печати для меня, для здравомыслящих людей абсолютен. И его надо отстаивать, несмотря на то что какие-то явления в современном издательском деле лично мне, к примеру, неприятны. Газета «Еще» выходит на законных основаниях. Она разрешена Минпечати России, никаких запретов с его стороны никогда не было. Сажать в тюрьму издателя и писателя за «порнографию» — это варварство, с которым в цивилизованном мире давно покончено.

— По нашей Конституции порнография в искусстве и в СМИ запрещена. Но каковы критерии, отличающие эротику от порнографии?

— В том-то и дело, что их нет. В середине 80-х на Западе считалось порнографией изображение половых органов. Теперь говорят об изображении полового акта или обнаженной натуры, оскорбляющей человеческое достоинство. Кстати, на Западе эти категории, способные вызвать споры, внесены в Гражданский кодекс, а не в Уголовный, как в России. Кому не нравится газета или телепередача, тот вправе обратиться в суд. Суд, если сочтет нужным, налагает штраф, в конце концов может закрыть издание и его счет в банке, но не вправе сажать в тюрьму издателей и журналистов. К примеру, при МВД России уже создана полиция нравов. Как она будет работать? Там, где власти не в состоянии справиться с более крупными преступлениями, они пытаются набрать очки в малозначимых вещах. Но, возможно, аресты Костина и Гареева укладываются в общую картину ограничения прав и свобод граждан.

— Почему выбор пал на газету «Еще», а не на «Мистер X», к примеру, или что-нибудь в том же духе?

— Это загадка. Мне кажется, газета «Еще» — это сгусток интеллекта и творчества, обогащенный эстетически новым вызовом окружающему миру. Есть там элементы эротики, которые кто-то, по-видимому, и принял за порнографию. Сегодня создаются новые формы отечественной журналистики и разнообразные приемы, как то: мистификации, интеллектуальная игра, оригинальная, а порой шоковая подача фотоматериала — наверное, могут вызывать неадекватные реакции у некоторых потребителей. Осмелюсь предположить, что в этой драме сыграла свою роль и подсознательная ненависть к интеллигентской среде. Вот, скажем, первый номер журнала «Махаон», который я делал с прекрасным художником Виктором Скрылевым. Может быть, и меня нужно брать «под микитки»? 200 000 экземпляров, отпечатанные в Финляндии, разошлись очень быстро.

— Язык не поворачивается назвать такое шикарное эстетское издание порнографическим. По-моему, вы можете считать себя пионером культурной эротики в России.

— Журнал, в котором используются работы лучших отечественных и зарубежных художников, фотографов, дизайнеров, фотомоделей, требует огромных денег, которых, увы, у меня нет. Но «Новую юность» мы все-таки умудряемся выпускать.

— Почему вы выбрали название «Новая юность»?

— Это не название, это судьба. Со мной из прежней «Юности» ушли несколько человек, которые убедили меня не искать новое название. Марка «Юности» читателям знакома. Да и скандал привлек дополнительное внимание. Короче говоря, я считаю «НЮ» осколком, проросшим в будущее. Нам хотелось вызвать интерес к молодой литературе, «поднять» новых ребят. Вы же знаете, как было раньше. Приходил известный поэт и требовал, чтобы его стихи ставили в 11-й номер. Но никто из них не предложил путь обновления журнала. Никто из них не пришел с финансовой идеей. В итоге и они покинули журнал вслед