Комментарии к «Государю» Макиавелли - Владимир Витальевич Разуваев

начале своего правления он напал на Гренаду, и это предприятие стало основой его власти».

Фельдштейн: «В начале своего царствования он напал на Гренаду, и это предприятие стало основой его мощи».

Юсим: ««В начале своего царствования он вторгся в Гранаду и тем самым заложил основание своего правления».

Редкое единодушие, которое объясняется, разумеется, исключительно тем, что под ним есть веские основания. Другое дело, что, возможно, как мне кажется, и другое толкование, основанное все-таки на чаще всего встречающейся интерпретации у Макиавелли понятия государство или stato. В тексте сказано следующее: Lui nel principio del suo regno assaltò la Granata: e quella impresa fu il fondamento dello stato suo. Вообще-то концовка дословно переводится как заложил основы своего государства.

Напомню, что в VI главе Макиавелли употребил сочетание fondare lo stato loro. В том случае для основания государства предполагались минимум два этапа: завоевание принципата (власти), а затем установление новых порядков и установлений (nuovi ordini e modi).

В рассматриваемой главе автор книги сразу же уточнил свой подход к Фердинанду, назвав его почти новым государем (quasi principe nuovo). Любопытно, что при более жестком подходе надо было бы вспомнить начало III главы, где речь шла о том, что после присоединения нового владения «государство становится как бы смешанным»; здесь, однако, об этом речь не идет и Макиавелли следует скорее тезису относительно нового государства в первой главе этой книги («Новым может быть либо государство в целом – таков Милан для Франческо Сфорца; либо его часть, присоединенная к унаследованному государству вследствие завоевания – таково неаполитанское королевство для короля Испании»)... Дальше Макиавелли использовал ту же схему, что и в VI главе. Сначала было завоевание Гренады и основание своего государства (fondamento dello stato suo). Затем король приступил к тем самым государственным преобразованиям, о необходимости которых Макиавелли говорил опять же в VI главе.

Для подкрепления своего мнения сошлюсь также по крайней мере на один авторитет, утверждавший, что в данном случае термин stato фактически является «эхом» употребления этого понятия в первом предложении первой главы «Государя»[550].

Стоит, пожалуй, обратить еще внимание на несоответствие действительности перевода milizia. У Курочкина это «армия», у Роговина – «войско», у Фельдштейна «военная сила» (самый близкий к действительности вариант), у Муравьевой и Юсима опять же «армия». Но вообще-то milizia переводится на русский язык как ополчение. В данном случае речь наверняка идет о Святой Эрмандаде, муниципальных силах самообороны, деятельность которых Фердинанд сделал обязательной во всей Испании и подчинил лично себе, уничтожив заодно выборность руководящего состава.

Величию государя способствуют также необычайные распоряжения внутри государства, подобные тем, которые приписываются мессеру Бернабо да Милана, иначе говоря, когда кто-либо совершает что-либо значительное в гражданской жизни, дурное или хорошее, то его полезно награждать или карать таким образом, чтобы это помнилось как можно дольше. Но самое главное для государя – постараться всеми своими поступками создать себе славу великого человека, наделенного умом выдающимся.

В переводе Юсима этот отрывок звучит следующим образом: «Государю очень полезно также проявить себя с необычной стороны в вопросах внутреннего управления, как это делал мессер Бернабо Миланский*, – когда кто-либо из граждан совершит из ряда вон выходящий поступок, добрый или дурной, и следует наказать или вознаградить его, причем этот приговор будет на устах у всех. Прежде всего государь должен постараться, чтобы во всех его деяниях молва видела черты человека великого и выдающегося».

Выделим здесь несколько заслуживающих внимание моментов.

Во-первых, автор откровенно пытается воздействовать на своего главного читателя, привлекая его внимание обещанием, что при выполнении советов Макиавелли у него будет известность великого и выдающегося человека.

Во-вторых, здесь сделан акцент на необычных распоряжениях государя, под каковыми понимаются в данном случае те, которые привлекают внимание общества и воздействуют на последнее. Иными словами, речь идет в первую очередь о влиянии на общественное мнение.

В-третьих, цель воздействия на общественное мнение тут состоит прежде всего в том, чтобы получить имидж выдающегося и великого правителя.

Отмечу, что переведенное здесь как слава слово fama следует отличать от сходных по значению gloria и laude[551], что не всегда учитывали наши переводчики. Наибольшему комментированию у исследователей подвергся термин gloria. Правда, в этот раз значения этих терминов, как мне кажется, практически совпадают. Назначение их тоже. Речь идет о том самом функциональном стимулировании личного честолюбия в интересах общества, которое и было основной задачей использования понятия gloria у Макиавелли[552]. Что касается слова fama, то его правильнее переводить как известность. Впрочем, не во всех случаях, как уже указывалось выше.

Вообще же существует любопытная позиция, согласно которой синонимами gloria у Макиавелли являются fama, onore, laude, stima, riputazione[553], а потом старательно указывается на различия в этих терминах[554].

Термин слава очень характерен для Макиавелли. Подсчитано, что он встречается 12 раз в «Государе», 73 раза – в «Рассуждениях» и 10 раз – в «Искусстве войны». Между тем, если посмотреть на употребление этого термина автором в социологическом разрезе, то слава по Макиавелли представляет собой функциональную связь между личным и общественным благом, стимулируя приведение персональных амбиций в соответствие с благоденствием всего общества[555].

Государя уважают также, когда он открыто заявляет себя врагом или другом, то есть когда он без колебаний выступает за одного против другого – это всегда лучше, чем стоять в стороне. Ибо когда двое сильных правителей вступают в схватку, то они могут быть таковы, что возможный победитель либо опасен для тебя, либо нет. В обоих случаях выгоднее открыто и решительно вступить в войну. Ибо в первом случае, не вступив в войну, ты станешь добычей победителя к радости и удовлетворению побежденного, сам же ни у кого не сможешь получить защиты: победитель отвергнет союзника, бросившего его в несчастье, а побежденный не захочет принять к себе того, кто не пожелал с оружием в руках разделить его участь. Антиох*, которого этолийцы призвали в Грецию, чтобы прогнать римлян, послал своих ораторов к ахейцам, союзникам римлян, желая склонить ахейцев к невмешательству. Римляне, напротив, убеждали ахейцев вступить в войну. Тогда, чтобы решить дело, ахейцы созвали совет, легат Антиоха призывал их не браться за оружие, римский легат говорил так: «Quod autern isti dicunt non interponendi vos bello, nihil magis alienum rebus vestris est; sine gratia, sine dignitate, praemium victoris eritis»[556].

Начало отрывка у Юсима выглядит следующим образом: «Государя ценят также, если он бывает настоящим другом и настоящим врагом, то есть