Роман Булгакова Мастер и Маргарита: альтернативное прочтение - Барков Альфред Николаевич

Как видим, трактовка в «ершалаимских» главах отношения Иешуа к земной власти конгениальна с мнением Толстого.

Тема отрешившегося от земных благ бродяги-философа затрагивается в «Четвероевангелии» неоднократно. В частности, оспоривая церковное толкование, а фактически – прямой смысл фразы Христа «Блаженны нищие духом, ибо их есть царство небесное», Толстой говорит о неправомерности добавления Матфеем в эту фразу слова «дух». По его мнению, Иисус имел в виду не то, что ему приписывает евангелист, а иное: постичь свет могут только такие же, как и он сам нищие, бродяги. В интерпретации Толстого, как и в романе Булгакова, Иисус – земной, лишенный возможности творить чудеса человек. Да и приведенную фразу Христа «Богу – Богово, кесарю – кесарево», сказанную относительно правомерности уплаты подати Тиберию, Толстой комментирует таким образом, что монеты должны быть отданы изображенному на них кесарю; им же, нищим бродягам, деньги только мешают постичь свет.

И снова этот же вопрос просматривается как еще одна этическая доминанта самого Толстого, отказ которого от собственности общеизвестен – он не только явился одной из причин разлада в его семье, но и получил широкую огласку.

«В эти годы, к большой радости отца, – вспоминает Татьяна Львовна, – ему удалось осуществить два своих желания: он отказался от всякой собственности и добился от жены согласия на передачу его литературных произведений в общее пользование (речь идет о напечатанном 19 сентября 1891 года в газетах заявления Толстого о том, что он предоставляет всем желающим право безвозмездно издавать в России и за границей все его сочинения, написанные с 1881 г. – см. ПСС, т. 66, с.47) […] Мечтою моего отца было раздать все, что он имел, и начать жить всей семьей, как живут крестьяне. На это жена не соглашалась […], не понимала, что для ее мужа отдать то, что он имел, означало снять с себя грех, грех собственности, которая стала для него невыносимой с тех пор, как напряженной, внутренней работой он дошел до принятия и исповедания определенных воззрений. «Отдать то, что я имею, – пишет он, – не для того, чтоб сделать добро, но чтобы стать менее виноватым» (источники этой цитаты не установлены). И он начал широко направо и налево раздавать деньги. Это пугало мою мать» .

Отрицание Толстым т.н. «исторической вины» еврейского народа содержится в его разборе Христовой фразы «Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, возьми крест свой и следуй за Мной». Можно проследить, как формировалась его позиция. В первый раз он так комментирует этот стих из Евангелия от Луки : «Слова о кресте, как не имевшие смысла до распятия Иисуса, должны быть выпущены». Далее, приводя этот же стих в изложении Марка , он оставляет его без комментариев. И уже в конце работы, при разборе стиха Ин.18,32 «Да сбудется слово Иисусово, которое сказал Он, давая разуметь, какою смертью Он умрет» Толстой возвращается к теме креста с уже новым ее толкованием: «Какою смертью он умрет» надо разуметь так, что Иисус угадал, от кого он получит смерть: не от иудеев, а от римлян. Слово Иисуса, на которое намекает этот стих, это слово о кресте: только римляне казнили, распиная на кресте» .

Характерно, что, вводя этот тезис в свое исследование, Толстой делает это со ссылкой именно на Четвертое Евангелие, которое своей антисемитской направленностью отличается от всех трех синоптических Евангелий (см., например, комментарий С.В. Тищенко к новому переводу Евангелий на русский язык) .

Итак, совпадение содержащихся в «романе в романе» и «Четвероевангелии» концептуальных положений, как и характерных лексических моментов, дает основание сделать вывод, что так называемое «евангелие от Воланда» является пародией на произведение Л.Н. Толстого, а созданный Булгаковым образ Иешуа – пародией на тот образ Христа, который получился в результате работы великого романиста над евангельскими текстами. Образ, как нельзя более точно охарактеризованный С.А. Ермолинским как «навеянный нашими юродивенькими и блаженными, которых исстари почитали на Руси» .

Давайте вчитаемся в такую характеристику: «Он считает Христа наивным, достойным сожаления и хотя – иногда – любуется им, но – едва ли любит. И как будто опасается: приди Христос в русскую деревню – его девки засмеют».

Довольно меткая характеристика «булгаковского» Иешуа. Так охарактеризовал толстовское видение Христа Горький .

При этом следует отметить, что такое видение, равно как и все четыре выделенные посылки, присутствуют не только в «Четвероевангелии»; они в свое время были общеизвестны, да и сейчас не являются секретом для специалистов-толстоведов, поскольку определяли поступки Толстого в жизни; а информацию об этом можно почерпнуть из довольно широко распространенных источников. Иными словами, Лев Толстой узнаваем в романе «Мастер и Маргарита» даже без непосредственного обращения к его «Четвероевангелию».

В частности, наделение Булгаковым своего персонажа именем Левий Матвей тоже не ставило в качестве цели пародирование Евангелия от Матфея. Дело в том, что литературное обыгрывание имени великого писателя – Лев – не является булгаковской новацией. В этом – тоже булгаковская пародия, и на этот раз, опять же… самого Толстого, который образ Левина в «Анне Карениной» наделил не только автобиографическими чертами, но и образовал фамилию этого героя от своего имени (эту информацию можно почерпнуть, в частности, из работ В.Я. Лакшина). Вряд ли можно сомневаться в том, что ассоциативная параллель «Левий Матвей – Лев Толстой» создавалась Булгаковым преднамеренно.

Отмечу также, что Булгаковым явно неспроста введен в роман эпизод, в котором Левий Матвей под влиянием учения Иешуа бросил деньги на землю. Поскольку в Евангелиях такой эпизод отсутствует, самая первая ассоциация, возникающая при чтении этих мест в романе, увязывается с отказом Толстого от собственности.

Нельзя также сбрасывать со счетов еще одно обстоятельство. Булгаковеды затратили немало сил на раскрытие смысловой нагрузки слов Иешуа «Все люди – добрые», однако к каким-либо значительным результатам их усилия не привели, хотя эта сентенция до Булгакова была высказана Толстым, а запись «Люди добры» с комментариями содержится в его дневнике (что также отмечается в работах В.Я. Лакшина). Эта же максима является одной из составляющих концепции «непротивления злу насилием», а также подхода к толкованию Толстым смысла Евангелий. То есть, мы вправе рассматривать факт ее включения в фабулу романа как еще одно указание на генетическую связь образа Иешуа с творчеством Толстого.

Из опубликованных М.О. Чудаковой материалов следует, что в первую редакцию романа была включена фраза одного из персонажей – Феси о Л.Н. Толстом: «Россия – необыкновенная страна! Графы выглядят в ней как вылитые мужики», вызывающая ассоциацию с высказыванием Ленина о Толстом (в пересказе Горького). Строго говоря, впервые сентенция о «графе-мужике» была высказана задолго до этого кем-то из Аксаковых в отношении другого графа-писателя – А.К. Толстого. Однако в данном случае не имеет принципиального значения, кто виноват в плагиате – Ленин или Горький; важно, что Горький дал ей вторую жизнь в таком контексте, тем более если Толстой действительно говорил ему: «Я больше вас мужик и лучше чувствую по-мужицки» .

Не оставляет сомнений негативное отношение Булгакова к концепции «непротивления» как причине безволия Мастера, сна гражданской совести, вследствие чего произошла трагедия в «московской» части романа: инфернальное ликование лунного света, торжество лжи о насилии. То есть, из двух взаимоисключающих максим Евангелия от Матфея Булгаков выбирает «меч».