Напоминание старых истин - Анатолий Андреевич Ананьев

книгу, нам и в голову не приходит, что, чем легче читается произведение, чем яснее все воспринимается в нем, тем больше усилий было затрачено на него автором.

О творческом труде есть много свидетельств писателей разных поколений. В одном из посланий Афанасию Афанасьевичу Фету величайший русский писатель Лев Николаевич Толстой писал: «Страшная вещь наша работа. Кроме нас никто этого не знает». В другом письме все к тому же А. А. Фету Лев Николаевич жаловался: «Я тоскую и ничего не пишу, а работаю мучительно. Вы не можете себе представить, как мне трудна эта предварительная работа глубокой пахоты того поля, на котором я принужден сеять. Обдумать и передумать все, что может случиться со всеми будущими людьми предстоящего сочинения, очень большого, и обдумать мильоны возможных сочетаний, для (того) чтобы выбрать из них 1/1 000 000 ужасно трудно. И этим я занят». Нет ни малейшего преувеличения в том, что писателю приходится обдумывать миллионы возможных жизненных сочетаний, чтобы затем выбрать только одно, главное, характерное, выразительное.

Каждый живущий на земле человек — это огромный мир мыслей, переживаний и чувств. И не всегда легко и просто добраться до этого мира. Строителю подают на леса готовую панель, и он устанавливает и сваривает ее; писателю никто не подает подобных готовых панелей. Он ездит по городам, новостройкам, селам, встречается с множеством людей, и все это — не просто поездки, а повседневный и кропотливый труд, труд, если так можно сказать, раздумий и обобщений; кто-то совершил боевой или трудовой подвиг, и писатель стремится к этому человеку; но отнюдь не внешняя сторона дела прежде всего интересует его, а истоки, мотивы подвига, то главное, что отличает нашего современника, что может и должно стать общественным достоянием и выполнить в итоге свою основную воспитательную роль. Разные явления и события встают перед художником слова, история народа и его будущее, и все это он должен уложить в рамки произведения, да так, чтобы со страницы на страницу, от главы к главе теплилась, кипела, текла жизнь, как она протекала на самом деле. Именно жизнь, самая суть тех явлений, которые определяют ее характерные черты. В письме к К. Федину М. Горький писал: «… не чистый вымысел, а именно та подлинная реальность, которую создает лишь искусство, та «вытяжка» из действительности, тот ее сгусток, который получается в результате таинственной работы воображения художника».

Что же это за «таинственная работа воображения художника», которая воспроизводит правду жизни, дает «сгусток действительности»? Может быть, это и есть то постоянное, а в какие-то моменты непосредственного творчества высшее напряжение духовных сил писателя, когда он становится творцом. Писательский труд вовсе не некое абстрактное вдохновение, как представляют некоторые: сел за стол, схватил ручку и пошел строчить, аж чернильные брызги в потолок, а работа, работа и еще тысячу раз работа, до седьмого пота, до огромного напряжения нервов и воли.

От того дня, когда произведение задумано, и до завершения проходят не месяцы, а годы. И не всегда писатель может точно определить время, когда будет закончена книга. Вот почему случается так, что на обложках журналов, в проспектах заявлен такой-то, скажем, роман такого-то автора, но проходит год, иногда два и больше, а рукопись на страницах не появляется. Но в том, очевидно, и заключается сила художника, что он до последней минуты отшлифовывает свое творение. Вдохновенное трудолюбие, чувство высокой ответственности писателя за качество своей работы — одна из традиций отечественной классики, достойно продолженная в советской литературе.

Какой гигантский труд стоит за великим творением М. Шолохова «Тихий Дон», какое напряжение душевных сил, высокое мастерство и вдохновение ощущается на каждой его странице! По широко опубликованным в печати материалам мы знаем, как кропотливо, с какой настойчивой устремленностью работал над своим «Чапаевым» Дмитрий Фурманов, выверяя не только каждое взятое из жизни событие, каждый боевой эпизод, но малейшее движение души героя, малейший поворот в его мыслях, выверяя почти на слух каждое написанное слово. В эти дни он делает такие записи в дневнике: «Я мечусь, мечусь, мечусь... Ни одну форму не могу избрать окончательно». А вот что записал Д. Фурманов все в тот же свой дневник, когда закончил работу над «Чапаевым»: «Не знаю, пока ничего еще не знаю. Я теперь чувствую себя крайне одиноко, с тех самых пор, как закончил «Чапаева». Я его писал ночью и днем, я думал о нем днем и ночью. Я весь был в нем, и он весь заполнил меня. Другое, не знаю, было ли что за это время — такое, чтобы равнялось по силе обладания мною с — Чапаевым. А кончил — и не могу ни за что взяться». Нам известно, как работал над своими книгами Александр Фадеев, отшлифовывая каждую фразу. «Призвание писателя — беспощадный труд, — говорит Леонид Леонов, — труд с максимальной отдачей себя». Я знаю, как взыскателен, например, Павел Нилин, который всегда с огромным трудом расстается с новой своей рукописью, даже когда произведение уже закончено. И происходит это не только с ныне живущими писателями; процесс этот вообще характерен для литературы. Стоит лишь чуть обратиться к истории, как сразу же можно обнаружить массу тому свидетельств. «Я теперь приготовлю к совершенной очистке первый том «Мертвых душ, — писал Гоголь С. Т. Аксакову. — Переменяю, перечищаю многое, перерабатываю вовсе...» Мне хочется как можно полнее привести здесь одно из забытых ныне, но полезных и поучительных откровений Ивана Сергеевича Тургенева. «Я ни над одним моим произведением так не трудился, — писал И. С. Тургенев, — и не хлопотал, как над этим (он имел в виду роман «Рудин»); конечно, это еще не ручательство; но, по крайней мере, сам перед собою прав. Коли Пушкины и Гоголи трудились и переделывали десять раз свои вещи, так уж нам, маленьким людям, сам бог велел. А то придет порядочная мысль в голову, но ленишься обдумать ее хорошенько да обделать как следует — и выйдет какая-то смутная чепуха. Это со мной не раз случалось, и я дал себе слово вперед не позволять себе этого». Да, признание это характерно. Оно, конечно, не щит, который может заслонить писателя от взыскательной критики, но, во всяком случае, объясняет многое в творческом процессе. Я знаю немало случаев, когда авторы вдруг, как будто ни с того ни с сего забирают из редакции иногда уже подготовленную к печати рукопись и принимаются снова работать над ней, переписывая страницы и главы. Есть, разумеется, и такое, когда, как говорится, «толкают» рукопись, но это уже не литература, а поделки, и не о них речь.

Да, многосложна и трудна работа