Роман Белоусов - ТАЙНА ИППОКРЕНЫ

Поэтому-то так быстро и писалась новая повесть, что у него было все необходимое. И прежде всего самое главное — прототип его героя. У него был мистер Броди и его двойная жизнь.

Образ этого странного и страшного человека преследовал его с детских лет. Бывало, няня Камми, дочь рыбака и ярая кальвинистка, пугала его дьяволом, который воплотился в мистера Броди. И хотя того уже лет девяносто как не было в живых, жители Эдинбурга уверяли, что его дух витает над домами, бродит по улицам, как бы испрошая прощения.

Во время прогулок с Камми по старому городу он с ужасом разглядывал узкий Броди-клоуз — двор и большой дом с дубовыми дверями, где когда-то развлекались Броди и его друзья. В музее старинных вещей юный Стивенсон во все глаза молча смотрел на фонарь и двадцать пять массивных поддельных ключей, которыми пользовался Броди.

Но и дома этот двуликий человек не оставлял его. В детской стоял комод, «жутко скрипевший по ночам», взрослые говорили, что его сделал «замечательный плотник и известный гражданин, оказавшийся, к несчастью, плохим человеком».

Надо ли говорить, что мальчик сгорал от любопытства и обожал слушать легенды о своем столь знаменитом земляке, которые по его просьбе рассказывала ему Камми. Конечно, она ограничивалась пересказом самых общих сведений о нем, преследуя главным образом назидательные цели. Из ее нравоучительных бесед он, однако, уже тогда усвоил, что продавшего душу дьяволу звали Уильям Броди, что днем это был уважаемый всеми человек, а ночью он превращался в картежника и мошенника, предводителя шайки бандитов. Иными словами, в мистере Броди словно жили одновременно два человека — талантливый краснодеревщик, член муниципалитета и староста корпорации мастеров и великий злоумышленник, подпольный игрок и вор, не один год державший в страхе весь Эдинбург.

Рассказы о его похождениях Стивенсону не раз доводилось слышать и позже, когда он, повзрослев, бывал в старом городе, в здешних тавернах, пользующихся дурной репутацией, где его хорошо тогда знали и называли не иначе, как Бархатная Куртка. Для завсегдатаев кабаков и притонов мошенник Броди оставался и во времена Стивенсона кумиром, о нем продолжали слагать невероятные легенды. Словом, память о мистере Броди жила среди земляков Стивенсона, и его тень многие годы сопровождала писателя.

Еще в юности, четырнадцатилетним, свою первую пьесу он написал именно о жизни Уильяма Броди. Позже вместе с У. Хенли, своим другом, они создали пятиактную пьесу «Староста Броди, или Двойная жизнь». В ней многие сцены были основаны на подлинных событиях. Так, например, эпизод, когда Броди пытается ограбить приехавшего к нему в гости жениха своей сестры действительно произошел в жизни реального Броди. Пьесу напечатали и даже поставили на сценах многих городов — Лондона, Монреаля, Нью-Йорка, Чикаго, но подлинного успеха она не имела. Когда Бернард Шоу посмотрел эту пьесу, он заявил, что это неправдоподобное произведение с «эфемерными сценами и характерами», правда, отметил, что о Броди тем не менее будут помнить долго.

Как видим, у Стивенсона были основания считать себя неудовлетворенным пьесой, написанной вместе с У. Хенли. Не потому, ли, думал Стивенсон, их постигла неудача, что они воссоздали как бы внешний облик Броди, не отразив его внутреннюю двойную сущность?

Но как показать это вечное соперничество двух противоположных натур в одном теле, это насильственное соединение двух чужеродных существ, эту непрерывную борьбу двух враждующих близнецов в истерзанной утробе души? Не внешнюю цепь событий дурной жизни мистера Броди следует взять за основу, размышлял Стивенсон, а его двуединую сущность. И все же каким образом это двоение отразить в литературном произведении? Надо разъединить, как бы разъять на два облика, на два существа его человеческую душу. Один — само воплощение добра, порядочный, пользующийся безупречной репутацией; другой — бездушный и злобный, лицемерный, яростно ненавидящий людей, отвратительный не только внутренне, но и внешне, крайне несимпатичный, скорее даже уродливый, жаждущий лишь запретных развлечений и предосудительных удовольствий.

Разве не такова двойственная внутренняя сущность мистера Броди? И напрасно кое-кто пытался объяснить, а может быть, и оправдать его грехи, и прежде всего жажду обогащения, какими-то особенными причинами. «Были ли деньги для Броди главной целью воровства?» — спрашивала, например, вскоре после его смерти газета «Эдинбург ивнинг корент». И отвечала: «По-видимому, в воровстве Броди больше привлекало само искусство, чем извлекаемая из этого выгода». То есть его пытались представить этаким грабителем-артистом, получавшим удовольствие от участия в представлении, когда можно было показать ловкость рук, поболтать с ворами на их жаргоне, к тому же с чувством исполнить песенку из «Оперы нищего».

Но в таком случае можно сказать, что и Рене Кардильяк из новеллы Э.-Т.-А. Гофмана «Мадемуазель де Скюдери» — всего лишь страстный любитель искусства, а не жестокий убийца. Герой Гофмана ведет двойную жизнь — днем добрый отец, честный и уважаемый мастер-ювелир, ночью — работающий ножом грабитель. Что же заставляет его совершать преступления? Как художник он не в силах расстаться с творениями своих рук. И когда заказчик уносит созданное им произведение, Кардильяк идет по пустынным улицам следом и ударом ножа убивает клиента, чтобы вернуть свой шедевр.

В известном смысле Гофман в своей новелле касается темы двойственности личности, продолжая развивать мотив двойника, начатый в «Эликсирах дьявола». И в этом немецкий романтик является предшественником Стивенсона, как и Ф. Достоевский со своим «Двойником», и уже упомянутый в этом смысле Э. По, а также другие писатели от Н. Гоголя до О. Уайльда и Г. Флобера с его рассказом о двойной жизни Дона Висенте — монаха-библиофила, совершающего преступления из-за маниакальной любви к редким книгам.

Однако, вопреки утверждениям газеты «Эдинбург ивнинг корент», Уильям Броди своими ночными выступлениями преследовал отнюдь не артистические цели. Чем же прославился этот «черный» субъект, подсказавший Стивенсону идею его повести о «человеке, который был двумя людьми?»

Вот уже несколько лет как эдинбуржцы жили в постоянном страхе. Причиной тому были таинственные ночные грабежи. Владельцы ювелирных магазинов, бакалейных, обувных и мануфактурных лавок неспокойно спали в своих кроватях. Нередко поутру выяснялось, что ночью нежданные гости побывали в их заведениях. Золотые кольца и часы, пряжки и серьги становились добычей воров; дорогостоящий черный чай, заграничные кружева, черный мострин и белый сатин, флорентин и шелк, сапоги и туфли, серебряная посуда, музейные экспонаты — ничем не брезговали загадочные ночные посетители. Случалось им хозяйничать и в банках, опустошать кассы и ларцы с гинеями и фунтами. Такого в благочинном Эдинбурге еще не бывало. Шериф и его сто двадцать караульных, заменявших полицию, сбились с ног, разыскивая неуловимых воров, горожане терялись в догадках и пребывали в страхе за свое имущество.

И только один человек загадочно улыбался. Это был Уильям Броди. Однако его собственное поведение было вне всякого подозрения и упрека. Да и кто бы посмел заподозрить всеми уважаемого старосту корпорации мастеров, члена муниципалитета, члена гильдии, члена привилегированного Кейп-клаба, знакомого со многими выдающимися личностями той эпохи — с поэтом Робертом Бернсом, с писателем Самюэлем Джонсоном и его помощником и биографом Джеймсом Босуэлом, с художником Генри Рэберном и многими другими. Нет, этот человек был вне подозрений.

Правда, как-то некая старая леди пыталась утверждать, что однажды ночью у нее в доме Уильям Броди оказался незваным гостем. Лицом к лицу она столкнулась с ним в своей спальне. Старая леди была так испугана, что не могла ни закричать, ни двинуться с места. Тем временем незваный посетитель спокойно подошел к столу, также спокойно открыл бюро, взял несколько банкнот, галантно поклонился и покинул комнату. Когда дар речи вернулся к хозяйке, она прошептала: «Мне кажется, это был Броди!» Однако мысль эта была настолько невероятной, что она не решилась повторить ее еще раз. И долгое время хранила молчание, а Броди — ее деньги. Но и расскажи она о том, что произошло, никто бы ей не поверил. Всем бы показалось невероятным, чтобы известный на весь город всеобщий любимец Уильям Броди оказался ночным грабителем, похищавшим добро у знакомых и незнакомых горожан.

А между тем это было именно так. В течение двадцати лет Броди вел опасную двойную жизнь. Днем, элегантный и остроумный, он появлялся в домах аристократов и купцов, в их магазинах, куда его часто приглашали как лучшего мастера-краснодеревщика. Ночью же, когда начиналась его другая жизнь, он посещал те же дома и магазины в маске, с фонарем и связкой поддельных ключей. Никто не подозревал об этой его двойной жизни. Как и о том, что нередко с наступлением темноты он из степенного джентльмена превращался в игрока и пьяницу, ночи напролет проводил в грязных тавернах старого города, куда не мог себе позволить войти ни один порядочный человек. Здесь, в чаду и пьяном угаре, он играл в карты и кости с шулерами и бывшими каторжниками, с ворами, проигрывая им крупные суммы. После чего с горя напивался, затевал ссоры, и тогда его второе «я», отвратительное и грязное, проявлялось особенно явственно.